Эмилия Остен - Жена шута

– Ах, при чем тут лицедейство! – воскликнула Колетт, немного уязвленная тем, что она хочет сказать Ренару нечто важное – а он не понимает. – Вы ведь… защищаете меня, помогаете мне.

– Это мой долг, дорогая супруга.

– Долг? – переспросила Колетт, и в памяти вдруг отчетливо проступило воспоминание о первой ночи после свадьбы – словно из мрака выступили резные узоры. – Когда ваш долг скажет вам делать это по доброй воле – тогда мы поговорим снова?

Молчание повисло между ними, тяжелое, осязаемое; затем граф подошел к столу, остановился перед Колетт и, наклонившись, взял ее лицо в ладони. Кончики пальцев погладили кожу за ушами. Колетт видела глаза Ренара близко-близко: зрачки расширились, почти поглотив голубую радужку, и от этого взгляд казался колдовским, страшным.

– Моя маленькая голубка, – тихо и ровно проговорил граф, – не нужно играть со мной, умоляю. Я бы пофехтовал с вами, но вы помните, что я дрянной фехтовальщик, а с дамами сражаться и вовсе никуда не годится. Если вы… можете убить меня, то мне остается лишь просить у вас пощады или хотя бы снисхождения, пока я не отдам другие долги. – Он наклонился еще ближе, его дыхание касалось губ Колетт. – Прошу, дайте мне отсрочку. И тогда мы поговорим с вами о долгах.

– Я ничего не…

Ренар поцеловал ее, и все, что Колетт хотела сказать, растворилось в этом отрезке времени, расстелившемся вокруг них; он целовал ее, и она приоткрыла губы, чтобы еще сильнее, еще лучше почувствовать его дыхание, и задохнулась, и вдохнула полной грудью, и почувствовала, какая кожа у него на ладонях. Перед глазами расстелилась темнота, вспыхнули костры…

Потом граф отодвинулся, снова впуская в мир Колетт гостиную, фрукты, солнце. Объемный, выпуклый блик горел на боку серебряной вазы с виноградом.

– Я отправляюсь отдыхать, – заявил граф де Грамон таким тоном, как будто ничего особенного не произошло, – и вам советую. Барон де Аллат отправился в дом своей семьи, а там наверняка знают все столичные новости. Он приедет к завтраку. После этого я расскажу вам о тех, кого нам предстоит встретить, и сообщу, чего ждать от каждого из них. Вы умница, Колетт, и я в вас уверен.

После чего вышел как ни в чем не бывало.

Колетт сидела, растерянная, прижимая к горящим губам ладонь, и рассерженно думала о том, что мужчин ей все-таки никогда не понять.

К себе в спальню она не пошла. Немного вздремнула на кушетке в гостиной нового дома, затем верная Серафина принесла книги и вышивание из захваченного с собою заветного сундучка. Колетт осведомилась о здоровье графа и узнала, что после утомительного путешествия его светлость почувствовал себя отвратительно и даже отказался от ужина, закрылся в спальне и велел не мешать ни ему, ни мигрени. Колетт провела вечер в одиночестве. Стежки ложились на полотно вкривь и вкось, в книгах внезапно исчез весь смысл. Колетт сидела, перебирая цветные нити, иногда снова пыталась читать и жалела, что не может заснуть. Когда стемнело, слуги принесли свечи и разожгли огонь в камине; Серафина мягко предложила хозяйке перейти в спальню, но Колетт отказалась.

– Позовите меня, мадам, когда пожелаете переодеться ко сну, – кивнула верная служанка.

Незнакомый дом исходил неведомыми звуками, все полы, все лестницы звучали по-иному, и совсем непривычно, с хрипотцой, отбивали четверти часы на колокольне ближайшей церкви. Слуги все еще не ложились; Колетт слышала их отдаленные голоса, шаги, звонкий девичий смех и густой мужской хохот. В саду, куда выходили окна гостиной, как и окна хозяйских спален, бродил ветер и шуршал листьями розовых кустов. Бог знает, у кого Ренар снял этот особняк, с его оленьими головами, старыми чадящими каминами и таинственными шорохами, – но как хорошо, что в Париже у Колетт есть место для ее одиночества.

Она сидела так долго, глядя то на нитки, то на неповторяющиеся узоры огня, когда в уже привычные голоса дома вплелись резкие бряцающие звуки. Где-то зазвучали чужие голоса, послышались торопливые шаги, и двери гостиной распахнулись. Растерянная Серафина проговорила:

– Мадам, эти господа…

Не дав ей закончить, некий мужчина отодвинул ее в сторону и без приглашения шагнул в комнату, окинув обстановку быстрым внимательным взглядом. Следом за ним вошли еще трое, все при оружии, в коротких куртках ярко-красного цвета с малиновыми рукавами и надетых поверх коричневых латах; синие пороховницы, погромыхивающие перевязи – Колетт уже видела на улицах Парижа этих людей и сочла их городской стражей. Человек же, вошедший первым, резко отличался от них своим костюмом, сшитым из прекрасного зеленого сукна, отделанного золотой нитью. Богатство искрилось и в переливах вышитых узоров, и на внушительной рукояти шпаги.

Колетт поднялась и шагнула мужчинам навстречу. Предводитель поклонился ей.

– Мадам, прошу прощения за вторжение. Я барон Фильбер де Саваж, капитан мушкетеров и командир роты. Я бы никогда не позволил себе нарушить границы вашего владения, однако меня вынуждает к тому необходимость. Около вашего дома всего несколько минут назад видели известного преступника, так называемого Идальго.

Колетт стояла, не шелохнувшись, хотя сердце тревожно застучало.

– Мы не представлены, барон, – сказала она прохладно, вспомнив тон, которым в совершенстве владел Ренар. – Я оказываю вам честь и говорю свое имя – графиня де Грамон, супруга Ренара де Грамона. Мы с мужем и слугами только сегодня прибыли из Наварры и очень утомились. Надеюсь, вам не… показалось, что вы видели преступника поблизости.

Барон внимательно смотрел на нее, ничуть не обескураженный ее словами. Похоже, этого человека непросто сбить с пути. Фильберу де Саважу было за сорок, его волосы уже изморозью покрыла седина, а ростом капитан оказался невысок. Однако приземистая, кряжистая фигура вряд ли кого-то могла ввести в заблуждение: когда барон вошел, то двигался он стремительно, и Колетт почему-то не сомневалась, что военное дело он знает отменно.

– Мадам, я и мои люди еще раз приносим вам свои извинения, – произнес он. – Знаете ли вы об Идальго?

– Я слышала о нем, – кивнула Колетт с достоинством.

– Этот человек чрезвычайно опасен и препятствует закону, смеется над правосудием. Он может скрываться в вашем доме. Мои люди видели его, и направился он именно сюда. Я прошу вашего позволения на то, чтобы осмотреть особняк.

Опасность подкралась – как там сказал Ренар? – на мягких лапах. Колетт стремительно размышляла. Если Идальго и вправду где-то поблизости (а это возможно, учитывая его знакомство с графом де Грамоном), то ни муж, ни народный герой не поблагодарят слабую женщину, не нашедшую в себе сил на толику лицедейства. Очаровательно улыбнувшись, Колетт заметила:

– Уже поздний час, барон. Я уверяю вас, что никто не смог бы проникнуть в этот дом без моего ведома. И слуг разумеется.

– Вы не знаете этого негодяя, мадам. – Саваж начал проявлять нетерпение. – Он дьявольски ловок! И каждая минута отбирает у нас преимущество. Я не хотел бы оскорблять вас, сударыня, никоим образом не хотел бы, однако у меня имеется грамота за подписью ее величества Екатерины, позволяющая мне заходить в любой дом и просить содействия его обитателей для поимки опасного преступника.

– О, прошли времена трубадуров, – пропела Колетт, – когда мужчина верил слову дамы! Не так ли, барон? Дама не станет отставать от вас. Покажите мне эту грамоту, прошу.

Саваж, недовольно поморщившись, вытащил из рукава сложенные бумаги и протянул их графине; та не сделала ни шага навстречу, и барону пришлось подойти самому. Настроения его это не улучшило. Колетт неторопливо развернула бумаги, неторопливо прочла несколько строк и возвратила барону со словами:

– Вы правы. Это несомненно тот документ, который дает вам право искать Идальго в моем доме. Что ж, ищите! Только, прошу вас, не тревожьте моего мужа. Его мучает мигрень, и я не желала бы, чтобы ему мешали отдыхать.

– Если найдем раньше, не потревожим, мадам.

Повинуясь короткому приказу, мушкетеры загрохотали сапогами по лестницам, вспугнули служанок у кухни, заглянули в конюшни, в кладовые и в темный сад, переполошили кур в курятнике. Колетт вышла в прихожую и ждала окончания этого немыслимого безобразия. Она надеялась, что мушкетеры нынче вечером выпили лишнего и загадочный Идальго им просто померещился. Однако нет, нежданные визитеры оказались настойчивы.

– Остались только покои вашего супруга, сударыня, – сообщил ей барон, спустившись в прихожую. Колетт продолжала стоять, не двигаясь, будто жена Лота. – Нам придется потревожить его.

– Вы уверены в том, что это был Идальго? Каждый может надеть черное и разгуливать ночью по улицам. Ведь в город съезжаются гугеноты, не так ли?

Саваж скривился, будто Колетт сунула ему в зубы лимон.

– Как никогда их много, вы говорите верно. Только Идальго мои люди хорошо знают и уверены, что это был он. Ему некуда отсюда уйти, мушкетеры сторожат на улице. Подумайте о здоровье вашего супруга, мадам! – Снова этот ядовитый мед в голосе. – Если он так слаб телом, как вы утверждаете, негодяй мог легко пригрозить ему смертью, чтобы граф не выдал его!

«Граф, скорее, предложил бы Идальго распить кувшин вина», – подумала Колетт, однако вслух этого произносить благоразумно не стала. Существовала и другая опасность – что Идальго действительно прячется в покоях графа, который только рад дать ему приют. И если преступника обнаружат там… Колетт не хотела думать о последствиях.

– Его светлости это не понравится, – холодно отчеканила она, – совсем не понравится! Я уверяю вас, барон, Идальго нет в этом доме.

– Я хотел бы в этом убедиться, – настойчивости Саважу было не занимать. – Сопроводите меня, мадам?

Он войдет в покои Ренара так или иначе, поняла Колетт. Что ж, если избежать этого не удается, она должна быть там.

– Хорошо, – кивнула она. – Я провожу вас.

– Мадам. – Саваж вновь поклонился. – Я исполняю свой долг.

– Слышать больше сегодня не могу это слово.

Барон удивленно вскинул брови, но ничего не спросил и поднялся следом за Колетт на второй этаж, где из-за приоткрытой двери графской спальни выглядывал встревоженный шумом Бодмаэль.

– Господа мушкетеры ловят Идальго, – сообщила ему Колетт, – и желают убедиться, что он не прячется здесь.

– Ваша светлость, граф очень плохо себя чувствует. – Бодмаэль, сторожевой пес, тоже не собирался сдаваться. – Не стоит…

Однако барону де Саважу уже наскучило это представление. Отодвинув с дороги Бодмаэля, как ранее Серафину, которая теперь следовала за хозяйкой безмолвной тенью, он вошел.

Спальня была погружена в полумрак; горел огонь в камине (Ренар утверждал, что вечно мерзнет) и две свечи – одна на столе у зеркала, отражаясь в его гладкой поверхности, и вторая – у изголовья кровати, рядом с медным тазом, полным воды. Полог был откинут; граф спал в своей постели, на лбу его красовался компресс, на голове – колпак. От топота сапог Ренар пробудился и взглянул на вторгшихся к нему измученными глазами.

– Бодмаэль, что…

– Прошу прощения за беспокойство, сударь, – перебил его барон, – однако я и мои люди ищем Идальго, который может скрываться здесь…

Даже Колетт не ожидала, что Ренар так разъярится. Граф резко сел, компресс отлетел в сторону и затерялся в недрах кровати, колпак скособочился. Это выглядело бы смешно, если бы не перекошенное лицо графа, – на него было жутко смотреть.

– Вы переступаете все правила приличия, кто бы вы там ни были! Как вы посмели прийти в мой дом, тревожить моих слуг, мою жену, меня?! Как вы посмели?! Я только заснул после нескольких мучительных часов, и вот вы вваливаетесь в мою спальню, как рьяный любовник на свидание с девицей куцых моральных правил!

Колетт подумала с неуместным в данный момент восхищением, что даже будучи в таком состоянии, Ренар умудряется складывать слова одно к одному. Мягкие лапки, подумала она, мягкие лапки. Пришел ее черед отодвигать с дороги слегка опешившего барона: Колетт подошла к мужу и заботливо склонилась над ним.

– Вам нужно лечь, Ренар. Эти люди сейчас уйдут.

– Они не причинили вам вреда? – Граф взял ее руку. – Если вы напугали мою жену, эй вы, как бы вас ни звали, я вызову вас на дуэль.

– Они ничего мне не сделали, – поспешно сказала Колетт. Только дуэли Ренара с этим седым волком и не хватало – не время становиться вдовой, совсем не время.

– Сударь, я принес извинения, и у меня есть приказ, – смутился Саваж.

– Кто вы? – рявкнул граф, не выпуская ладони Колетт. – Назовите свое имя, чтобы я знал, кого мне больше не пускать на порог моего дома!

– Я барон Фильбер де Саваж, капитан мушкетерской роты.

– А-а, барон де Саваж, – протянул Ренар, подозрительно успокаиваясь. – Известный охотник за Идальго! И как, нашли вы его в моей спальне? Может, он прячется в моем ночном горшке? Загляните под кровать, не стесняйтесь, обшарьте шкафы, осмотрите мои камзолы! И не забудьте этот превосходный медный таз – Идальго так ловок, что может скрываться и под ним!