Маргарет Лерой - Жена солдата

- Я знаю, тебе не хотелось бы, чтобы она видела меня у твоей двери, - говорит он.

- Да. Спасибо.

- Вивьен, я знаю, тебе не нравится, когда я прихожу днем. Но я беспокоился за тебя...

Мне хочется, чтобы он перестал так извиняться.

- Тебе не нужно беспокоиться о нас. Но это очень любезно с твоей стороны, - говорю я.

Собственный голос кажется мне незнакомым, как будто чужим.

Гюнтер проходит в кухню и кладет хлеб на стол.

- Ты сказала, что вам не хватает продуктов, и я подумал, что это поможет.

В его голосе слышится сомнение. Я вижу, как его взгляд останавливается на подносе с едой.

- Это очень любезно, - повторяю я.

Фраза получается неправильной: официальной и сдержанной. Как будто мы едва знакомы. Как будто наша любовь мне только приснилась.

- Ты уверена, что все в порядке, Вивьен?

- Да, все хорошо.

У меня трясутся руки. Я прячу их в карманы фартука.

- Как твоя свекровь?

- Все так же. Спасибо, что спросил.

Гюнтер все еще озадаченно смотрит на поднос. Я знаю, что должна объясниться.

- Я как раз собиралась отнести ей завтрак наверх.

- Надеюсь, что скоро ей станет лучше. Я и правда считаю, что тебе надо попросить врача осмотреть ее.

- Да, я так и сделаю.

- Дорогая, - очень тихо говорит он. - Есть еще кое-что. Боюсь, что не смогу прийти сегодня ночью. У меня назначена поздняя встреча.

Я киваю. Надеюсь, что он не сможет прочесть по моему лицу охватившее меня облегчение.

- Большое спасибо за хлеб, - говорю я.

- Не за что.

Провожаю его до двери. Он быстро выходит, и я закрываю дверь.

Поворачиваюсь и чувствую, как мое тело сотрясает барабанная дробь надвигающейся беды. Я продолжаю стоять в коридоре, не в силах сдвинуться с места. Отчаянно стараюсь вспомнить, где именно стоял Гюнтер, когда вошел в дом. Мог ли он видеть, что у меня за спиной? Видел ли он гостиную? Видел ли, что там сидит и вяжет Эвелин, и выглядит при этом вполне здоровой? 

 Когда я вхожу, Кирилл вздрагивает. Он в замешательстве осматривается вокруг.

- Кирилл, это Вивьен, - мягко говорю я. - Ты теперь живешь у меня, помнишь? Ты больше не в лагере.

Я сажусь на сундук и жду, пока он окончательно проснется. В ярком утреннем свете вижу берлогу, которую соорудили Милли с Симоном из побитой молью занавески, накинув ее на бельевую сушилку. Старая сломанная кукла уложена спать в коробку. Похоже, это дело рук Милли. Думаю, иногда Милли приходит сюда поиграть. Мне придется поговорить с ней.

Кирилл неуверенно садится. Я подкладываю подушки ему под спину.

- Вы так добры, Вивьен.

Вокруг его глаз и рта залегли сиреневые следы болезни.

- Я принесла тебе завтрак.

Добавляю в кашу ложку патоки, наливаю молоко.

Кирилл наблюдает, как молоко перемешивается с кашей, смотрит на обилие сиропа.

- Он уже здесь, Вивьен?

- Нет. Еще нет. Но он придет, - говорю я. - Я ему верю. Я знаю его много лет.

- Мне показалось, что кто-то пришел. Когда я спал. Я думал, это пришел ваш друг.

- Это был другой человек. Но не беспокойся. Здесь ты в безопасности.

- Я не хочу подвергать вас опасности. Ведь вы так добры ко мне.

- Просто отдыхай и набирайся сил. Не волнуйся за нас.

* * *

Милли в саду прыгает через скакалку и с придыханием напевает:

Крошка Тим был совсем мал.

В ванне он никогда не бывал.

В воду его Люси опустила –

Умеет ли плавать знать захотела.

Лужайку перед домом пора стричь; длинная трава блестит от росы, как и цветущие сорняки, которые разрослись здесь: тысячелистник, одуванчики, белый клевер. Все вокруг искрится.

- Милли.

Я нарушила ее сосредоточенность. Она пугается и задевает скакалку.

- Мама, из-за тебя я споткнулась, - обвиняюще, на выдохе говорит она.

Ее личико разрумянилось, а темные волосы блестят на ярком солнце, как шкура тюленя.

- Извини, милая. Но мне надо сказать тебе кое-что важное.

Держа скакалку в руке, Милли ждет, все еще досадуя на то, что я нарушила ее ритм. На ней летние сандалии, ремешки которых потемнели от влаги. Вокруг нее видно узоры из следов в тех местах, где она своими прыжками примяла траву.

Я наклоняюсь к ней и очень тихо говорю:

- Милли, я хочу, чтобы сегодня ты не играла на чердаке.

Она озадачена.

- Я и не собиралась, мамочка.

- Хорошо. Но все равно пообещай мне.

- Обещаю.

За ее спиной, по стене дома вьются плетистые настурции, оранжевые, словно языки пламени, как будто там разгорелись маленькие костры.

- И это секрет, - говорю я. - Просто сделай, как я говорю. Не рассказывай ни Бланш, ни Эвелин - никому.

На ее губах играет легкая улыбка.

- Один из тех секретов, мамочка? Только наш с тобой?

- Да.

Но мне кажется, что я рассудила неправильно. Я знаю, она подозревает, что это имеет отношение к Кириллу. Возможно, следовало промолчать и надеяться на лучшее или быть честной и все рассказать. Не знаю, какой путь верный. Я больше не знаю, как уберечь ее. 

 Все утро прислушиваюсь, не раздастся ли стук копыт и звук повозки. Мой слух стал острым, он не упускает ничего, но Джонни не появляется. Утро тянется целую вечность. А сердце колотится, колотится. Не могу сидеть без дела. Занимаю себя тем, что готовлю ланч, но от запаха овощей, кипящих на плите, меня тошнит.

Около полудня слышу быстрые шаги, скрипящие по гравию. Наконец-то. Я уверена, что это Джонни, и бегу открывать дверь.

- Ох.

Это Пирс Фалья. Я уставилась на него: на его искривленное тело, на глаза, которые смотрят прямо вам в душу. Понимаю, что он очень торопился: его черные волосы прилипли ко лбу, а лицо блестит от пота.

- Пирс, что вы здесь делаете?

Но я уже знаю. Понимаю по его лицу, которое одновременно жесткое и охваченное горем.

- Джонни. Эти сволочи его забрали. Он арестован, - говорит Пирс.

Мое сердце подскакивает прямо к горлу.

- О Боже.

Первая мысль о том, что это моя вина, потому что я попросила его о помощи. В этой беде виновата только я.

- Они пришли вчера вечером. - В голосе Пирса слышится горечь. Он немного отворачивается от меня, желая скрыть свои чувства. Я вижу его профиль, острый нос и очертания бровей, которые напоминают хищную птицу. - Они нашли дробовик Брайана.

Я продолжаю смотреть на него. Это не то, что я думала. Сначала я даже не понимаю, о чем он.

- Оружие, которое принадлежало его брату, - объясняет Пирс. - Немцы запретили беспроводные радиоприемники. Наверное, какая-то двуличная крыса их выдала. Должно быть, кто-то рассказал, что на ферме Вязов есть радио. Так что эти ублюдки пришли к Джонни домой и обыскали его комнату.

- Я думала, что он закопал дробовик. Гвен говорила. Она сказала, что проследит за тем, чтобы Джонни его закопал.

Пирс безнадежно качает головой:

- Он спрятал его под своей кроватью. Он хранит все вещи Брайана. Иногда Джонни бывает таким идиотом.

Даже его голос исполосован шрамами. Я понимаю, как сильно он любит Джонни.

- Что произошло? - спрашиваю я. - Они его били?

Я думаю не о побоях, а о худшем. Сердце до боли колотится в груди.

- Он в тюрьме в Сент-Питер-Порт,е - говорит Пирс.

Это большое облегчение - знать, что он, по крайней мере, жив.

- Но... что с ним сделают? - Горло сжимается. Я едва могу выговорить слова. - Пирс, его расстреляют?

- Не обязательно, - коротко отвечает он.

- От чего это зависит?

Он слегка дергает плечом, что можно было бы принять за пожатие, если бы за этим жестом не крылось столько боли.

- А Гвен? С ней все в порядке?

Он холодно смотрит на меня. Я понимаю, что он презирает меня за эти глупые вопросы.

- А вы как думаете? - спрашивает он.

Я очень хочу ее увидеть, но не могу уйти, не могу оставить дом.

Протягиваю вперед руку в отчаянном жесте, словно утопающий.

- Пирс, - шепчу я. - Кирилл здесь. Кирилл из лагеря. Он у меня на чердаке.

- Поэтому я и пришел. Вам придется подержать его у себя.

В его голосе звучит сталь. Я слышу, как за его спиной насекомые роятся вокруг плодов на моей груше, они жужжат и потрескивают, словно пережаренный сахар на сковородке. Сейчас все звуки кажутся мне опасными.

- Джонни говорил, что это на одну ночь. - Понимаю, что мой голос дрожит. - Он говорил, что вы перевезете Кирилла в безопасное место в Сент-Сампсоне.

Пирс коротко качает головой.

- Сейчас мы не можем его перевезти. Не тогда, когда за нами следят.

Сквозь дрожащую между нами тишину слышу Милли в саду позади дома:

Медсестра пришла, доктор пришел,

И милая леди с большим кошельком...

Ее голосок устремляется вверх, как яркий воздушный шарик.

Несмотря на щедрое тепло солнца, меня пробирает озноб.

- Пирс... у меня дети.

- Вы хотели помочь Кириллу.

Его губы сжимаются в тонкую безжалостную линию.

- Конечно, я хотела. И хочу.

- Тогда помогайте.

Этот юноша - все, что у меня есть. Он один может помочь мне. Этот резкий мальчик с лицом пустельги, который едва меня знает, но подозревает правду обо мне. Этот мальчик, который нарисовал бы свастику на стене моего дома.

- Но я не могу. Я не герой.

Кажется, что мой голос эхом отдается в пустых комнатах моей памяти. Я думаю о том, как однажды Гюнтер сказал мне те же слова.

- Возможно, вам придется стать героем, - сухо произносит Пирс. - Просто прячьте его. Кто-нибудь придет.

- Когда? Когда кто-нибудь придет?

- Это может занять неделю.

- Я боюсь, - говорю я и тотчас же жалею о своих словах. Каким бы ни был этот мальчик, он не слабый. Не думаю, что он понимает, что такое быть слабым.

- Переживете, миссис де ла Маре. - Его резкий голос царапает мою кожу, словно наждачная бумага. - По всему миру люди истекают кровью и умирают. Вы можете смириться с тем, чтобы немножко побояться.

Я молчу.

- Вы знаете, что делать, - говорит он мне.

А потом, как будто устыдившись своей резкости, он кладет ладонь на мою руку. Я чувствую его тепло сквозь тонкий рукав блузки.

- Вы сильнее, чем думаете. Просто подержите его у себя. Кто-нибудь придет.

Пирс разворачивается и уходит.

* * *

Кирилл лежит в постели. Он наполовину спит, подтянув одеяло к лицу.

Я опускаюсь на колени рядом с раскладушкой.

- Кирилл.

Он открывает глаза и видит меня.

- Ты должен кое-что знать. Планы изменились. Тот мальчик, который собирался прийти, - мальчик, которого я знала, - он сегодня не придет.

Замечаю, что говорю в прошедшем времени: «...мальчик, которого я знала...».

- Что-то пошло не так, Вивьен? - спрашивает Кирилл.

- Ничего страшного. Просто им придется послать кого-нибудь другого.

- Когда, Вивьен? Когда это будет?

- Мы точно не знаем. Это может занять несколько дней. Здесь ты будешь в безопасности.

Замечаю в его лице нечто удивительное: не страх, которого я ожидала, а готовность отпустить, безграничное облегчение. Я сразу понимаю, почему он это чувствует: он знает, что ему не придется вставать с кровати, что он может просто остаться здесь и дремать в косых лучах солнца.

Он спокоен впервые с того момента, как немцы ворвались в его дом, давным-давно, в другом мире, в темноте раннего белорусского утра. Ему не приходится каждую секунду бороться за то, чтобы просто выжить. Он может лежать здесь и слушать воркование голубей на крыше и мечтать о своих лесах, реках, о деревянных избах, на которых устраивают гнезда аисты.

- Спасибо, Вивьен.

Он вздыхает, откидывается на подушки и тут же засыпает, словно захлопнулась дверь. 

 Воскресенье. Готовлю завтрак для Эвелин и девочек, отношу Кириллу поесть.

После завтрака Бланш, в элегантном жакете, который сама сшила, отправляется на утреннюю службу в Сент-Питер-Порт. Эвелин читает Библию, Милли играет картонными куклами с вырезанными одежками. Я открываю окно на кухне. Стоит прекрасное летнее утро, в вышине висит легкая серебристая дымка, словно синеву неба накрыли кисеей. Через открытое окно в кухню струится зеленый от пыльцы воздух и песня дрозда, сидящего на грушевом дереве. Некоторое время я просто слушаю.