На меня падает тень, кто-то склоняется ко мне. Поднимаю глаза, это пожарный. Позади него я вижу один-единственный пожарный расчет.

- Простите, - говорю я. - Знаю, что вы очень заняты, но этот человек... он мой друг. Это Фрэнк ле Брок

Пожарный бледен, но на лице застыла решительность. Он смотрит вниз:

- Я знаком с Фрэнком.

- Дело в том, что... видите ли, он мертв, - произношу я.

- Бедный, бедный парень, - говорит мужчина. - Вы ведь его знали, да? Знали Фрэнка?

- Да. - У меня бодрый, хрупкий и высокий голос. - Ну, я больше знакома с его женой. Энжи ле Брок. Я была в Ле Рут лишь пару дней назад. Они собирались приютить у себя мою свекровь, если бы мы уплыли на корабле... Но мы не уехали.

Слова градом высыпаются из меня. Почему-то никак не могу остановиться и замолчать.

Мужчина обеспокоенно смотрит на меня. Потом кладет руку мне на плечо.

- Послушайте, мэм, вам нужно пойти домой. Идите и немного отдохните. Идите домой и выпейте чашечку сладкого чая.

- Но я не могу оставить его здесь просто так...

- Вы ничего уже не можете сделать, - говорит он, осторожно поглаживая меня, словно я дикое животное, которое он пытается приручить.

- Я серьезно, мэм. Сейчас вам лучше пойти домой. 

* * *

Звоню на ферму Вязов из первой же телефонной будки, что нахожу.

Трубку берет Гвен.

- О, Гвен. Слава Богу.

- Я в порядке, Вив, - говорит она. - Я вовремя оттуда уехала. Я переживала за тебя... - Потом, поскольку я молчу, она продолжает: - Вив... с тобой все хорошо?

Нет сил ответить на ее вопрос, рот отказывается произносить слова.

- Гвен... не могу сейчас говорить. Мне нужно вернуться к девочкам. Но я не ранена... не беспокойся.

Кладу телефонную трубку на место.

Когда возвращаюсь в Ле Коломбьер, вижу в окне лицо Бланш. Она замечает меня и подбегает к двери.

- Мама. Что случилось?

У нее очень пронзительный голос. Глаза широко распахнуты. В них страх.

- Они разбомбили пристань, - отвечаю я.

- Мы слышали самолеты, - говорит она немного испуганным голосом. - Мам, мы подумали, что ты погибла.

Милли цепляется за руку Бланш. Вижу, что она плакала - на щеках блестят дорожки от слез.

- Все хорошо. Я не ранена, - говорю я.

Протягиваю руку, чтобы обнять Милли. Она отталкивает ее и смотрит на мое платье. Вся краска отливает от ее лица.

- Мама, ты вся в крови, - говорит Бланш тоненьким голоском.

Осматриваю себя. Даже не подумала об этом. Спереди, там, где держала Фрэнка, все платье испачкано кровью.

- Это не моя кровь, - говорю я. - Со мной все в порядке. Правда.

Они ничего не говорят, просто стоят и смотрят на меня.

- Послушайте... я должна уйти еще на некоторое время, - говорю я. - Мне нужно сходить к Энжи.

Вижу, что Бланш понимает все с полуслова. Ее лицо мрачнеет.

Я не могу пойти к Энжи с кровью ее мужа на одежде. Переодеваюсь, замачиваю платье в ванне с холодной водой, чтобы отстирать пятно.

Когда выпрямляюсь, чуть не падаю в обморок, ванная комната вращается вокруг меня. Тело кажется хрупким, словно яичная скорлупа. Как будто малейшее прикосновение может его сломать. Не могу в таком состоянии идти с новостями к Энжи.

Через силу выпиваю сладкого чая, как и советовал мне пожарный. Что-то не так с моим горлом, мне трудно глотать, но потом я чувствую, что немного окрепла. Девочки сидят со мной за столом, с тревогой глядя на меня.

- Вы обе справитесь тут одни? - спрашиваю я. - Обещаю, что я ненадолго.

- Все будет в порядке, мама, - отвечает Бланш.

- Нет, не будет. Я тебя не отпущу, - говорит Милли.

Она подходит ко мне, встает рядом со стулом и обвивает меня руками. Мне приходится расцеплять ее пальчики, которые приклеились к моим рукам, словно бинты.

* * *

Иду по дороге в Ле Рут. В ногах чувствуется тяжесть, словно перехожу через глубокую воду. Стучусь в дверь Энжи, и страх горечью ощущается во рту. Я предпочла бы быть где-нибудь в другом месте, а не здесь.

Она открывает дверь.

- Энжи. - У меня стискивает горло. - Кое-что случилось...

Она смотрит мне в лицо. И все понимает.

- Он погиб, да?

- Да. Мне очень жаль.

Она оседает. Пытается удержаться за дверной косяк, но руки соскальзывают. Тело Энжи обмякает, словно в нем нет костей. Я не в силах удержать ее. Приношу стул и усаживаю Энжи на него. Встаю на колени рядом.

- Я сегодня была в городе. И Фрэнк был там со своим грузовиком. Они разбомбили пирс, а я нашла там Фрэнка. Энжи... я была рядом с ним, держала его, когда он умер.

Она обнимает себя руками. Губы шевелятся, но она не может произнести ни слова. В ее глазах нет слез, но на лице написано горе.

В конце концов ей удается прочистить горло.

- Он... сказал что-нибудь? - Ее голос хриплый и придушенный, словно из-под одеяла. - Он что-то передал мне, Вивьен?

Я не знаю, что казать ей. Вспоминаю его последние слова.

- Он не мог говорить, - отвечаю я.

Беру ее за руку. Кожа у нее ледяная. Ее холод передается мне.

- Он умер быстро, не страдал, - говорю я.

Она слегка качает головой. Думаю, она мне не верит.

- Пойдем со мной. Я тебя покормлю, - говорю ей.

- Нет, Вивьен, - отвечает она. - Ты очень добра, но я не пойду...

- Думаю, ты должна пойти со мной. Ты не можешь оставаться здесь совсем одна.

- Со мной все будет в порядке, - говорит она. - Мне нужно просто некоторое время побыть одной, чтобы все осознать.

- Я не хочу оставлять тебя одну.

- Правда, Вивьен. Не переживай. Чуть позже я схожу к Мейбл и Джеку.

У Мейбл и Джека четверо детей. В их доме будет шумно и многолюдно. Но Энжи настаивает на своем.

Оставляю ее сидящей в одиночестве у очага. Она стискивает руки, словно отжимает тряпку.

 * * *

Я завариваю чай для Эвелин и девочек, хотя сама не могу ничего есть. Потом Бланш помогает мне вынести из комнат матрасы девочек, и я устраиваю им кровати в узком пространстве под лестницей. Это самая прочная часть дома, его хребет.

- Смотри, - говорю я Милли, стараясь, чтобы мой голос звучал, как обычно. - Сегодня ночью вы с Бланш устроите лагерь под лестницей. Я сделала для тебя нору, чтобы спать.

Она хмурится:

- Это для того, чтобы мы не умерли, когда немцы прилетят бомбить нас?

Не знаю, что ей ответить.

- Просто, чтобы вы были в безопасности, - неопределенно говорю я.

Эвелин оставляю спать в ее комнате, понимаю, что не смогу уговорить ее переночевать в другом месте. Подумываю о том, чтобы тоже остаться наверху: полагаю, что вообще не смогу уснуть. А если и усну, то, если что-то произойдет, тут же проснусь.

Сажусь за кухонный стол, прикуриваю сигарету. Вспоминаю, что где-то в шкафу стоит бренди. Там должно что-то остаться с Рождества. Я добавляла в пирожки.

Я нечасто пью алкогольные напитки, но сейчас наливаю себе стаканчик. У бренди запах праздника, что выглядит ужасно неправильным в такой день, но я чувствую себя немного спокойнее, когда напиток растекается по венам. Все мои печали отступают.

Сижу там очень долго. Курю и пью. Тело расслаблено. Стараюсь ни о чем не думать. Наконец, встаю, чтобы пойти спать. Когда беру стакан, чтобы помыть его, он выскальзывает из моих рук, падает на пол и разбивается.

Звук бьющегося стекла становится последней каплей. Внезапно начинают катиться слезы. Я рыдаю и не могу остановиться, пока на коленях собираю с пола блестящие осколки стекла. Такое ощущение, что мои рыдания никогда не прекратятся.

Проверяю, как там девочки, и иду к себе в комнату. Долгое время лежу без сна. Ничего не происходит. Нет никаких самолетов. Все, что слышу, - это скрип моего дома, словно он ворочается во сне. Снаружи стоит тихая летняя ночь. На Гернси очень, очень тихо.

Ярость не дает мне уснуть. Я ощущаю слепую, безотчетную злость. Злость на все то насилие, которому мы не в силах ничего противопоставить, ведь здесь больше нет солдат.

Думаю о том, что они убили Фрэнка, словно он был каким-то животным. Фрэнка, который мне не очень-то и нравился, который, может быть, и не был хорошим человеком. Но который не должен был умереть, который был слишком молод, чтобы умирать, который не заслужил такой ужасной смерти. Думаю о том, что они могут прийти утром и убить моих детей. О том, что они придут на остров, сделают из нас рабов.

На некоторое время я засыпаю, но потом, будто от толчка, просыпаюсь опять. Встаю и подхожу к окну. Словно какой-то фрукт, низко висит луна, и ее свет делает белым все вокруг.

Все настолько яркое, что на гравии лежат тени от листьев, а мальвы на клумбах Ле Винерс какие-то бледные, только что не светятся - призрачные цветы.

Прислоняюсь лицом к стеклу. Весь мой гнев испарился. На коже лишь холодный пот, выступивший от страха. Я думаю, что же я наделала? Мы должны быть в Лондоне, в доме Ирис. Совершила ли я самую роковую ошибку в своей жизни? Боже мой, что же я наделала? 

Глава 10

 Воскресный вечер. Пропалываю сад, пока Милли играет на лужайке.

Прерываюсь, услышав отдаленный рокот винтов. Поднимаю глаза. В небе над нами кружат шесть самолетов. Видна их символика. Я знаю, что это немецкие самолеты.

В моей голове всплывает набережная: бомбардировка, стрельба, кровь. Сердце чуть не выпрыгивает из груди.

- Милли, немедленно иди в дом.

Она не двигается.

- Милли!

- Но мой мячик укатился за забор. А это мой лучший мяч, мамочка.

- Делай, что я сказала, - говорю ей я. - Иди в норку, что мы сделали под лестницей. Сию же минуту.

- Это немцы? Они убьют нас?

- Делай, как тебе велено, Милли.

Из коридора зову Бланш, но она, похоже, не слышит. Из ее спальни доносится музыка - она слушает «Щека к щеке» Ирвина Берлина. Мчусь к ней, вхожу без стука.

Бланш стоит в самом центре комнаты. Вздрагивает, она немного смущена. Я едва задумываюсь над тем, что она танцевала напротив своего зеркала, как и я в ее возрасте, оттачивая движения: воображала свое блестящее, благоухающее будущее и красавца-партнера, который в танце очень близко прижимает тебя к себе.

- Немецкие самолеты на подлете, - говорю я. - Иди в нору с Милли. Немедленно.

- Но... моя музыка...

- Бланш, просто иди уже, - говорю я ей.

Она слышит, что я уже почти на грани, и спешит вниз по лестнице. Пока я спускаюсь, мне вслед несется печальная мелодия, которая становится все тише и тише.

Эвелин сидит в гостиной в своем кресле и вяжет.

- Тебе нужно пойти и спрятаться вместе с девочками. Там ты будешь в безопасности, - говорю я.

Она не поднимается. Ее взгляд цвета шерри лишь порхает по моему лицу.

- Нет нужды волноваться, Вивьен. Ты всегда слишком волнуешься, - произносит она медленно, тщательно выговаривая каждое слово. Я сама не своя от нетерпения. - Всегда так нервничаешь по мелочам.

- Эвелин, это не мелочи.

Ее лицо абсолютно спокойно, неподвижно, как будто ничего, из того, что я сказала, ее не тронуло. Мысленно я уже кричу.

Она прочищает горло.

- Вот и Юджин всегда говорит: волнуешься, тревожишься, переживаешь.

- Просто пойди и спрячься.

- Я не стану нигде прятаться, Вивьен. И мне обидно от того, что ты думала, что я стану. Кто-то должен оказать сопротивление.

- Пожалуйста, Эвелин. Просто на случай, если что-то произойдет...

- Я не собираюсь позволять этим варварам двигать меня туда-сюда, - отвечает она. - Где бы мы были, если бы все так делали?

Что бы я ни сказала, ее не убедить. Оставляю ее в кресле.

Смотрю на самолеты из окна. Они летят низко, в сторону аэродрома, и исчезают за лесистым гребнем холма. Должно быть, сели. Я еще долго смотрю на небо, запад горит красным, затем медленно становится темно-синим, но они так и не взлетают снова.

В конце концов говорю девочкам выходить из-под лестницы. Гадаю, неужели это случилось: мир раскололся. 

* * *

Утро понедельника. За дверью какая-то суматоха. Это Бланш. Спрыгивает с велосипеда, на котором ездила в город повидаться с Селестой, и бросает его на землю. Она врывается в дом, и ее блестящие светлые волосы развеваются, словно флаг.

- Мам, мам. Мы их видели. Они здесь, - запыхавшись, выпаливает она на одном дыхании. Она разрумянилась и явно взволнована происходящим. - Мы видели немецких солдат, я и Селеста.