Его низкий, сильный голос создал в уме образ, но она не видела мужчину, не могла сказать, что он за человек, пришел ли он для войны или для утешения.

По спине пробежала дрожь. Она в крайне невыгодном положении – хочет скрыться, но не может.

Ее преследовал шепот мрачных насмешек Роджера: у Роберта хватило сил и решимости посвятить свою жизнь одной цели, и вот он приехал за наградой, полученной от короля, он ее не упустит. Но Имоджин боялась не короля. Нет, все это мрачная игра Роджера под прикрытием короля.

Если Роберт Боумонт – часть планов Роджера, то он ее враг, а враг, которого не видишь, – опаснейший противник.

От страха перехватило горло. Она хотела кричать, взывать к свободе, драться, царапаться. Ей не терпелось выбраться из комнаты, заполненной этим мужчиной, выбраться из темноты, из жизни. На миг ей захотелось действительно стать такой калекой, от которой этот неодушевленный голос с воплем кинулся бы прочь.

Ничего не получится, убито подумала Имоджин. Это игра Роджера, он доведет ее до конца, и ей оставалось только надеяться, что, когда наступит конец, у нее хватит сил драться.

Она сделала два напряженных шага, села на краешек кресла и сцепила руки. Роберт, кажется, секунду колебался, потом подтащил другое кресло и тяжело сел.

Большой мужчина, подумала Имоджин. Мужчина, чьи колени не умещаются в пространстве между креслом и подножкой, мужчина, под которым стонет ее прочная мебель.

Вообще-то она особенно не думала о его физических пропорциях, рыцарь и должен быть большим и сильным, мелкие мужчины не убивают с легкостью. Вот у Роджера не такое тело, чтобы быть настоящим рыцарем. Он не может сразить человека одним ударом меча, не может повелевать тем, что происходит вокруг. Нет, ему приходится пользоваться более тонкими средствами – страхом и изоляцией. Человек, которого он к ней прислал, явно побеждал благодаря своим размерам.

Трудно сказать, что сейчас больше страшило Имоджин. Может быть, предположение, почему Роджер выбрал именно его. Роберт представлял физическую угрозу в отличие от Роджера. Роджер мог мучить ее играми, а этот человек прихлопнет одной рукой. Имоджин одернула себя.

– Мое молчание невежливо, леди Имоджин, прошу прощения, но вы совсем не такая, как я себе представлял, – проговорил Роберт.

Он изо всех сил старался не пялиться на нее, как юнец, и безуспешно надеялся, что она не заметит выступившего на его щеках румянца.

Она горько улыбнулась:

– Удивление – одна из неприятностей, когда покупаешь товар, не проверив качество.

Роберт вздрогнул. Он ожидал от нее любезности, приготовился отвечать покровительственно и никак не думал, что встретит открытую грубость. Он считал, что леди ведут себя иначе.

Первым порывом было ответить ей тем же, но что-то шепнуло ему, что за горькими словами прячется уязвимость, и он воздержался. Он хорошо понимал, что это реакция раненого животного – наброситься на охотника. Лучше подождать, когда уйдут страх и боль.

– Я не считаю вас покупкой, – натянуто сказал он, – и предпочел бы, чтобы и вы отказались от торгашеских терминов.

– Прошу прощения. – Она приподняла голову. – Конечно, вы правы. Меня не покупали. Предметом сделки были мои земли, а я – вроде колючки на хвосте, довесок к сделке. Должно быть, вас разочарует ваше имение, но и обладание леди Калекой не обрадует. – Она горько улыбнулась. – Какой же вы, должно быть, храбрый рыцарь, что пошли на сделку, которая свяжет вас узами брака с леди Калекой.

Он сжал губы, с трудом сдерживая злость.

– Мне не нравится это прозвище, и я не позволю его повторять.

– Вы слишком суровы, сэр рыцарь. Бедные женщины, обслуживающие имение, ведут такую убогую жизнь, что им больше не о чем поговорить. Разве можно лишать их этого маленького удовольствия?

– Если их удовольствия задевают мою честь, боюсь, я должен буду их прекратить. – Он наклонился к ней, стараясь перехватить взгляд, но она упорно смотрела поверх его плеча. – К тому же я не вижу никаких оснований для такого прозвища.

Она стиснула руки так, что из-под ногтей показалась кровь.

Он не заметил ее слепоты! Это казалось невероятным, ведь темнота так очевидна, ее не спрячешь.

Может, он старается быть галантным. Может… но нет смысла гадать. Брат прислал ей не любовника, он прислал наказание, а наказания не соблазняют тебя велеречивыми словами. Нет, они отгрызают от тебя по кусочку.

О нет, здесь разыгрывается более хитрый ход, должна быть какая-то причина тому, что он якобы не замечает ее слепоты.

Может, он хочет услышать, как она сама об этом скажет. Может, он похож на брата и тоже наслаждается ее унижением. Когда Роджер ставит ее на колени, он чувствует себя сильным.

Имоджин стиснула зубы. Она еще не была готова разыгрывать страх перед этим человеком.

– Рыцарь, я не терплю пустую лесть. Мое увечье очевидно каждому, и я не позволю над собой смеяться. Может, наш брак дает вам право на мои земли и тело, но я не принесу вам на блюде свою гордость. Так что берегитесь.

Он с мольбой поднял руку.

– Я не хотел вас обидеть. Я человек прямой, не в моей натуре тонкости, о которых вы говорите, Я честно высказал недоумение.

– Хотите сказать, что вы не знаете? – недоверчиво спросила она. – Что брат не предупредил, какую роль вам предстоит сыграть?

Роберт медлил, стараясь найти дипломатичный ответ, что было ему несвойственно.

– Мы с вашим братом вращаемся в разных кругах, – осторожно сказал он, не желая говорить, что считает Роджера не столько человеком, сколько тварью, ползающей под камнями. Такое не говорят сестре.

Она резко встала и начала прохаживаться.

Что это значит? Она пыталась разгадать уловку Роджера и забыла, что Роберт сдвинул кресло. Его предупреждающий возглас опоздал – она наткнулась на спинку кресла и чуть не упала, но сильные руки подхватили ее и прижали к груди.

На миг она забыла страх и отдалась абсолютно новому ощущению. Ей еще не приходилось быть настолько близко к мужчине, чтобы чувствовать ребра, проступающие под шерстяной туникой.

Значит, Роберт все-таки пришел одетым, как кавалер, на нем нет металла. И пахнет от него не потом и металлом, а сандаловым деревом, свежим воздухом и чем-то еще, что, видимо, присуще именно этому человеку. Чем-то столь же упоительным, как и тепло, исходящее от его большого тела.

Впервые с тех пор, как ее сослали на север, она почувствовала тепло, проникающее до костей. Тело охватил странный огонь – огонь, который не жжет, а возбуждает, он пробегал по нервам, вызывал чувства, которых она не знала, но хотела бы, чтобы они не кончались.

Это был момент, который оба хотели бы продлить вечно и который слишком быстро закончился.

Роберт боролся с собой. Тело кричало, что имеет право на это полуобъятие. Отпускать ее противоестественно; надо поднять руку, обхватить лицо, наклонить голову и…

Он постарался не думать о таких вещах. Это путь к безумию. Он на секунду закрыл глаза, но быстро открыл, не желая терять ни одного мгновения. Потом заглянул в глубину ее глаз и почти потерял контроль над собой.

Ее прозрачная белая кожа вспыхнула, губы приоткрылись, показав два ряда прекрасных белых зубов. Она как будто услышала его горячечные мысли и откликнулась равным желанием. Он постарался разглядеть в ее глазах приглашение, отказ или хоть что-нибудь, что прекратило бы пытку нерешительностью.

Она не встречалась с ним глазами.

Он готов был взвыть на луну. Ему хотелось целовать ее до потери сознания. Раньше он такого не испытывал. На долю секунды он прижал ее к себе, потом отпустил и отошел на шаг, решительно опустив руки по бокам.

Все закончилось резко, холодно и бесповоротно. Секунду она не понимала, где находится. Ей казалось, что она парит над землей, старательно выстроенная действительность рассыпалась под жаром его объятия. И вдруг все оборвалось. Без него она как будто перестала существовать.

Имоджин быстро пришла в себя. Нельзя стоять перед этим человеком, как влюбленная дурочка. Нельзя показывать ему свою слабость. Но к сожалению, от слабости ее не держали ноги.

– Пожалуйста, вы не могли бы отвести меня к креслу? – Голос дрогнул, но она решительно отнесла это на счет столкновения со стулом.

– Простите? – спросил Роберт, придя в замешательство от ее явной холодности перед лицом его сжигающей страсти.

Имоджин почувствовала, что побледнела. Это был предел унижения.

– Не беспокойтесь, – выпалила она. – Сама найду. – Она вытянула руки, отыскивая знакомые предметы, и чуть не вскрикнула от облегчения, задев спинку стула.

Ощупав все еще теплую обивку, Имоджин стала искать следующее кресло. Она еле сдерживалась, чтобы не топнуть ногой. Он передвинул кресло, именно это вызвало хаос! У нее было две возможности, обе равно непривлекательные: или стоять, пока этот противный человек не уйдет, или ощупью пробираться на свое место.

Роберт ошеломленно смотрел, начиная понимать.

– Вы не видите? – потрясение пробормотал он.

Она сняла руку со спинки кресла и выпрямилась. Его простые слова выдали всю боль от столкновения с реальностью.

Роберт лишился дара речи. Он думал об уродстве, приготовился к нему, но… Совершенная красавица, которая не может даже увидеть себя в зеркале?

Его молчание начинало действовать ей на нервы.

– Скажите же что-нибудь, – сквозь зубы процедила она.

– Миледи, я не знаю, что сказать.

Она раздраженно фыркнула и вскинула руки.

– Ради всего святого, вы не можете быть так уж потрясены. Вы же не думали, что меня прозвали леди Калека ни за что? Вы сознательно шли на покупку порченого товара.

– Я просил вас не употреблять это оскорбление.

Она на секунду застыла с открытым ртом.

– Это почему же? Под этим именем я известна по всей стране. Не понимаю, почему одна я должна прекратить им пользоваться.

– Мне нет дела до остальных людей на этом свете, но в том его уголке, где я живу, я рассчитываю никогда его больше не слышать. Я понятно выражаюсь?

– Нет. Это чепуха. И я не желаю, чтобы мне диктовали.

– Я ваш муж, и мое слово для вас – закон.

– Вы пока мне не муж, – злобно прошипела она.

– Почему все напоминают мне об этом мелком, несущественном факте? – загадочно произнес он.

– Потому что это так.

– Ну, не надолго. Я сегодня же пошлю за священником, и завтра с восходом солнца он нас обвенчает.

– Вы все еще намерены жениться? – чуть слышно спросила она, не уверенная, какой ответ страшит ее больше. В душе царило смятение, но в одном она была уверена: она обрадовалась, что Роберт не сбежал после того, как узнал ее главный, трагический секрет.

Он слегка улыбнулся и подошел ближе, одной рукой взял обе ее тонкие ручки.

– Я поклялся в этом своей честью. Отныне вы – моя честь.

Она нахмурилась.

– Не понимаю.

– Вам и не надо понимать. Примите это как факт.

Он поднес ее руку к губам; она почувствовала те плоту дыхания, влажность губ и с нарастающим изумлением поняла, что не чувствует отвращения. Она смущена, возбуждена, испугана, но отвращения нет. Ошеломленная, она попыталась осознать эту мысль.

– До завтра, миледи, – сказал Роберт таким важным голосом, что она затрепетала.

В комнате сразу стало пусто. Никогда раньше в ней не было так пусто.

Имоджин поднесла к губам тыльную сторону руки и прикоснулась к следу его первого поцелуя.

– Дорогой братец, что ты сейчас поделываешь? – прошептала она.

Ночь перед свадьбой Имоджин провела без сна. Мэри разобрала кровать и ушла, Имоджин села у огня и стала ждать.

Она ждала ужасов.

Ужасы давно были ее старыми друзьями. Еще с тех пор, когда она была зрячая. Она боялась темноты.

Напрасно родители уверяли ее, что в темноте нет ничего страшного. Каждую ночь она съеживалась в комок, дожидаясь, когда заснет от изнеможения и наконец-то успокоится.

Потом наступил тот день, после которого темнота стала непрерывной. Страхи преследовали ее днем и ночью. Поначалу она не справлялась с ними, но со временем научилась закрывать разум от порожденных им чудовищ.

Но страхи разрастались при воспоминании о боли и о том, что причинило ей эту боль.

Она сидела и ждала, когда придут воспоминания. Скорчившись на коврике перед огнем, она вдыхала запах дыма, но в мыслях была далеко отсюда.

Вот ей снова шестнадцать лет. Кажется, что вокруг вечное солнце и смех. Даже страх не такой холодный и разрушительный, он приходит только ночью. Она еще слишком молода, чтобы видеть ненависть в глазах Роджера, понимать его порочную душу. Она плясала вокруг угрюмого братца и не замечала угрозу молчаливого хищника, подстерегающего ее солнечную юность.

В тот день она его не видела. Они прожили несколько недель в своем корнуоллском имении, и она совсем не замечала напряженного вида Роджера. Все складывалось так чудесно, что ей не было дела до его плохого Настроения и его странных, жестких, наблюдающих за ней глаз.