– Ничего такого, насколько я знаю. Хотя он давно не проверялся, – доверительно сообщила Фаина, – знаете, не любит врачей.

– О, я его прекрасно понимаю. За что их любить? Сами болеют и корчат из себя бог знает что.

– Н-да, – промычала совершенно сбитая с толку Фаина.

– А на учете наш босс не состоит? – Терять мне уже было нечего. – У нарколога или психиатра?

– Насколько я знаю – нет.

– Ну, он на работе может скрывать свое заболевание, – намекнула я на ВИЧ. Репутация сумасшедшей мне была обеспечена.

– Вообще-то я его жена…

У меня хватило сил изобразить улыбку, поблагодарить Фаину и пожелать приятного вечера, который ей, между прочим, предстояло провести в одиночестве.


К концу дня мной овладело состояние крайней неуверенности.

Что, если я разочарую Француза?

Приехав домой после вечерней дойки, я прочитала боевой листок – статью о мужских предпочтениях, сравнила себя со спутницей Максима Петровича и пришла к выводу, что шансов увлечь избранника у меня 0,4 по шкале вероятности: мы с девушкой были полными противоположностями.

С этой неутешительной мыслью я встала под душ и продолжила размышления.

Максим Петрович, безусловно, отличался от других мужчин.

Начать с того, что Француз давно уже не был охотником. Судя по всему, это женщины охотились на него, а он выбирал! Вот что делает с людьми социальная лестница: с каждой ступенькой вверх желаний все меньше, а обязательств все больше.

Эта мысль подсказала тактику: надо с первой минуты свидания выбить почву из-под ног Максима, чтобы реанимировать в нем охотника.

И я занялась придумыванием фраз, позволяющих перевернуть оценочный фрейм. Что-нибудь типа:

Вы самоуверенны (произносить кокетливо).

Нон комильфо (произносить холодно, с презрением).

Не разочаровывайте меня (с грустью и нежностью).

После душа мне стало легче настолько, что я уже в состоянии была думать о наряде.

Через пару минут выяснилось, что гардероб находится в плачевном состоянии. Единственное вечернее платье с открытыми плечами, в которое я облачалась на Новый год последний раз три года назад (тогда я еще верила в Деда Мороза), не подходило к случаю, потому что выдавало меня с головой.

Сорок минут потратив на примерки, я выбрала демократичный стиль – коричневую юбку миди и светлую блузку в романтическом стиле.

В восемь вечера, минута в минуту, раздался звонок.

– Витольда? – Бархатный голос Максима Петровича прозвучал из трубки как выстрел.

– Да, Максим Петрович, я слушаю. – От волнения голос сорвался и дал «петуха».

– Я стою напротив вашего дома.

– Может, зайдете?

– Я на такси.

– Так отпустите машину.

– Думаете?

– Конечно, – удивилась я, – такси, слава богу, не проблема.

Я открыла калитку, Максим Петрович прошел за мной в дом, и мы оказались одни, не считая Триша.

– Чувствуйте себя как дома, – попросила я гостя.

Гость огляделся, обошел комнаты и вернулся на кухню, где я готовила чай.

Руки Максима Петровича обвились вокруг моей талии, обжигающие губы с нежностью касались моей шеи, я уже была готова плюнуть на отсутствие достоверных сведений о состоянии здоровья Француза (показания жены не в счет, она – лицо заинтересованное), и тут в дверь позвонили.

– Принесла нелегкая этого Жукова, – вырвалось у меня.

– Что ему надо?

– Земельные паи. Я не впущу его, не волнуйтесь, – успокоила я своего избранника.

Поспешила во двор, открыла калитку и попыталась осадить настырного Арсения:

– Арсений, ты не вовремя. Я не одна, так что извини.

Потрясенный моим видом, Жуков оглядел меня с головы до ног непочтительным взглядом (практически ощупал) и нахально поинтересовался:

– Кто у тебя?

– Жуков, что ты себе позволяешь?

Пытаясь закрыть калитку, прищемила норовившего протиснуться Жукова, но Арсений подставил ногу, и моя попытка провалилась.

– Уходи. – Я готова была разреветься.

Этот самоуверенный болван срывал мне свидание с Королем!

– Кто у тебя? – Арсений повысил голос, оттеснил меня и внедрился во двор.

– Какое твое дело? Ты мне кто?

– Я не позволю так с собой обращаться! – внезапно заорал Арсений. – Ты что думаешь, что можешь так со мной поступать? Я сейчас вышвырну твоего хахаля! Кто он? Кто?

Жуков со зверской рожей наступал, я выставила руки вперед, пытаясь остановить спятившего Арсения, но он отодвинул меня и оказался на середине дорожки, ведущей к дому.

В этот момент через ограждение со стороны соседа перескочил огромный зверь. Оскалив зубы, зверь (это был Тихон) замер между крыльцом и Арсением и предостерегающе зарычал.

– А, так ты с соседом снюхалась? Ну, ты еще пожалеешь, – прошипел Жуков, вынужденный ретироваться.

«Ревнив, подвержен приступам агрессии, – дописала я характеристику Жукова, – боится собак».

Избавившись от рехнувшегося Арсения, я с опаской двинулась к крыльцу. Тихон помахал мне хвостом и тем же манером вернулся на свою территорию.

Тут я увидела соседа и невольно вздрогнула.

Степан стоял, привалившись к двери дома, и скалился, отчего приобрел сходство с голливудским монстром.

– Развлеклись? – выдавила я.

– Давно мы с Тишкой столько удовольствия не получали, – со злорадной усмешкой ответил Степан.

– Сомнительное удовольствие – травить людей собакой. Я сразу поняла, что с вами что-то не так.

– А что, не надо было нам вмешиваться?

– Я бы справилась своими силами, – с достоинством ответила я, – впредь не лезьте в мою жизнь.

– Как скажете. – Паяц поднял обе руки, как бы признавая поражение.

Я презрительно фыркнула и вернулась домой, где застала Максима Петровича на диване за чтением женского романа. Хм!

– Это был Жуков? – проявил интерес Максим Петрович, не отрываясь от книжки. На этой странице Франческа соблазняла любимого, сохраняя инкогнито! Я почувствовала, что краснею. Не за Франческу – за Француза.

– Да, Жуков. Мы не договаривались, он пришел неожиданно, – оправдывалась я.

Француз отложил роман и поделился впечатлением:

– Интересная книжка.

– Угу, – промычала я.

– Жуков влюблен в тебя по уши.

– Вы ошибаетесь, ему не я, ему паи нужны.

– Неужели какие-то паи могут быть нужнее тебя?

Бархатный голос брал в плен, черные глаза мерцали, аромат дорогого табака и острого, как нож для колки льда, парфюма проникали в сердце. Максим Петрович опять обнял меня, притянул к себе.

Перед моим взором возник розовощекий, крепенький младенец. Я откинула голову, встречая поцелуй, обвила шею Француза, его руки легчайшими движениями расстегивали пуговки на блузке. Максим Петрович учащенно дышал, подбираясь губами к ложбинке на груди, и тут снова раздался звонок.

– Да что ж такое? – простонал Максим Петрович. – Ты можешь не открывать?

– Могу, – пролепетала я и потянулась к Максиму Петровичу всем телом – не представляю женщину, которая бы осталась равнодушна к продуманным прикосновениям искушенного в любви мужчины.

Отвратительный, требовательный звонок повторился. Судьба категорически отказывалась помогать мне. Почему? За что?

С виноватым видом я отстранилась от Максима Петровича, откинула волосы, застегнула блузку.

«Будь ты неладен», – пожелала я Арсению, который маячил за забором.

– Открывай, или подожгу твой курятник! – орал Жуков, колотя в калитку.

– Я сейчас наряд вызову и посажу тебя на пятнадцать суток за хулиганство.

– Курва! – От Жукова за версту несло самогоном.

Я отдала должное: за что бы Арсений ни взялся, он делал это профессионально. Набраться по самые брови за рекордно короткое время – умелец, ничего не скажешь!

– Ну, все, мое терпение лопнуло, – пригрозила я и подалась в дом, чтобы набрать 02.

Не потребовалось.

Сосед Степан мелькнул во дворе и оказался у моей калитки.

– Какие-то проблемы? – послышался его сиплый голос.

Я притормозила на веранде, с любопытством прислушиваясь.

– О! А я думал, ты у Витольды в гостях! – пьяно удивился консультант.

– Как видишь, я дома. Может, и ты пойдешь домой?

– Не лезь не в свое дело, – развязно предупредил Степана Жуков.

– Зря ты так, я помочь хочу.

– Помощник, – взвился Арсений, – сам небось не прочь отыметь Витьку.

Я поморщилась: «Фу, как грубо».

– Кого? – с угрозой в голосе переспросил Степан.

– Кого-кого, соседку!

– Какую? Эту, что ли?

– Нет! Старуху из дома напротив! «Каку-у-у-ю», – передразнил Жуков.

– Она не в моем вкусе!

Вот, значит, как? Не в его вкусе, оказывается!

Оказывается, у нас есть вкус!

– Так я тебе и поверил, – напирал Жуков, – небось рука устала от движений в режиме «помоги себе сам»?

Я даже охнуть не успела – послышался звук глухого удара, что-то хрустнуло, кто-то чертыхнулся, и началось!

О мою калитку бились два тела, забор издавал жалобные звуки, грозя вот-вот рухнуть. Майская, 13 превратилась в горячую точку.

Бормотания и воинственные кличи (консультант временно взял верх над чудовищем Франкенштейна) сменились ругательствами и рычаньем – теперь сосед подмял Жукова.

Я приоткрыла калитку и спросила:

– Как вы тут?

– Уйди, подлая! – взвыл Жуков, лежа лицом в землю. – Все зло от баб! Лучшие мужики гибнут из-за таких вот…

Я вернулась в дом, мечтая слиться с Королем, но рука судьбы опять порушила мои планы.

Улицу огласил вой сирены, напротив дома остановился «уазик».

Я припала к окну и увидела, как из «уазика» высыпали люди в форме.

«Соседи вызвали», – догадалась я и только теперь обратила внимание на поведение своего гостя.

Напоминая цветом молодой салатный лист, Максим Петрович подкрался к окну, едва заметным движением отодвинул штору, взглянул одним глазом на улицу и тут же отпрянул.

Жуков между тем не сдавался, буйствовал, брал калитку штурмом, пару раз попал ногой в забор.

– Всю душу вынула! – орал Арсений, когда его запихивали в «уазик». – Витя, разговор не окончен! Я вернусь!

– Мне лучше уйти, – с тревогой сообщил Француз, – есть выход на другую улицу?

– Есть, только на пустырь, – промямлила я и повела Француза через огород.

Ночь поглотила несостоявшегося донора, а вместе с ним мои надежды на зачатие в этом месяце.

Совершенно убитая неудачей, я вернулась на диван, взяла в руки роман и попыталась слиться в воображении с Франческой. Не получилось.

В дверь снова позвонили. Это был старший по наряду – Коля Колпаков, мой одноклассник.

С обреченным видом я прошла к калитке, открыла и битый час втолковывала Колпакову, что гостей не ждала, что Арсения Жукова знаю шапочно, что претензий у меня к нему нет, поэтому писать заявление я не буду, а пусть его пишет тот, у кого эти претензии есть. Добрые люди нашлись, заявление написали. Возмутителей спокойствия наконец увезли, в наступившей тишине слышен был разрывающий душу лай Тихона.

* * *

На уроке по химии мы с Зойкой пили чай с конфетами, которые передала мне Дарья, решали задачи, учили формулы и обменивались жизненным опытом.

– Мальчишки все дураки, – авторитетно заявила девочка, обнаружив зачатки шовинизма, – дураки и хвастуны. Представляешь, у нас все девчонки влюблены в Митьку Хромова, уже все с ним целовались, а я – нет. Полный придурок. Как в такого можно влюбиться? А ты в кого-нибудь влюблена?

Зойка зашелестела оберткой «Белочки», сунула в рот конфету.

– Ни в кого, – призналась я и последовала Зойкиному примеру, тоже развернула «Белочку» – сладкое меня утешало.

Ночь выдалась тяжелая, беспокойная.

Степан и Жуков какими-то неведомыми способами избежали пожизненного заключения и уже через час после задержания оказались в соседнем дворе, братались и клялись в вечной дружбе. Инопланетные существа – мужчины, сколько о них ни читай.

Подавленная бегством Француза, я легла спать и даже заснула.

Мне приснился какой-то кошмар, липкая от страха, я распахнула глаза, уставилась в темноту и услышала жуткий, потусторонний звук. Я подскочила на постели, прислушиваясь. Если сейчас выяснится, что сосед – оборотень, что я буду делать?

Но все оказалось поправимо: под моими окнами звучала ария герцога из «Риголетто» в исполнении ансамбля «Волчья стая».

– Сердце красавиц склонно к измене, – жутко фальшивя, голосил Жуков, – и к перемене, как ветер мая!

– С нежной улыбкой в страсти клянутся, плачут, смеются, – безбожно перевирая Верди, подхватил пьяный голос Жорки, соседа справа. – Нам изменяя!

– Вечно смеются, нас увлекают и изменяя-я-а-а-ют также шутя! – Голоса слились в протяжный вой.

Исполнителей легко можно было подвести под статью «подстрекательство к самоубийству».

Рука потянулась к телефонной трубке, но я подавила в себе желание вызвать милицию. Уместнее была неотложная медицинская помощь, причем мне.