Жорку увезли в наркологию, попутно выяснив, что водкой этот придурок запивал виагру, то есть намерения у мужчины были самые серьезные.

Тихомиров разыскал меня в дровах под окном, отрыл из-под обрушившейся поленницы и отнес домой – ради одного этого стоило оказаться в заложниках и подвергнуться насилию.


Не знаю, что тут сработало: больная нога или Дашкины откровения, но Тихомиров взялся меня опекать.

Начал он с того, что отвез меня в хирургию, где, пользуясь служебным положением (беззастенчиво размахивал корочкой), вынудил доктора наложить мне гипс, хотя это было вовсе не обязательно, достаточно было тугой повязки.

На ночь Тихомиров остался в моем доме, обнаружив незаурядные способности медбрата – дважды за ночь будил и интересовался, хочу я в туалет или нет. Очевидно, Дима собирался носить меня на горшок на руках.

Триш фыркал, вскакивал и прятался от Тихомирова под кровать, а я в ужасе отрицала потребность в мочеиспускании как таковом.

Утром, когда Дима уехал на службу, я испытала огромное облегчение оттого, что могу, сколько хочется, сидеть на унитазе, лежать в ванной (пристроив загипсованную ногу на бортик), оставаться весь день в пижаме, наконец, наплевать на свой внешний вид, улечься на диван с книжкой в руках и перечитывать сцену соблазнения Рэя.

Днем Дмитрий звонил, справлялся о здоровье, вечером припер (иначе не скажешь) три свежие пиццы, какие-то сложнонавороченные салаты из ресторана и комплекс витаминов, рекомендуемых при костных травмах.

Оглядев подношения, я включила рациональное начало:

– Дима, ты берешь взятки?

– Почему это? – растерялся Тихомиров.

Я прощупала следователя взглядом:

– Откуда деньги на все эти роскошества?

– Брось, Витюша, – Дима потряс пузырьком с витаминами, – это тебе для укрепления связок, остальное – чтобы скрасить твою жизнь.

В Дашке тоже открылась духовная потребность служения ближнему, и она принялась таскать пироги собственного производства. Правда, Дарьины пироги мне в горло не лезли, поскольку каждый кусок подруга сопровождала комплиментом Тихомирову и угрозой-оскорблением в мой адрес. Ну, еще потому, что в Дашке неожиданно обнаружилась соперница:

– Какой мужчина! М-м-м! Я возьмусь за него. Ты ящерица, ты его все равно не оценишь.

Дашка всеми правдами и неправдами задерживалась у меня, чтобы столкнуться с Тихомировым.

– Дарья, – выпроваживала я подругу, – иди корми семью.

Не тут-то было.

– Не маленькие, сами поедят. Я и так избаловала их.

– Ты в ответе за тех, кого избаловала. Как это называется? Развратила и бросила? Иди к детям. Я справлюсь сама.

– А Дима приехать обещал?

– Обещал, поезжай домой!

Дашка не брезговала примитивной ложью:

– Открою калитку, впущу человека и уеду.

Ни разу! Дарья ни разу не уехала домой, впустив Тихомирова! Наоборот.

Подруга крутила задом, открывала в улыбке все коренные зубы, загоняла Тихомирова в угол вопросом:

– Димочка, ты поможешь мне на кухне?

Одета Вахрушева была соответственно: на ней был прозрачный сарафан, под которым светилось белье секс-дивы – не Дарья, а дьяволица какая-то!

Дима растерянно хлопал глазами, краснел и беспомощно озирался в поисках защиты. А чем можно защититься от черта в юбке? Только молитвой!

«Фу, что ж это делается, – злилась я, – ну, Дашка, встану на ноги – берегись».

– Даш, – выдавливала я подругу из дома, – не надо ничего делать! Мы сами. Не порть нам с Димой удовольствие от совместного труда! Правда, Дим?

– Ничего, мне совсем не трудно, – елейным голоском заверяла Вахрушева.

В конце концов пришлось идти на крайние меры – обнародовать компрометирующие факты Дашкиной биографии:

– Поезжай домой, тебя муж и дети ждут!

Дашка готова была меня убить.

Дмитрий закрыл за подругой калитку, вернулся, пряча улыбку, и заступил на вахту у плиты.

В книжках по психологии я читала, что легкая (не роковая) болезнь может привязать мужчину к женщине. Честно говорю: я в это не верила.

Однако Тихомиров, именно как привязанный, несся после работы ко мне, кормил ужином, не давал мне шагу ступить, хотя я начиная с нашей первой встречи:

не смотрела Тихомирову в правый глаз;

не улыбалась смущенно;

не слушала открыв рот (миссия невыполнима, поскольку Тихомиров по большей части молчит);

не дефилировала на шпильках, в юбке с разрезом, в прозрачной блузке;

не пользовалась косметикой и парфюмерией (ну разве совсем чуть-чуть);

не льстила, не дразнила, не острила, не…

Не привлекалась, не участвовала, не значилась…

И наконец, делала именно то, что терпеть не могут мужчины: откровенно оценивала Тихомирова! Оценивала внешность, манеры, профессиональные способности. Короче говоря – следовала скорее инструкции по отвращению, чем по обольщению. И тем не менее Дима каждый вечер оказывался у меня дома – святой человек!

Наблюдая Тихомирова, я испытывала самые противоречивые чувства, от злости до полной растерянности. Что вообще происходит?


Через пять дней Тихомиров решил, что гипс можно снять, и отвез меня в процедурный кабинет.

Медсестрица хлопала ресницами, поднимая ветер, пилила бинты, глядя не на мою конечность, а на следователя.

– Надо массажи делать и гель втирать, – дала совет напоследок. Думаю, только для того, чтобы Тихомиров посмотрел на нее.

Дима, не откладывая, заехал в аптеку за гелем.

Сколько я ни убеждала этого волонтера, что сумею сделать массаж собственной конечности, доверить мне такое важное дело следователь Тихомиров не захотел.

После ужина усадил меня в кресло и приступил к действию.

Димины руки разминали щиколотку, пальцы давили на какие-то точки, которые, кажется, напрямую были связаны с эрогенными зонами. И чтобы хоть как-то отвлечься, я стала расспрашивать Тихомирова о ходе следствия:

– Что-нибудь известно о Жукове и Французе? – Голос дрожал, выдавая напряжение.

– Да, установлено местонахождение, – прерывисто дыша (от массажа или отчего-то еще?), сообщил Дима, – предъявлено обвинение. У них послужной список длинный, действуют быстро, схема рейдерских захватов земельных паев отработана, и только сейчас удалось их прижать.

– Их арестовали? – спросила я.

Перед глазами возникли цыганские глаза и вишневые губы Француза. Ну почему мне так не везет? Стоит наметить список дел, как рука судьбы вмешивается, разваливает планы и ставит меня в угол на горох.

– Нет, не арестовали. Взяли подписку о невыезде, – в голосе Тихомирова послышалась усталость, – надеюсь, возьмут под стражу в зале суда.

– Да? – вяло реагировала я.

– Твои коллеги должны быть тебе благодарны.

– Да? – прислушиваясь к ощущениям, как попугай повторила я.

– Ну это ведь ты написала заявление в прокуратуру?

Мне с небольшой задержкой удалось сформулировать мысль:

– В общем да, но они и сами бы догадались.

– Они собирались ждать три месяца, как указано в предварительном договоре. А ты ждать не стала.

– А этот Максим Француз – он вообще кто? – спросила я, пряча глаза.

– Финансист.

– Умные мужики, нет бы на пользу отечеству свои таланты приложить.

– Теперь это не модно.

Во время массажа кожа у меня была перманентно «гусиной», лоб следователя покрылся испариной, но никаких посягательств или даже намеков на посягательство он себе не позволил. «Неужели импотент? Или гей? Большие и сильные часто оказываются геями», – ухватилась как за соломинку я за спасительную мысль.

Дима поднял на меня взгляд, подернутый пеленой:

– Ну, как ты?

«Он еще издевается», – едва сдерживаясь, подумала я.

– Спасибо, отлично.

Тихомиров провел ладонью по лодыжке, у меня сбилось дыхание, но я заметила, как дрожат руки массажиста, и испытала мстительную радость: а если бы это была не щиколотка, а более эротичное место? Например…

Если Тихомиров ждет, что я брошусь ему на шею, – зря теряет время. Не было и не будет такого!


Из-за Тихомирова я пропустила начало лета.

Проскакала по дому пять дней с дурацким гипсом, провалялась с книжкой и не увидела, как сменилось время года. Вышла на крыльцо и ахнула: молодая зелень окружала дом, сплошь цвели незабудки, ярко-зеленым шелковым ковром стелился газон.

Тихомиров весь день, не жалея сил, ловил преступников, а вечера проводил со мной. Необходимость в дежурствах у постели больной (при известной доле воображения меня можно было считать больной) отпала, но Дмитрий, кажется, не собирался оставлять пост, продолжал ездить ко мне как на службу.

Личная охрана, старший брат и опекун.

Я молча наблюдала тихую экспансию: в ванной появилась зубная щетка, паста, бритвенный станок и кремы – для бритья и после бритья, в прихожей тапки и шорты в маминой комнате.

Не могу сказать, чтобы я была от этого в восторге, но особенного раздражения личные вещи следователя Тихомирова не вызывали, как и их владелец.

Приходил Дима поздно, иногда ночью, съедал ужин, который я оставляла для него на столе, и шел спать. Никто никого не донимал разговорами, вопросами или вредными привычками.

Ночевал Тихомиров в маминой комнате.

Я находила, что от Тихомирова больше пользы, чем вреда: соседи у меня малость не в себе, что Жорка, что Степан, а со следователем мне было спокойнее.

Ко всему у Дмитрия Сергеевича обнаружились способности к хозяйству: он купил и прибил стильную ручку к двери спальни, сделал защелку в туалете, заменил кран на кухне, устранил течь под ванной, наточил ножи так, что я тут же порезалась, и собрал светильник, демонтированный Жуковым.

В редкие выходные дни осматривал хозяйским придирчивым глазом веранду, крышу, крыльцо.

Между тем фермерское хозяйство хирело, разваливалось, как обычно бывает, в критический момент посыпалось все сразу, точно сговорившись.

Молока было много, и анализы приходилось делать с особой тщательностью: на выпасе коровы, случалось, цеплялись выменем за сучки и коряги, ранились, и молоко шло маститное.

Гена Рысак тенью отца Гамлета бродил по территории фермы – отработанный материал.

Жилетки и водолазки по-прежнему составляли гардероб нашего управляющего, вот только мне совсем не хотелось смотреть кому-либо в правый глаз.

– Ты чего такая? – допытывался Гена.

– Какая? – без выражения интересовалась я.

– Печальная.

– А чему, Гена, радоваться?

– Как чему? Посмотри, как нам повезло: дело завели, скоро суд, земля никуда от нас не денется, все будет как раньше.

– В том-то и дело, что как раньше.

От сознания, что все будет «как раньше», хотелось выть. Меня воротило с души от всего. Уехать бы куда-нибудь подальше, не видеть опостылевших соседей, коллектив, Гену, непонятного Тихомирова…

Пустота, поселившаяся на сердце, ничем не заполнялась. Дефиле, психологические тренинги, навыки обольщения – все было зря и не помогло избежать одиночества.

Как на грех, лето выдалось жаркое, дождей не было. По ощущениям, население Земли сместилось к южным морям, и только последние неудачницы вроде меня оставалась по месту прописки.

Коровы от жары мочились кровью, огрубевшие в работе доярки, дрогнув, плакали от жалости к скотине.

В церкви батюшка каждый день служил акафисты Богородице Спорительнице хлебов.

Коллектив на очередном собрании решил отстоять акафист.

Я стояла в толпе, крестилась, а две прихожанки переговаривались:

– Дождь не пойдет, если не плакать во время службы. А кто тут может заплакать? Посмотри на эти раскормленные рожи – разве они заплачут? – зло шептал старушечий голос.

Глазам стало горячо, я с удивлением обнаружила, что плачу.

Кстати, дождь пошел ночью. Видно, именно моих слез ждал Создатель, чтобы окропить землю.

Тихомиров и не съезжал, и не предпринимал никаких попыток к сближению, ставя меня в тупик. Я не знала, что думать и чего ждать от жизни, когда по вечерам слышала стук калитки. Так и хотелось спросить: ты кто? друг? медбрат? Или…

«Или» – это повар.

Следователь часто и с видимым удовольствием готовил.

За ужином мы тратили не больше двух десяткой слов, если не обсуждали следствие по делу. Тема была спасительной, если бы не она – ужин проходил бы в полном молчании, как монастырская трапеза.

– Кстати, Дим, если в ближайшее время налоговая не разблокирует расчетный счет, наше хозяйство можно будет похоронить, – как-то сообщила я следователю.

– А в чем дело? Кто вам мешает его разблокировать?

– А разве для этого не надо, чтобы прокуратура сняла арест с земель?

– А при чем тут земля?

И Дима объяснил мне, что следствие никоим образом не мешает нам работать, что все у нас будет отлично, если мы поменяем бухгалтера.

– Надо же, Генка, паршивец, никого не в состоянии контролировать! – Я имела в виду толстую, ленивую, неряшливую деваху – бухгалтершу Нонку Спирину. – Подкаблучник! И дома, и на работе импотент!