– Интересное заявление. – Тихомиров вышел из кухни, оставив меня наедине с собственными мыслями и с посудой.

Я склонилась над раковиной, когда услышала:

– Откуда это?

Я оглянулась и чуть не рухнула: я забыла спрятать письмо-признание в стол!

Дима подошел к мойке, выключил воду и взял меня за плечи.

Медбрат, милый и симпатичный, с терпением ухаживавший за мной, растиравший гелем поврежденную щиколотку, ау, где ты?

Лоб Тихомирова собрался морщинами, у рта образовались жесткие складки, на скулах перекатывались желваки – просто Нептун или Зевс-громовержец.

– Нашла в почтовом ящике, – пролепетала я, чувствуя себя беспомощным, терпящим бедствие суденышком.

– От кого?

– Аноним.

– Ты кого-нибудь подозреваешь? – Следователь на допросе в прокуратуре, и только!

Я вырвала письмо из рук Тихомирова, сложила и попыталась замять ситуацию.

– Дима, – я скривилась, – перестань. Это не стоит твоего внимания.

– Витюша, твое легкомыслие может иметь печальные последствия. Заявляю со всей ответственностью: это письмо написал маньяк!

– Маньяк? По-твоему, я не могу вызвать в мужчине сильного желания?

– О! Конечно можешь! – В голосе Тихомирова звучала плохо скрытая ирония.

Ну разумеется.

– Тогда почему маньяк?

– Потому что если нормальный мужчина хочет женщину, то он ей просто говорит об этом, а не пишет симпатическими чернилами записки!

Дима воспользовался моим замешательством и отнял листок.

– Откуда тебе знать? Ты когда-нибудь испытывал что-нибудь подобное?

Я попыталась вернуть письмо, Дима поднял руку, я униженно, как цирковая собачка на лакомство, смотрела на бумажный лист. Осталось только подпрыгнуть и вцепиться в письмо зубами.

– Глупости! Я бы не стал заниматься такой ерундой, царапать крахмалом, или лимоном, или молоком по бумаге! Согласись – это полный бред!

– А по-моему, очень романтично!

– Что в этом романтичного?

– Креативно, необычно.

– Чушь собачья!

Тихомиров исчерпал доводы и умолк. Он и так сказал больше, чем за всю наделю, которую мы провели вместе.

– А за это можно человека посадить? – поинтересовалась я.

– Нельзя, – похоже, Тихомирова это обстоятельство расстраивало, – нет состава преступления. Он не угрожает твоей жизни и здоровью.

– Дим, не мучайся, я думаю, это один из моих учеников – Артур или Ваня. Мы с ними как раз говорили о тайнописи, – соврала я, чтобы успокоить следователя.

– Да? А когда это было? Ваш разговор, я имею в виду?

О боже! Ну и кто здесь маньяк?

– Не помню точно, но как раз перед тем, как я нашла это письмо.

– Почему ты сразу не сказала?

– Не ожидала, что ты так близко воспримешь это глупое сочинение.

– Зря ты так легко относишься к этому. Надо прекратить занятия.

– Не могу. Обещала заниматься с ними до выпускных экзаменов.

Я снова попыталась вырвать из рук следователя анонимку – Дима снова отвел руку.

Остывал Тихомиров медленно.

– Не такое уж глупое письмо, – проворчал он, – парень конкретно запал на тебя.

Дима перечитал послание. Пока он читал, я не знала, куда деваться от стыда, а когда закончил читать, посмотрел на меня так, что захотелось сквозь землю провалиться.

– Могу я взять письмо с собой?

– Зачем?

– Хочу кое-что проверить.

Красная от смущения, я выдавила:

– Бери.


На ферме все оставалось без изменений, если не считать настроения. Коллектив воспрянул духом, когда следователь Тихомиров приехал на собрание и проинформировал пайщиков о ходе следствия:

– Жуков и Француз – рейдеры сельскохозяйственных земель. По имеющимся данным, обязанности в группе разделены. Жуков находит покупателя, а Француз организует фирму-прокладку. Земля оформляется на эту фирму, а потом сразу на покупателя. Ваши земли должны были стать полями для гольфа. Сейчас дело передано в суд, земля не уйдет в чужие руки. Меры приняты вовремя.

Коллектив одобрительно загудел, задал несколько вопросов и отпустил следователя.

Я не забыла сказать Нонке, что она профнепригодна, а Геннадию Павловичу – чтобы он поменял бухгалтера.

– Ой, если ты такая умная, сама писать балансы будешь! – срываясь в истерику, взвизгнула Нонка.

– Спирина, какой ты профессионал, если не можешь объяснить, откуда взялся у хозяйства долг?

– Почему это не могу? Могу! Кредит взяли и не смогли рассчитаться. И при чем здесь я?

– А кто?

– А Геннадий Палыч тогда телят купил бракованных. Кто вам доктор? Что хотите делаете, а Нонка отдувайся?

– Палыч, это что, правда? Те телята были бракованными?

Прошлой весной Миша Загорулько с ног сбился, пытаясь спасти телят, – их косила какая-то инфекция, – но спасти молодняк так и не удалось.

Страсти накалялись.

– Откуда же я знал? – Как обычно, Гена не чувствовал момента.

– А кто должен знать?

В красном уголке наступила предгрозовая тишина. «Ну, сейчас начнется», – успела подумать я.

– Твою мать, – как хлыст рассек тишину вопль одной из доярок, – Палыч, ты ж покупал через администрацию тех телят! Уж не твоя ли Верка подсуетила их?

Я покинула красный уголок, уверенная, что Гена, как честный человек, должен застрелиться.


– Витюша, давай ужинать. Я тут приготовил кое-что для тебя.

Холодец, кюветки с желе и несколько упаковок мармелада – я сняла шляпу (воображаемую, конечно!) от такого научного подхода к питанию. Даже не стала подвергать критике желе – продукт состоял только из химических элементов, ни одного живого ингредиента.

Холодец был выше всяких похвал – один цвет чего стоил: насыщенный, золотистый! От чесночного духа я чуть не захлебнулась слюной.

– Дима, откуда холодец?

– Сам варил, – с легкой обидой ответил Тихомиров, чем окончательно меня добил.

– Тихомиров, за твоими достоинствами недостатков не видно, – с тревогой призналась я.

Это была истинная правда.

Тихомиров был терпелив, заботлив, внимателен и молчалив. Ко всем своим достоинствам Дима был хорош собой, от него пахло свежестью, здоровьем и чистотой. Тогда что не так?

– Я вообще люблю готовить.

– Дима, – не выдержала я, – не понимаю, чего твоей жене не хватало?

– Я же тебе объяснял.

– Дим, а почему у вас детей не было?

Тихомиров с сомнением посмотрел на меня, будто пытаясь оценить, стою я его откровенности, можно мне доверять или нет. Взгляд зеленых глаз обратился вовнутрь.

– Я не хотел иметь детей, – приняв решение на мой счет, признался он.

– Ну, наконец-то!

– В каком смысле?

– Да я все думала: в чем подвох? Не может человек состоять из одних достоинств! Уже начала комплексовать рядом с тобой!

– Витюша, я не хотел детей с бывшей женой. Тогда я был абсолютно равнодушен к детям и был уверен, что я ущербный, что у меня не развит отцовский инстинкт.

– Как это? Откуда ты мог знать? – с подозрением уставилась я на Тихомирова.

– Не важно. Лучше скажи, не было больше писем от анонима? – уклонился от ответа Дима.

Я покраснела:

– Нет.

– Хорошо.

Вот уж не знаю, хорошо или нет! Человека корежит и плющит, он страдает в одиночку, доверяет чувства бумаге, вместо того чтобы открыть мне сердце…


Вечерело, когда я с романом в руках покачивалась в гамаке возле рокария и мечтательно рассматривала камни и растения.

Только что Рэй сделал открытие, что жизнь без Франчески – не жизнь вовсе, а недоразумение. Рэю помогла прозреть всего одна ночь с Франческой.

Где-то я читала, что если мужчина испытывает к женщине после близости нежные чувства, значит, у него с ней все серьезно.

Вот что меня напрягало в отношениях с противоположным полом – я боялась именно этого момента. Степан Переверзев слинял как раз после близости. Загадочная душа Степана так и осталась для меня загадкой: зачем было огород городить, уверять в любви до гроба, дарить сувениры, покупать билеты в цирк и в кино? Коллекционер…

Ну ее, эту любовь. Другое дело – донор.

Если ничего, кроме зачатия, не ждешь, то не важно, какие слова произнесет после близости партнер, может, вообще ничего не скажет, может, сморозит глупость или пошлость – не важно. Ты понимаешь, что это чужой человек, а к чужому какие претензии? Никаких. Другое дело – любимый… У любимого нет права на ошибку.

Печальные мысли прервал шорох в малиннике. В саду кто-то был.

– Дима? – Никто не отозвался, я прокашлялась и повторила: – Дима?

Шорох приблизился.

– Тихон! – громче позвала я. – Степан?

В ответ зашуршал гравий под чьими-то осторожными шагами.

С бьющимся сердцем я вскочила с места и увидела… Француза.

Легкая небритость, белая рубашка поло, белые джинсы, светло-коричневые мокасины и в тон обуви ремень. Ммм, мужчина с обложки глянцевого журнала.

– Всех вспомнила? – с подозрением оглядывая меня с головы до ног, надулся Француз.

– Максим Петрович? – все еще не верила я.

– Витольда, я не могу больше без тебя! – в театральном жесте подняв руки, произнес мой несостоявшийся босс, чем моментально пробудил во мне аналитические способности.

– Особенно перед судебным разбирательством, – с пониманием кивнула я, ужасаясь своему цинизму. – Как вы вошли?

– Калитка не заперта, – с обидой объяснил Француз. – Витольда, ну как ты можешь? Хотя, конечно, ты вправе подозревать меня в сговоре с этим аферистом, Жуковым, но клянусь, я понятия не имел, что он затеял! Для меня очень важно, чтобы ты узнала: я сам – жертва его махинаций.

Француз приблизился ко мне, я уловила тонкий аромат туалетной воды. В такую жару, в такой драматический момент жизни выглядеть как сэр Томас Шон Коннери? Высший пилотаж!

– Витольда, – прошептал искуситель, лишая меня воли гипнотическим взглядом.

– Максим Петрович, – отчаянно сопротивляясь демоническому обаянию, прохрипела я, – хотите выпить?

– Я за рулем.

– А разве вы не останетесь?

Цыганские глаза зажглись нестерпимым блеском, сумасшедшие губы приоткрылись в улыбке, которая не оставляла шансов на выживание.

– Пошло все к черту! Я остаюсь! – трагическим шепотом возвестил Француз. Можно подумать, я требовала отказаться от царского престола в пользу конкурирующей династической фамилии!

– Идемте в дом, – предложила я, – лучше, чтобы нас не видели.

Максим Петрович разделял мои опасения. Стараясь держаться в тени яблонь, мы перебрались в дом.

До прихода Тихомирова у нас было время, и я решила потратить его с пользой: напоить Француза, чтобы окончательно принять решение о его донорстве.

– Курицу будете?

– Какая к черту курица, иди сюда!

Я оказалась в объятиях афериста и чужого мужа.

Искусные, страстные, горячие и не очень, требовательные и дразнящие поцелуи обрушились на меня, но участвовали в этом безумии только мои губы – душа оставалась безучастной.

– Максим, – спохватилась я буквально за шаг до грехопадения, – понимаешь, я хочу тебе верить, но факты…

– Да, я понимаю. Я могу объяснить.

– Да, – горячо подхватила я, – объясни, пожалуйста.

Максим Петрович разжал объятия, я быстро, просто мгновенно, накрыла на стол, поставила бутылку коньяку, привезенного Дашкой для Тихомирова, и разогрела курицу под маринадом (тоже, кстати, приготовленную для Тихомирова).

Максим Петрович ополовинил бутылку и с аппетитом умял три куска курицы, прежде чем вспомнил, что собирался мне что-то объяснить.

– Витольда, – сыто икнув, начал гость, – прости, увлекся, все так вкусно. Что ты хотела узнать?

– Все! Про Жукова и про тебя.

С удовольствием собирая кусочком хлеба соус с тарелки, Максим Петрович облегчил душу признанием:

– Жуков – это страшный человек! Между прочим, это он придумал схему захвата земли.

Я ничего не знал, поверил ему, как себе. Вот как себе! – Француз постучал кулаком в грудь. – А Жуков использовал мою фирму для прикрытия.

– А почему ты сбежал?

– Испугался! Кто бы поверил, что я ничего не знал? Вот ты веришь?

– Не очень.

– Вот! – победоносно воскликнул Француз. – А ты женщина, существо мягкое, нежное, доверчивое. А менты? Это же звери! Они не верят ни одному слову, если это слово не обернуть в бакс. А у меня денег нет. Что было делать?

Максим Петрович разволновался, налил коньяку, выпил не закусывая.

– Но тебя все равно нашли?

– Да! Я уверен, это Жуков сдал меня!

– Почему?

– А больше некому. Никто не знал, где меня искать.

– А он знал?

– Да. Я по глупости сболтнул адрес новой квартиры.

– Давно купил? – с отвращением узнавая приемы Тихомирова, выпытывала я.

– Незадолго до этой истории.

– Неплохо дела шли?

– Неплохо. Партнеры хорошие были.

– Чем занимались?

– Туристическая фирма.

– Ты занимаешься туризмом?