– Тихомирову? – Я внутренне подобралась.

– Ну да. Мстительным оказался, как Усама бен Ладен.

Без сомнений, Тихомиров мстил, только не за то дело, а за другое… или за оба дела сразу.

– Арсений, ты хочешь сказать, Тихомиров фанатик?

– А ты не видишь?

– Фанатик справедливости?

– Тихомиров – фанат Витольды Юрьевны Петуховой, а не справедливости!

Мы со следователем не виделись больше двух недель, с того момента, как он обозвал меня Ярославной.

И вот теперь Тихомиров взялся за ОАО «Стефановера».

Было это случайностью или Дмитрий Сергеевич копал под меня с того момента, когда коллектив отозвал иск к Жукову и Французу, – сложно сказать. Но факт оставался фактом: теперь надо было ехать к следователю и…

Ехать не хотелось.


Триш сидел на стуле, как культовое животное обернув вокруг лап хвост, не сводил с подруги зеленых, как у Тихомирова, глаз и совершенно непонятно на что-то надеялся – Дашка так полировала куриные позвонки, что после нее Тришу делать было нечего.

– Дашка, я не знаю, чего он хочет, – безостановочно повторяла я.

На самом деле этими словами я признавала собственное фиаско, полный, абсолютный крах девичьих надежд, грез и ожиданий – эти рудименты обнаружились на дне души и требовали незамедлительного и беспощадного искоренения.

– Угадай с трех раз.

Не знаю, зачем я жаловалась Дарье – она не в состоянии была относиться серьезно к моим проблемам, потому что все проблемы, в ее представлении, связаны с семьей, а раз у меня таковой не имеется, то и проблем не может быть.

– Тогда почему он ушел?

– Чего непонятного? Тихомиров решил, что у него, как пятнадцать лет назад, нет шансов.

– А спросить у меня он не мог?

– О чем спрашивать, если ты кидаешься за Степкой со слезами? «Ах, пустите меня, ах, ему, бедненькому, больно», – изобразила Дарья. – Кому не ясно: старая любовь не ржавеет и все такое…

– Тупица. Он – не ты, – поспешила я внести ясность, увидев, как выкатились Дашкины глаза.

Мы с Дарьей заседали уже два часа, у подруги истощился запас шпилек, критики и руководящих указаний в мой адрес, а мне легче не становилось.

Курица в горло не лезла. И не только курица.

Две недели я отказывалась от еды, на что у меня были объективные причины. К тому же у меня был классический повод для бессонницы – встреча с первой любовью и разрыв с последней.

С одной стороны, личная жизнь, не успев начаться, дала трещину, оставив меня все там же и все с теми же (Триш, приходящая Дашка, двадцать шесть бесполезных Петуховых, Палыч etc.). С другой стороны, бизнес грозит накрыться медным тазом, а вместе с ним и все мои надежды на молочный завод! Ну а с третьей…

– А Степан домогается тебя?

Я каждый день ждала, что Степан пойдет в лобовую атаку. Что атака будет лобовой, я не сомневалась. Степка даже с порченым фасадом оставался донжуаном и умудрялся соблазнять баб (пример соседки Татьяны, которая навещала его, тому подтверждение).

– Домогается.

– А ты?

– Оказываю сопротивление.

– Крепость ты наша, – без тени сочувствия припечатала подруга, – а по ком сердце ноет?

– По себе. Достали все. Никого видеть не хочу.

– А придется.

Вахрушева, как обычно, проявляла чудеса взаимовыручки и взаимопонимания.

Я подавила вздох:

– А я вот возьму и Верку вызвоню. Пусть возвращается, встречается с Тихомировым и решает проблему.

– А, собственно, чего ты уперлась? – Вахрушева осоловелым взглядом обвела тарелки и откинулась на спинку стула. – Не понимаю, что, так трудно позвонить, встретиться и узнать, чего он хочет?

Дашка не очень-то разбиралась в большинстве вещей, а уж сытая и подавно.

– Не трудно догадаться, – проворчала я, – допустим, он хочет аннулировать сделку по продаже земли. Подведет кучу статей под это, и получится, что мы все преступники и от него зависит судьба каждого из нас. Власть портит людей.

– Ну, тебе-то ничего не грозит, кроме замужества, – намекнула Дарья.

– Думаешь, мне от этого легче? А наше дело?

– Подожди, ты ведь можешь ему предложить долю, – сразила осведомленностью Дашка, – менты сейчас это практикуют: наезжают и просят в качестве отступного долю.

– Ничего он не получит.

– Что так?

Подруга опять взялась за куриную шейку, а я была уже близка к истерике от отвращения: к себе, курице, Тихомирову и в целом к жизни.

– Дело принципа. Следователь прокуратуры вымогает у бизнеса – да это ни в какие ворота! Мне за него уже стыдно. Так что я с ним об этом даже говорить не стану.

– Ну и дура.

Дашкины слова оказались последней каплей.

– Да, дура! – Слезы затопили глаза, горло и нос.

Я уткнулась в салфетку и издала паровозный гудок.

– Гос-споди, – всполошилась Вахрушева. Ей (да и мне тоже) еще не доводилось наблюдать меня в таком состоянии. – Вить, попей водички.

Дашка сунула мне чашку с водой. Увидев чашку, я завыла еще горше: Тихомиров всегда отпаивал меня водой в трудные минуты жизни!

– Почему я не ящерица?

– Прекрати! – выкрикнула обалдевшая Дашка. – А то я скорую вызову!

Не могу сказать, что на меня больше подействовало – Дашкин визг или угроза вызвать скорую, но я пришла в себя.

– Даш, – призналась я, – я так не рыдала даже из-за Переверзева.

– Ясен пень: климакс все ближе, надежды все призрачнее, – охотно растолковала подруга, – да не переживай ты так, уж кто-кто, а монстр никуда от тебя не денется… если что…


Еще в юности я узнала, что такое морская болезнь, и сказала себе: «Витольда, морской транспорт, как и речной, и воздушный, – это для тебя табу».

И свято чтила зарок, потому что намертво запомнила состояние хаоса в организме и еще потому, что никто не требовал от меня нарушать данное слово.

Мы с Тихомировым не виделись больше двух недель.

За это время я почти ничего не ела, плохо спала, часто плакала, подурнела и похудела и чувствовала себя как на палубе круизного корабля. Меня все время покачивало и подташнивало.

Окружающие нервировали меня тем, что они есть.

По всем признакам, я выполнила пятый, предпоследний пункт плана…

Если учесть, что мы с Тихомировым расстались, то шестой пункт я тоже выполнила и вообще с заданием справилась.

Вот почему, когда Верка с Арсением, как два лягушонка в коробчонке, с шумом подкатили к воротам, проследовали в дом и потребовали моего личного вмешательства в дела, мне захотелось выставить их за порог, закрыть калитку, двери, окна, задернуть шторы, отключить телефон, налить полную ванну воды и утопиться, лишь бы только не встречаться с Тихомировым.

– Витольда, у меня ничего не получается, – жестикуляция выдавала Веркино близкое знакомство с Италией и итальянцами, – когда не получается у профессионала – нужен герой. Он (имелся в виду Тихомиров) не идет на контакт! Если за дело возьмешься ты, он никуда не денется. Так что быть тебе героем.

– Предлагаешь взять штурмом кабинет?

Верка посмотрела на меня, как на Палыча, когда он мешком свалился к ее ногам в аэропорту.

– С ума сошла? Встреча должна быть приватной! – В зрачках Рысаковой мелькнула проницательность. – Ты чё, болеешь?

– Ага. Отравление продуктами распада любви.

– Сильная любовь, видно, была.

– Да. Последняя.

– И не мечтай! Я тоже думала, что Генка – это последняя моя победа.

– Не все такие везучие.

– Витольда, – проникновенно заговорил Жуков, – ты влюбилась не в того человека. Я предупреждал тебя, между прочим.

– Что ты сказал? – нахмурилась я.

– Я предупреждал тебя, чтобы ты не влюбилась в этого урода. – Жуков кивнул в сторону соседнего участка.

Ну как же, как же: «Женщины – существа странные, чем больше жалости вызывает мужик, тем верней его шансы», – философствовал когда-то за бокалом испанского вина специалист по слияниям и поглощениям.

– Арсений, не говори глупостей, – скривилась я, однако задумалась. Ведь не исключено, что Тихомиров думает так же, как Арсений!

– Ладно, – свернула Верка лирическое отступление, – звони следователю.

Рысакова сунула мне телефон, я покорно набрала Димин рабочий номер, от души надеясь, что не застану его в кабинете.

Мне повезло – рабочий телефон не отозвался. По мобильному Тихомиров тоже не ответил.

– Так, – резюмировала Рысакова, – прячется. Ладно, мы его достанем, где бы он ни был.

Рысакова принялась обзванивать влиятельных людей Заречья и через двадцать минут точно знала местонахождение Тихомирова:

– Витя, следак сидит дома и пьет.

– Пьет?

Тихомиров больше ста граммов водки по воскресеньям не принимал.

– У мужиков это случается, – просветила Верка, – собирайся, подруга, поедешь к Тихомирову домой.

– Исключено. – Свидание с Королем после расставания – такого пункта в моем прейскуранте не было.

– Придется, – отрубила Рысачиха.

Я цеплялась за любую возможность отвертеться:

– О чем говорить с пьяным?

– Сообразишь. – Верка порылась в сумке, выложила на стол косметические наборы сказочной красоты. – Румяна наложи, а то ты какая-то бледненькая.


Верка мне льстила.

Синяки под глазами, ввалившиеся щеки, обиженный рот и морщинка между бровями – никаким румянам было не под силу скрыть автографы судьбы, но я с восторгом девочки-подростка открывала одну коробочку за другой и удовлетворяла зуд визажиста.

Когда процесс был завершен, из зеркальной рамы на меня смотрела стареющая кокотка. Тьфу.

Если я вызову у Тихомирова отвращение – это вряд ли пойдет на пользу делу.

Может, смыть макияж, явиться к следователю бледной спирохетой и бить на жалость?

Пусть Дмитрий Сергеевич из жалости позволит людям разбогатеть…

– Отлично! – заявила Верка, увидев мою боевую маскировку. – А что у нас с оперением?

– А что с оперением?

– Есть у тебя приличное что-нибудь, провокационное, чтобы даже покойник соблазнился?

– Не поняла. Я что, еще и соблазнить должна Тихомирова?

Рысакова решила прояснить ситуацию:

– Надеюсь, ты понимаешь, что наше будущее зависит от тебя?

– Понимаю, – вздохнула я и открыла шкаф, стараясь при этом, чтобы Верке не попалось на глаза уличающее меня в пустых надеждах черное вечернее платье с открытыми плечами. Синему чулку вроде меня не пристало иметь в гардеробе подобные вещи.

Но у Верки глаз был зоркий, как у биатлонистки.

– Так-так-так, что это у нас такое?

Рысакова недрогнувшей рукой выдернула из кучи тряпья именно это платье.

– А, это не подойдет, – как можно равнодушнее проронила я.

– Отчего же, как раз отличный вариант, – не согласилась Верка, – примерь-ка.

Внезапно мне стало интересно. Действительно, что выйдет из этого визита Дамы?

«О, ваш приход – как пожарище, – споет Дима, – дымно, и трудно дышать… Ну, заходите, пожалуйста. Что ж на пороге стоять?» А потом узнает, что я, собственно, и не к нему вовсе, не к Тихомирову, а к следователю Тихомирову, да еще по такому интимному поводу – взятку предложить. Тфу, пропади все пропадом!

Но я уже стояла перед зеркалом, облаченная в платье, Верка уже щебетала что-то об исконной русской красоте и истинных русских красавицах, а Жуков издал протяжный свист, за что чуть не получил подзатыльник от Рысаковой.

– Деньги не высвистывай, – напустилась она на Арсения, – а то из твоей доли вычту.


Верка нажала на кнопку звонка и, высоко поднимая полусогнутые ноги, как цапля, стараясь не цокать каблуками, быстренько спустилась на один марш.

Оставшись один на один с дверью Тихомирова, я чувствовала себя полной, стопроцентной дурой девкой, выставленной на Ярославское шоссе за долги бойфренда. А все ради молочного завода…

За дверью было шумно: многоголосный мужской гомон прерывал чей-то гундосый басок, затягивающий «Эй, мороз, мороз…».

«Окуджава здесь не катит», – поняла я.

Верка на цыпочках поднялась обратно на площадку, вдавила кнопку и не отпускала, пока не услышала тяжелую поступь хозяина.

Тихомиров открыл дверь, упер локоть в наличник и пристроил голову к локтю. Голова не слушалась и съезжала с опоры, отнимая последние силы хозяина.

Дима, как конь, встряхнул головой и признался себе:

– Надо завязывать.

– Здравствуй, Дима, – попыталась я установить связь с объектом.

Дима пристроил голову на локоть и уставил на меня мутный глаз (один, потому что другой зарылся в рукав).

– Вы ко мне?

– К тебе. Можно войти?

– Кнешо.

Тихомиров кивнул, отступил на шаг и прижал туловище к стене.

Осторожно, стараясь не уронить туловище, я пробралась мимо и остановилась напротив кухни, в которой висел вязкий запах перегара. Желудок скрутило, и я замерла, прислушиваясь к организму.

Дима оторвался от стены и, постепенно ускоряясь, добрался до кухни.