София Нэш - Жених века

Виктория Гиван предпочла бы оказаться в одиночку в лондонских трущобах — да еще и с пухлым кошельком в придачу — чем шагать вдоль красочного изобилия цветов здесь, в долине Нортхэмптона. В самом деле, при таком сценарии конец наступил бы гораздо быстрее.

Боже, как она ненавидела сельскую местность. Сторонний наблюдатель никогда не догадался бы, что беспорядочные тревожные образы, проносившиеся в ее сознании в этот прекрасный весенний день, могли соперничать с историями, скрывавшимися в единственном предмете, который несла Виктория — в книге «Кентерберийских рассказов» Чосера.

Это была ее последняя мысль перед тем, как пронзительный звук каретного рожка прервал все остальные.

— Поберегись. Дайте дорогу! — Голос кучера прозвучал с одной из трех величественных карет, очень быстро двигавшихся по большой дороге.

В пятый раз за этот час Виктория торопливо отогнала трех своих юных подопечных к краю дороги, чтобы их не затоптали. Бойкие лошади трясли головами, полированные медные и металлические постромки звенели в воздухе, пока головная упряжка быстро приближалась, двигаясь с высокой скоростью. В последний момент первый экипаж качнулся в их сторону, и Виктория заметила в окне с позолоченной рамой мужской профиль. Заднее колесо прокатилось опасно близко к ее ботинкам, а флаг, трепетавший на ветру, щелкнул поверх ее головы, когда девушка, споткнувшись, попятилась.

Трое подростков поддержали ее и шепотом выразили обеспокоенность. Виктория кашляла и отплевывалась среди клубов пыли, поднимаемых удаляющимся кортежем. Что за бессердечный тип имеет наглость почти задавить их и даже не…

Тут раздался крик, и внушительная кавалькада экипажей остановилась как вкопанная в сотне ярдов от них, перед тем, как она смогла отдышаться и погасить свое раздражение.

Кучер в элегантной ливрее спрыгнул вниз с головного экипажа и открыл обильно покрытую лаком дверцу.

— Ждите здесь, — указала Виктория мальчикам. Она сделала несколько шагов вперед, а затем остановилась… ее ноги подкосились, а про самообладание и говорить было нечего.

Высокий, внушающий страх джентльмен выбирался из лощеного экипажа, держа перчатки и шляпу в одной большой руке. Было очевидно даже на расстоянии, что он настолько же франтовато выглядит в своей элегантной одежде, насколько она сама кажется обтрепавшейся в потерявшем цвет сером платье. Его широкие, свободные шаги съедали расстояние между ними, и внезапно мужчина оказался прямо перед Викторией, его золотой монокль поблескивал в складках накрахмаленной льняной рубашки между лацканами строгого темно-синего сюртука из тонкого сукна.

Джентльмен провел пальцами по черным волосам и надел глянцевую касторовую шляпу, прежде чем наконец-то взглянуть на нее, сдвинув брови.

У Виктории дыхание застряло в горле. Господи Боже. Его глаза были самого привлекательного оттенка чистой голубизны — глубокие и невероятные. Они шептали об обольщении даже в этой излишне солнечной сельской местности, словно явившейся воплощением фантазии флориста, где кишмя кишели всевозможные своенравные насекомые.

Не то чтобы она обладала хоть крупицей знаний об обольщении. Ближе всего к тому, чтобы поддаться искушению, девушка была тогда, когда ее благодетельница, графиня Шеффилд, несколько месяцев назад познакомила Викторию с шоколадом.

Джентльмен внимательно рассматривал ее в медленной, выбивающей из колеи манере, оценивая от верхушки практичной и довольно старой, поломанной соломенной шляпки и до кончиков совершенно новых, по последней моде, ботиночек из телячьей кожи, которые Виктория получила от еще одного доброго друга.

— Ну? — спросила она, мысленно собравшись с силами перед лицом такой великолепной мужественности. Ей пришло в голову, что, судя по выражению, украшавшему его исключительное лицо, вероятнее всего, ему редко доводилось выслушивать выговоры за что-либо в своей жизни.

— Я должен извиниться за дурной пример управления упряжкой, который только что выказал мой прежде безупречный кучер, мадам.

— Я видела пьяных моряков, десять лет проведших в море, которые демонстрировали более аккуратный стиль управления лошадьми.

Джентльмен на долю секунды поджал губы, и Виктория засомневалась, сделал ли он это из-за раздражения — или с юмором.

— В этом вы правы, мадам. Следует ли мне приказать протащить мистера Крандэлла под килем в следующем порту, или лучше привязать его к ближайшему дереву, чтобы вы сразу же могли дать ему плетей?

Виктория фыркнула.

— Вот и я того же мнения.

Несомненно, он согласился с ней только чтобы утихомирить ее. Но Виктория отказывалась отправлять свою досаду на покой. День был таким ужасным, и это была та самая, вошедшая в поговорку, последняя соломинка.

— Очень легко принимать вину, кода она падает на плечи другого, а не на ваши собственные.

— Совершенно верно. Именно так я и сказал Крандэллу, когда он попытался обвинить во всем бедного фазана, метнувшегося через дорогу как раз после вашей компании. Мне следует уволить его без рекомендаций?

— Конечно, нет! — Девушка почти закричала от отчаяния.

— Или, возможно, вы предпочитаете, чтобы я отправился следом за птицей?

Она скрипнула зубами.

— Что ж, тогда, так как очевидно, что вы обладаете сердцем святой… — она могла поклясться, что уголок его рта слегка дернулся вверх, — …наше дело улажено. Я так рад, что вы избежали травм, мадам. Доброго вам дня. Я снова приношу вам извинения за любые неудобства. — Он поклонился и начал отворачиваться.

Но что-то — вероятно, ее бормотание — остановило его.

— Вы хотите что-то сказать?

Эта привычка в юности никогда не доводила ее до добра. В самом деле, для нее нельзя было найти никаких оправданий.

— Ничего, совершенно ничего.

— Вам не нужна помощь? Возможно, вам следует получить какую-то компенсацию за все неприятности? — Виктория скорее ощутила, чем увидела настороженность в его глазах, когда незнакомец выудил из кармана жилета, украшенного темным узором, золотую гинею и протянул ей.

Она стиснула свою любимую книгу, чтобы остановить себя от попытки взять такую нужную ей монету.

— Нет, ни за что. — Ее голос прозвучал напряженно и визгливо даже для собственных ушей. — Мне не нужны деньги, и я определенно никогда не взяла бы их у вас, даже если бы нуждалась в них.

— Вы уверены? Вы и в самом деле оказали бы мне этим услугу — облегчили бы мою совесть. — Его голубые глаза, казалось, засверкали еще ярче, когда он наконец-то ослепительно улыбнулся, чем еще больше рассердил Викторию, так как эта улыбка вызвала в высшей степени неприятный трепет в ее желудке. Должно быть, от голода.

Она попыталась не обращать внимания на важность его предложения — и заколебалась. Но гордость прогнала нужду.

— Нет, благодарю вас.

Джентльмен поднял к лицу красивый монокль и уставился на нее.

Девушка ощутила себя мотыльком под увеличительным стеклом. Мотыльком, покрытым пылью. Ей никогда не удавалось скрывать свои эмоции. И сегодняшний день, очевидно, вовсе не стал исключением.

— Вот, возьмите, — тихо проговорил он, снова протягивая ей монету и опуская монокль.

Этот человек даже не снизошел до того, чтобы спросить ее имя.

Всего лишь ее негласное прощение и предложенная гинея помогут незнакомцу как можно скорее забыть ее. Но опять же, на игровых полях богатых и титулованных персон простым смертным, принадлежавшим к рабочему классу, не требовалось иметь имен. Она давно должна была это усвоить. Виктория повернулась на каблуках и направилась к мальчикам.

— Доброго вам дня, сэр, — бросила она через плечо.

Иисусе, смуглая сирена с каштановыми волосами ослабила железную хватку, в которой он держал свои эмоции. Кто бы мог подумать, что огрызающиеся, зеленоглазые красавицы могут бродить в такой глуши в интригующих модных маленьких ботиночках и ужасном платье, которое едва годится для тряпичника? Женщин такого вида в городе просто не существует. Это побуждало его к дальнейшему исследованию.

Он легко догнал девушку, когда та добралась до трех мальчиков, молчаливо взиравших на нее с абсолютным обожанием в глазах. Очевидно, ее очарование так же безотказно действовало и на более юных представителей его пола.

Она снова обернулась, ее живые глаза пронзили его. Они имели цвет весны. Цвет жизни. Эти глаза словно принадлежали какому-то таинственному, упрямому женскому племени — о котором он слышал, но с которым никогда не встречался. Все леди, которых он знал, обладали хорошими манерами, отлично умели приспосабливаться и питали определенную нежность к богатству. К его богатству. Но сейчас перед ним была острая на язык мегера, склонная противоречить каждому его слову, невзирая на ее положение в обществе. К тому же она была худшей лгуньей из всех, кого он видел. В целом, общение с ней — в совершенно невежливой манере — оживило его жизнь.

— Мадам, мои манеры совершенно покинули меня. Не будете ли вы столь любезны, чтобы оказать мне услугу, сообщив ваше имя?

— Еще одну услугу? Мне так кажется, что вы превысили свою долю на сегодня, сэр. Все знают, что слишком большое количество услуг порождает безалаберность, которая ведет только к распущенному поведению.

Джон Варик, новоявленный девятый герцог Бофор, едва не разразился громким смехом. Он не смог удержаться и направился за ней, когда девушка гурьбой провела мальчиков мимо него. Они последовали за ней, несмотря на очевидное желание подольше посмотреть на его экипажи. Самый маленький мальчик отставал, и, казалось, изнывал от жажды.

Он произнес ей в спину:

— Прошу прощения, мадам. Послушайте, я знаю, что наши отношения не заладились с самого начала, но один из ваших компаньонов испытывает недомогание. Могу я предложить всем вам какие-нибудь закуски и напитки? По крайней мере, воду? Знаете, мне не доставит никаких затруднений возможность сопроводить вас до вашего дома.

Девушка остановилась как вкопанная, а ее плечи на кратчайшее мгновение тяжело опустились перед тем, как она снова выпрямила спину. В наступившей тишине был слышен лишь стрекот кузнечиков и то, как лошади бьют копытами по земле. Не поворачиваясь, она тихо проговорила:

— Так и быть.

Он сделал глубокий вдох и обошел кругом маленькую группу. Затем должным образом поклонился.

— Джон Варик — к вашим услугам. Могу я поинтересоваться, кого я буду иметь удовольствие сопровождать?

Она приподняла подбородок.

— Разрешите представить вам Гэйбриела, Мэттью и Питера. Мастер Тоуленд, мастер Смитсон и мастер Линли. — Каждый мальчик нагибал голову при упоминании своего имени. Самый последний и самый маленький благоговейно уставился на него.

— А как имя, — герцог сделал паузу, — леди, возглавляющей этот отряд апостолов[1]?

— Виктория Гиван. — Ее голос оказался лиричным и нежным, когда она позволила своему раздражению утихнуть.

Он махнул рукой кучеру, стоящему рядом с лошадьми:

— Крандэлл, будь добр, найди место для мастера Тоуленда и мастера Смитсона в других экипажах. Я возьму к себе мастера Линли и миссис Гиван.

— Мисс Гиван, — поправила она.

Джон Варик отлично знал, как скрыть от всего мира веселье, которое, как он ощущал, щекотало его сознание. Он украдкой бросил еще один взгляд на ее красивые ботиночки.

Вскоре мальчики были устроены, и он предложил руку, чтобы помочь мисс Гиван сесть в экипаж.

— И куда же мне следует направить Крандэлла? В имение Пикворт вниз по дороге, или, возможно, куда-то еще по соседству? — Несомненно, незнакомка была гувернанткой, которая вывела своих подопечных подышать воздухом, хотя это не объясняло ее непрактичную, элегантную обувь.

Она уселась на сиденье рядом с мальчиком, которого Джон осторожно выбрал в качестве компаньонки, и пристроила большую книгу у себя на коленях. Когда он пригнулся, чтобы присоединиться к ним внутри, девушка опустила зеленые глаза.

— Чуточку дальше по дороге, мистер Варик. На самом деле мы направляемся в Дербишир. В Уоллес-Эбби, если быть точной.

Герцог едва не пропусти последнюю ступеньку. Это побудило его резко двинуться вперед и упасть на сиденье напротив нее и мальчика.

— Уоллес-Эбби? Да ведь до него шестьдесят миль отсюда. — Ему следовало поостеречься и не увлекаться необычным лицом.

Его изумленный кучер, который прослужил у него последние пятнадцать лет, растянул рот в редкой ухмылке, когда услышал, куда направляется девушка, и закрыл дверь экипажа. Давненько Крэндалл не одерживал верх над хозяином в их странном товариществе.