Он дотронулся до ее руки мокрыми, испачканными в краске, пальцами:

— Ты любишь меня, вот и вся причина. По их понятиям, мы не имеем права на эту любовь. Они не могут примириться с тем, что я их ровесник, а ты их молодая дочь. Они хотели бы видеть рядом с тобой молодого, сильного парня, а не такого старика, как я.

Кареева горячо воскликнула и даже тереть стену перестала. Повернулась к нему:

— Но ты же не старик! Я не знаю теперь, как мне к ним относиться? Не могу враждовать, но и быть в состоянии напряжения постоянно тоже не в силах. Больше всего боюсь потерять тебя. Давай уедем после свадьбы? Мне два года учиться. Может, они за это время успокоятся? Потом вернемся. Думаю, ты будешь мечтать о ребенке, но мне надо доучиться, Сережа. Я ведь хотела стать хирургом с детства…

Сергей потрепал ее по плечу:

— Об этом и речи быть не может. Ты будешь учиться, сколько потребуется.

Надпись не стиралась, а напротив дома, на дороге, начал собираться народ. Качали головами, переговаривались вполголоса. Никто не подошел к ним. Зотов принес банку коричневой краски и валиком, демонстративно, закрасил стену до окон. Этой же краской заново покрасил ворота, а заодно и калитку. На все ему потребовалось не более пятнадцати минут. Девушка стояла рядом и покусывала губы. Сергей попытался успокоить Женьку:

— Я давно уже собирался их покрасить, да все руки не доходили. — Повернулся к толпе: — Ну и что интересного увидели? Эти слова к нам не относятся, просто не хочется дом поганить. Тот, кто их написал, себя в первую очередь измарал…

Под взглядами толпы, он обнял девушку и направился к калитке. Во дворе легонько коснулся ее волос губами. Вошли в дом. Женька принялась собирать на стол, чтобы пообедать. Она постаралась взять себя в руки, хотя была необычайно молчаливой. Сергей помогал и подсказывал, где что лежит. Девушка молчала во время еды. Принялась неспешно мыть посуду, о чем–то раздумывая. Спросила, посмотрев на стиравшего крошки со стола мужчину:

— Хочешь, я им тоже дом «украшу»?

Он подошел и обнял ее:

— Не надо, Женя. Ведь они твои родители. Извини, но этими словами они лишь себя грязью покрыли.

— Почему они нам жизнь портят, а я не могу отплатить той же монетой? Мне жаль, что ты страдаешь.

Зотов погладил ее по голове, словно маленькую:

— Все потому же — они твои родители. Я стерплю, лишь бы ты рядом была. И если даже не рядом, но я должен знать, что ты моя. Тебе когда уезжать?

— Через четыре дня. Надо бы билет заранее купить.

— Не надо. Я увезу…


За пять дней город превратился в жужжащий улей. Кто–то принял сторону Женьки и Сергея, кто–то поддерживал ее родителей. Кто–то шептал в спину «сука и проститутка», а кто–то с улыбкой подравлял и говорил «молодец, если любишь — борись». И Женька боролась, как могла. Она не опускала головы, идя по улицам. А ходить в центр приходилось каждый день. Требовался хлеб, молоко, другие продукты. Зотов попытался взять покупки на себя, чтоб она не слышала грязных слов, но Женька отказалась. На плевки вслед и шипение лишь гордо улыбалась. Ее родители «поливали» их имена грязью, не стесняясь в выражениях. Мужики в автомастерской откровенно сочувствовали Сергею:

— Ну и тещу ты себе выбрал, сущего Змея Горыныча!

Зотов махал рукой:

— А я не на ней женюсь. Вот поженимся и смирятся.

Старый мастер, которого все звали Власычем, не был так уверен. Покачивая головой, склонился над открытым капотом очередной машины и сказал задумчиво:

— Они дочь родную в грязи вываляли, так что не надейся на добрый исход. Валька злющая баба и злопамятная. Кареевы вам крови еще попортят, помяни мое слово…

Сергей пожал плечами, возясь с электропроводкой:

— Время покажет. В конце концов, мы не в одном доме живем. Жене, конечно, тяжело — родители все же, но и она со временем успокоится. Мы враждовать не собираемся.


Когда праздники закончились, Сергей увез невесту в Кострому. Всю дорогу они пытались найти решение, как дальше вести себя с ее родителями, но так ничего и не решив, решили вначале посмотреть, что будет дальше. Зотов долго целовал невесту возле дверей общежития. Потом развернулся и уехал.

Через неделю студентку Карееву вызвал к себе декан. Попросил присесть и с минуту разглядывал чуть грустное лицо Женьки через очки. На худощавом лице застыло странное выражение. Немного помявшись, достал из ящика стола распечатанный конверт. Не глядя в лицо, сказал:

— На вас поступила грязная кляуза. Я не верю в то, что здесь написано, так как знаю вас уже три года. Никакого разбирательства по этому письму не будет, но я хочу, чтобы вы знали. Вот прочтите…

Протянул конверт через стол. Женька лишь взглянула на почерк, но брать в руки не стала, покачав головой:

— Не надо. Я догадываюсь, что там написано. Это писали мои родители. Выслушайте меня, Николай Степанович…

Женька рассказала Ольховскому все, вплоть до стены, измазанной дегтем. Она даже не стала скрывать то, как лечила избитого мужчину, хотя знала, что ее могут исключить. Декан слушал внимательно, ни разу не перебив ее. Потом взял письмо. Мелко порвал и сжег в пепельнице:

— Считайте, что этого письма не было. Если появятся новые письма, с ними я поступлю так же. Насчет лечения, вы все сделали правильно и я горжусь, что в вас живет отзывчивость и сострадание. Можете идти.

Женька пошла к двери, но декан вдруг остановил ее тихим смехом. Она обернулась. Николай Степанович стоял у стола и лукаво улыбался:

— На свадьбу–то хоть пригласишь? С твоим Зотовым я бы хотел познакомиться. Сильный мужик! Да и ты не слабая…

Он впервые назвал студентку на «ты». Кареева сильно смутилась. Покраснела и заулыбалась:

— Приглашаем и вас и Нелли Николаевну. Мы будем рады, если вы приедете. У Сергея никого нет, кроме меня и двух дальних родственников.

Ольховский шлепнул ладонью по столу:

— Ловлю на слове! Когда свадьба?

— Четвертого июня.

— Обязательно будем.


Письмо оказалось не единственным. Из областной прокуратуры через несколько дней приехала комиссия в составе трех человек «по факту аморального поведения студентки Кареевой». Декан провел их в свой кабинет и рассказал историю любви Женьки и Сергея. Показал ее характеристику, подписанную профессорами института, дал личную оценку студентки. Он не позволил даже беспокоить Карееву, сказав председателю комиссии:

— Не осложняйте ей жизнь! Девочке и так нелегко. А «на носу» сессия…

Следователи старательно записали все сказанное, чтобы в будущем иметь доказательства. Декан и его заместители подписали документы. Отозвавшись весьма нелестно о подобных родителях, комиссия собралась уезжать. Попрощались с Ольховским и направились к двери, вздыхая. Председатель неожиданно обернулся и откровенно спросил декана:

— Может нам завести теперь дело на ее родителей? Факт клеветы налицо.

Ольховский задумался, а потом произнес:

— Если вы возбудите против них дело, Женя в глазах всего города окажется виноватой. Вы же знаете эти маленькие городки! Лучше придумайте что–нибудь другое, чтоб они замолчали, а то ведь наш институт комиссиями замучат.

Представитель прокуратуры кивнул:

— Мы найдем на них управу…


Через неделю помощник районного прокурора лично принес Кареевым квитанцию на крупный штраф и в самой строгой форме предупредил о наказании за клевету. Алексей Федорович и Валентина Кузьминична заметно испугались. Представитель закона ознакомил их с пришедшим постановлением областной прокуратуры, а напоследок сказал:

— Если до прокуратуры вновь донесется весть, что вы распространяете грязные слухи про Карееву Евгению Алексеевну и Зотова Сергея Ивановича, штрафом вы уже не отделаетесь. Вам будет грозить лишение свободы сроком от года до трех лет.

Кареевы притихли. На расспросы о дочери отмалчивались. В тюрьму не хотелось. Но это было затишье перед бурей…


На свадьбе родители Женьки не появились, хотя Сергей послал им официальное приглашение. Зато приехал Ольховский с супругой, ее подружки, пришли дальние родственники Сергея и все сотрудники автомастерской с женами. Эти женщины накрывали столы и готовили угощение по просьбе Зотова. Декану и его жене Женька предложила быть ее посаженными родителями, раз уж родные не пришли. Николай Степанович улыбнулся и согласился:

— Только мы ведь не знаем, что делать?

— Об этом спросите Власыча, они с Петровной будут посаженными родителями Сережи. А я и сама не знаю, что надо делать.

Ольховские отправились к старику, чтобы порасспросить. Обычай объяснила Петровна:

— Мы с Нелей хлеб–соль на полотенце вынесем, а вы просто рядом стойте.

Власыч быстро сообразил:

— Ну, что Степаныч, кумовья мы теперь с тобой! Пойдем–ка, да вздрогнем по рюмашке!

Декан улыбнулся и согласился. Петровна заворчала на деда, но Нелли Николаевна подхватила ее под руку и отвела в сторонку, расспрашивая о старинных свадебных обрядах. В конце разговора новоиспеченные кумушки тоже выпили по рюмочке домашней вишневой наливки.

В соседском доме Женька переоделась в белое платье. Подружка смастерила ей красивую прическу и заколола фату, чтоб не сдуло. Отсюда она и поехала в Дом Культуры, где проходили свадебные торжества. Проезжая мимо родительского дома, попросила шофера остановиться:

— Погуди, пожалуйста.

Тот сигналил минуты три, но ни в окнах, ни в калитке никто не появился. Женька немного сникла, потом подняла голову и сказала:

— Поехали!

Возле Дома Культуры ее уже ждали посаженные родители и Сергей. День был солнечным и теплым, Женька радостно улыбалась. Перед входом стояла огромная толпа. Зотов подошел и протянул ей согнутую в локте руку. Они вошли внутрь.

Процедура длилась всего полчаса. Мужем и женой они вышли на улицу и поклонились толпе по обычаю. Как вдруг Женьку что–то больно ударило по ноге, а на подоле ее белоснежного платья появилось огромное черное пятно. Она удивленно посмотрела на толпу и спросила:

— За что?

Ольховский среагировал мгновенно:

— Женя, неужели ты позволишь испортить себе праздник? Свидетели опуститесь на нижнюю ступеньку и присядьте. Власыч, мы с тобой присядем по бокам от жениха и невесты. Женя, улыбайся! Сейчас нас сфотографируют, а ты должна быть самой красивой и счастливой!

Женька улыбнулась с полными слез глазами. Так она и получилась на первом снимке. Зато второй снимок был уже без слез, она успела их стереть платком Нелли Николаевны. Жена декана была возмущена до глубины души. Едва закончили фотографировать, как она подошла к толпе:

— Как вам не стыдно? Женя и Сергей ничего плохого вам не сделали. Они виноваты лишь в том, что полюбили друг друга. Вас задевает их разница в возрасте? А ведь это не ваше дело! Я считала, что люди в глубинке более человечны и мудры, а вы оказались волками даже по отношению друг к другу.

Ольховская отошла, а по толпе пронесся ропот. Слова женщины многих задели за живое.


Трижды машине перегораживали путь и трижды Женька сжималась в ком, боясь получить в стекло камень. Она закрыла окна, несмотря на жару и Зотов понял ее страх. Свидетели весело откупались водкой, пирогами и конфетами. Одну машину с посаженными родителями отправили домой, а на двух поехали кататься. В первой находились молодые и их свидетели, а во второй сидели четверо крепких ребят из мастерской, на всякий случай прихватившие с собой монтировки. Зотов и сам остерегался подвоха со стороны тестя и тещи, а родовая у Кареевых была многочисленной. Но все прошло нормально.

Откатавшись положенные два часа, они подъехали к дому. Изрядно «нагрузившиеся» наливкой декан и Власыч все перепутали и вынесли хлеб сами, начисто забыв про вышитое «петушками» полотенце. И под возмущенные крики женщин:

— Это наша обязанность! Куда это вы пошли?

Приблизились почти к самой машине. У Жени и Сергея хватило ума не выходить в этот момент. Они сидели и смеялись над неуверенными движениями стариков. Нелли Николаевна и Петровна, вцепившись мужьям в пиджаки, наконец–то оттащили их назад к распахнутым воротам и потребовали:

— Отдавайте каравай!

Те нехотя расстались с хлебом и встали по бокам жен, незаметно перемигнувшись. Народу возле дома собралось много и над «комедией» смеялись все. Выбравшихся из машины молодых осыпали зерном и полевыми цветами. От каравая Женька откусила такой «кусочек», что едва не подавилась. Петровна хихикнула:

— Ох, быть тебе, Сергей Иванович «под каблуком»!

Невеста, прожевав, возразила:

— А мы на равных будем!

Сергей подхватил ее на руки и внес в дом. Приподняв над накрытыми столами, пронес на предназначенные им места. Начали рассаживаться и остальные гости.