Наконец доктор Дж. отвела взгляд от потолка, надела очки и посмотрела мне прямо в глаза. Слава тебе господи! Я улыбнулась и приготовилась ее выслушать.

— А как вы считаете — вы делаете успехи?

Все. С меня довольно. Очевидно, она мошенница и меня попросту обвели вокруг пальца. Это было последнее, что ты мне сказала, так и знай. Мы долго-долго сидели в молчании. Я еще никогда столько не молчала в компании другого человека — если только речь не об официальных «минутах молчания» и тому подобном. Я хотела встать и выйти вон, но что-то меня сдерживало. Я кусала ногти, вздыхала и снова и снова думала: как же все это, черт возьми, странно.

Она прокашлялась и спросила, что я чувствовала после нашего предыдущего сеанса. Я мысленно застонала. Кажется, поговорка «Не тронь лихо…» этой женщине незнакома.

— Ничего особенного, — сказала я.

— Уходя, вы не чувствовали злость или раздражение?

Господи. Я снова вздохнула.

— Нет. — Слезы бешенства подступили к глазам. — Знаете, мой главред однажды заметил, что я всегда улыбаюсь, всегда довольна, общительна и в моей компании у коллег улучшается настроение.

Она смотрела на меня, словно спрашивая: «И что?»

— Честное слово, я совсем не склонна к злости.

До конца сеанса мы просидели в тишине. Потом она бросила быстрый взгляд на часы.

— Наше время истекло.

Родители воспитали меня вежливой и обходительной, поэтому, вставая, я сказала:

— Большое вам спасибо и до свидания.

С размаху я захлопнула за собой дверь и добавила вполголоса с густым шотландским акцентом:

— Долбанутая шарлатанка, чтоб тебя.


О своем бесповоротном решении бросить психотерапию я поведала Луизе и Кэти.

— Не думайте, что я сдалась. Просто хочу найти другого доктора. Такого, который умеет общаться с людьми, способен на сочувствие и дружеское участие. Хотя бы чуть-чуть. Мне нужен человек, который умеет улыбаться. И я хочу, чтобы мне сообщали, все ли я делаю правильно. Это любому необходимо. Я хочу знать, все ли идет как надо.

Они в полном отчаянии замотали головами. Мы сидели в пабе на вымощенной булыжником улочке Эштон-лейн — в «космополитическом сердце Глазго», как пишут в туристических брошюрах. Мы распивали вино после окончания еженедельных занятий по дегустации. Кто-то может подумать, что пить вино после дегустации вина — признак запущенного алкоголизма, но это совсем не так. На дегустации только и делаешь, что взбалтываешь напиток в бокале, нюхаешь, обсуждаешь оттенки и букеты — толком напиться практически некогда.

Луиза и Кэти относятся к занятиям очень серьезно. Пожалуй, они сами назвали бы себя «энофилками». Они сдают экзамены и пытаются перещеголять друг друга в изобретении витиеватых эпитетов для какого-нибудь «пино нуар».

А я бросила курсы дегустаторов после первого же вводного занятия год назад. Я сразу поняла — мне не то что карьера сомелье не светит, мне даже просто знатоком не стать. Максимум, что я могла сказать насчет того или иного сорта: «М-м, как вкусно, а можно еще?» Моей любимой маркой так и осталось новозеландское «совиньон блан». Я слишком жадная и нетерпеливая, чтобы по полчаса оживленно обсуждать, отдает ли очередной сорт красной смородиной или черной, табаком или потертой кожей, свежемолотым черным перцем или свежескошенной травой. Но я всегда встречалась с подругами, чтобы выпить после занятий, потому что запомнила мудрый совет преподавателя курсов: практика превыше всего.

Вслепую дегустируя красное вино, они так и сяк анализировали мое решение сделать ручкой доктору Дж.

— Слушайте, — фыркнула я в свой «совиньон». — Согласна, она прекрасный специалист с богатым опытом и безупречной репутацией. Так что я ничуть ее не виню. Вам надо бы мной гордиться, потому что я поступаю как взрослый, зрелый человек и беру на себя всю ответственность. Пусть она отличный психотерапевт, но она мне не нравится, и, по-моему, это взаимно.

Кэти поднесла свой бокал к носу.

— Я бы сказала: темные фрукты. Черная смородина. Оттенки спелой вишни… Лорна, на психотерапии так всегда. И ты ведешь себя вовсе не как взрослый человек, а как ребенок. По своему обыкновению, пытаешься избежать неприятных переживаний. Если копнуть поглубже, чувствуются пряные нотки… Вся фишка именно в формировании личной связи с терапевтом. Изучи эту связь — и все поймешь. Тебе станет ясно, почему ты неспособна устанавливать близкие, нормальные, взрослые отношения с мужчинами. Почему ты никому не открываешь душу. Почему ты позволяешь себе только поверхностные контакты. Старый Свет? По-моему, это Старый Свет, долина Роны[6].

Я тут же завелась.

— Что ты хочешь сказать? Что нужно терпеть и мучиться? Тогда мне надо было бы по-прежнему работать в банке и встречаться с парнем, с которым мы учились в одной школе.

— Типичный образ мыслей: черное или белое, все или ничего, — сказали они в унисон и понимающе кивнули друг другу.

Луиза покачала головой:

— Лорна, такая психотерапия — это непросто. Это долгий и болезненный процесс, который временами может ставить тебя в тупик. Тебя как будто медленно разбирают на составные части, а потом собирают заново. Не жди, что после каждого сеанса в твоей жизни будут происходить заметные изменения. Ты будешь чувствовать растерянность, бессилие — и, разумеется, это будет неприятно. Нет, это не Старый Свет, это Новый. Только посмотри, какие ножки![7] Дай-ка еще понюхаю. Хм-м, фрукты и пряности. Уверена, твоя психотерапевт еще разговорится, а сейчас она просто собирает информацию. Подсознательное спрятано очень глубоко. Она пытается разглядеть, что у тебя внутри, вытащить наружу скрытые мотивы. Кэти, ты знаешь, что ортодоксальные фрейдисты первые полгода вообще не предлагают интерпретаций?

Я:

— Так за что я деньги плачу?

Луиза:

— Ты все поймешь. К тому же, скорее всего, она не из ортодоксальных фрейдистов. Таких уже почти не осталось. Кроме того, надо помнить: человек всегда сопротивляется переменам, даже если сам утверждает, что хочет измениться. Она разрушает стены, которые ты возводишь вокруг себя с самого детства, разбирает твой фасад по кирпичику. Это мучительный процесс. Очень неприятно обнаружить, что ты вовсе не тот человек, каким себя считала. Ты — один из наиболее хорошо защищенных людей среди моих знакомых. Тебя лишат всей твоей брони, а потом выстроят тебя заново. Не надейся, что это будет легко и приятно.

Кэти:

— Аргентинское? Аргентинское, да? Господи, какой кайф: развратная Аргентина, секс в бокале. М-м-м…

Луиза покачала головой и посоветовала Кэти все-таки попробовать вино, а не только болтать его в бокале, рассматривать и нюхать. Затем она снова обратилась ко мне и потребовала доказательств того, что доктор Дж. действительно меня невзлюбила.

— Она никогда не говорит, что она обо мне думает. Никогда не улыбается — по-настоящему, от всего сердца. Она какая-то Снежная королева. У нее нет чувства юмора. Она не смеется над моими шутками. Да она вообще на человека не похожа. По-моему, она робот.

Они посмотрели друг на друга и закатили глаза.

Луиза:

— Во-первых, она нарочно бросает тебе вызов — только так можно выманить наружу твое истинное «я». А во-вторых, психотерапия — это не развлечение и на сеанс идут не посмеяться. Я так и вижу, как ты пытаешься ее развеселить. Ты ведь от всех людей ждешь одной и той же реакции. Ты хочешь, чтобы тебя одобрили и признали своей — все, в том числе и она. Но если ты подумаешь, то поймешь, что такой подход тебя ограничивает и не дает тебе развиваться. И держу пари, ты без конца трындела про Джонни. Ну-ка, дай глотнуть. М-м-м. Какое приятное долгое послевкусие.

— Ничего я не трындела. Ну может, самую капельку.

Она не обратила на мои слова никакого внимания и затянула пронзительным, раздражающим голосом:

— «Я встречалась с солистом рок-группы! Он был потрясающий! Он писал обо мне песни. Это значит, что я особенная. Меня можно любить, правда, доктор! Кто-то когда-то меня любил. Честное слово. Могу доказать».

Я залпом опрокинула бокал, а Луиза продолжала:

— Ты небось из кожи вон лезешь, чтобы записаться к ней в любимчики. Стать ее фавориткой. Мы постоянно видим таких людей, да, Кэти? Не пойми меня превратно, но, поскольку ты окружила себя защитной стеной, ты вся как на ладони. Это один из парадоксов человеческого поведения. Поставь себя на ее место. Ей наверняка хочется схватить тебя за плечи и как следует встряхнуть. Или наорать на тебя. Или в подробностях выложить тебе то, что ей очевидно, — но она держит язык за зубами, и неспроста.

Кэти:

— Да, тебя видно насквозь. Южная Африка? Луиза, помнишь, что Фрейд говорил о шутниках?

Они рассмеялись и понимающе закивали. Я тоже рассмеялась и закивала с видом знатока, хотя понятия не имела, о чем идет речь.

Я попыталась вставить слово в свою защиту, но Луиза перебила меня прокурорским тоном:

— Если тебе кажется, что ты не преуспеваешь в какой-либо деятельности, ты тут же ее бросаешь. Это очередной тому пример.

И тут же, обращаясь к Кэти:

— Нет. Слишком вязкое.

Кэти согласилась:

— К нему бы сыра или шоколада… Лорна, все именно так. Сколько я тебя знаю, у тебя всегда одна стратегия: бейся или беги. И ты все время бежишь. Вспомни, сколько работ ты перепробовала. Ты нигде не способна прижиться. Ладно, моя версия — новозеландское «пино нуар».

— Точно, — откликнулась Луиза.

— Полнейшая чушь, просто бред. — Я покачала головой, словно не веря ушам, и процитировала свой излюбленный афоризм. Я написала его большими буквами на листе бумаги и повесила над рабочим столом, хотя и без того знала наизусть. — «Упорство. Ничто и никогда не заменит вам упорства. Талант его не заменит: в мире множество талантливых неудачников. Гениальность тем более: «непризнанный гений» — устойчивое словосочетание. Образование тоже не панацея: на свете полно образованных изгоев. Лишь упорство и решимость поистине всесильны». — Я гордо улыбнулась. — Обожаю эту цитату. Это мой девиз на все случаи жизни.

Кэти и Луиза обменялись многозначительными взглядами и расхохотались.

— Лорна, это прекрасный жизнеутверждающий афоризм, и не более, — сказала моя сестра. — Ты вечно восхищаешься чужими словами. Несомненно, они бывают замечательные, но помни, что словами можно играть. Их можно ставить в любом порядке и выражать все что угодно. За словами можно прятаться — но нельзя спрятаться от своих чувств. По крайней мере, навсегда. Например, можно сказать человеку: «Люблю, люблю, люблю». И себе можно сказать: «Я его люблю», «Я его люблю», «Я его люблю». Но если чувства в тебе нет, от слов оно не появится. Человек может ляпнуть что-нибудь — особенно под влиянием импульса, поэтому судить надо не по словам, а по поступкам.

Они закивали, как два китайских болванчика.

Луиза перечислила мои начинания, которые ни к чему не привели. Я загоралась очередной идеей, а потом, когда у меня не получалось достичь высот или не было хотя бы скромных успехов, все бросала. Я бегала, брала уроки игры на виолончели, занималась теннисом, пилатесом, йогой, изучала французский, немецкий, итальянский, гэльский, латынь, медитировала, рисовала, пыталась стать писателем, серфингистом, сноубордистом.

Всякий раз, когда я с головой отдавалась очередному «делу всей жизни», Луиза с утомленным видом предлагала мне хоть раз позволить себе побыть обыкновенной. Сделать что-то просто потому, что мне это нравится, а не потому, что я рассчитываю стать олимпийской чемпионкой или новой Жаклин дю Пре[8], тем более что мне это, скорее всего, не грозит. Мне казалось, что она болтает чепуху. Я считала, что средний результат — это все равно что провал. Я полагала, что она мне просто завидует. Если ты не стремишься взойти на вершину — значит, ты никчемный неудачник, заявляла я. Она смотрела на меня с жалостью, и на лице у нее было написано: «Ну как же до тебя достучаться?»

— Боже мой! — вскричала Кэти. — Помнишь тот забег? Гонку на десять километров? Вот уж был позор так позор.

Лет десять назад я пережила период сумасшедшего увлечения фитнесом. Я регулярно посещала бассейн, где неизменно выбирала самую быструю дорожку. Отчаянно пыхтя, нарезала круги по кварталу. Ловила свое отражение в витринах магазинов и видела стройную подтянутую спортсменку, которая вот-вот вырвется из мрака безвестности и побьет рекорд страны в беге на десять тысяч метров. Сейчас-то я понимаю, что это бред. К тому моменту я занималась бегом меньше полугода. Но моя одержимость лишила меня разума. Цель была проста: идеальная фигура и сопутствующие блага. А именно всемирная слава, безоблачное счастье, восхитительный бойфренд — секс-символ, невиданный успех и т. д. и т. п. Что ж, «первоклассной» фигуры я добилась, но при моем телосложении я больше напоминала русскую толкательницу ядра, нежели грациозную шотландскую гончую. Впрочем, к тому моменту мне уже было плевать — во мне ключом били эндорфины.