В первую секунду я была приятно удивлена. А ведь не так уж и плохо! Но потом я вспомнила, как сидела до двух часов ночи, пила вино, обливалась слезами, раз за разом заводила песню Кэнди Стейшн[11] «Свободные юные сердца» и декламировала вслух романтическую поэзию Элизабет Баррет Браунинг. Расплывшиеся строчки представляли собой монструозный гибрид одного и другого — наподобие результата экспериментов Джеффа Голдблюма в фильме «Муха».

Я перевернула страницу. Вот оно. Набор закорючек, которые при ближайшем рассмотрении оказались черновиком «самого трудного письма в моей жизни».

«Дорогая миссис… мне оч. жаль, что именно я приношу вам это известие. Дело в том, что… ваш мужполныйУРОД. Я его люблю. ЯЕГО-ЛЮБЛЮ. НЕНАВИЖУ ЭТОГО КОЗЛА. ЛЮБЛЮ. НЕНАВИЖУЭТОГОЧЕРТОВАКОЗЛА».


В течение следующих нескольких недель доктор Дж. с кропотливостью истинного археолога просеивала и анализировала содержимое моей головы. Иногда я замыкалась в себе. Иногда спорила. Однако, по большей части, мне приходилось с ней соглашаться. Она обладала уникальным даром: не просто видела неприглядную правду, но излагала ее в таких выражениях, которым было нечего противопоставить. Я начала понимать, что именно в этом разница между психотерапией и дружескими посиделками. В обычной жизни, когда кто-то вас критикует, вы инстинктивно обороняетесь — порой даже не сознавая этого. А во время общения с психологом становится очевидно, что, хотя защитные механизмы необходимы для нормальной жизни, их использование вовсе не означает, что правда на вашей стороне. До меня мало-помалу дошло, что наши отношения с Кристианом — вовсе не величайшая история любви, как я раньше, по глупости, считала. Каждый из нас вел себя эгоистично, у каждого из нас в голове творилось черт знает что. Я также поняла — и это было особенно мучительно, — что только женщина с низкой самооценкой, которая сама себе не нравится, могла загнать себя в такую ситуацию. Но, несмотря на все свои открытия, я по-прежнему думала о Кристиане день и ночь. Я скучала по нему, даже понимая, что это неправильно. Я не могла бросить эту дурную привычку. В целом я чувствовала себя лучше, но до полного излечения было еще далеко.


Не скажу, что я особенно рвалась на вечеринку Луизы и Скотта. К тому же они четко дали понять, что намерены сосватать мне кого-то из своих приятелей-врачей. А я уже знала, что эти приятели все как один застенчивы и неуклюжи. До обаятельных ординаторов и интернов (не верится, что это актеры), населяющих американские телесериалы, им было как до Луны. При том, что эти парни, как и Скотт, работали в окруженном романтическим ореолом отделении «скорой помощи». Тем не менее я заставила себя вымыть голову и влезть в вечернее платье. По крайней мере, общение с новыми людьми отвлечет меня от бесплодных размышлений о Кристиане и Шарлотте.

Дом Луизы и Скотта находится в сонном тупичке в конце переулка. По-моему, для их маленькой семьи такие хоромы великоваты. Четыре спальни, кабинет, огромная кухня-столовая (агент по недвижимости утверждал, что нигде больше такой не видел). Из окон открывается вид на луг, где местные ребята играют в «догонялки с поцелуями», если современную молодежь еще интересуют столь невинные забавы. По воскресеньям жители этого тихого района драят свои автомобили и подстригают газоны. Иногда эта мещанская благодать вызывает у меня отвращение. А порой — и в последнее время все чаще — я мечтаю поселиться здесь со своим собственным семейством. И пусть мытье машины и стрижка газона станут самыми захватывающими событиями в моей жизни.

Луиза встретила меня приятным сюрпризом. Прямо на пороге, держа в руках поднос с бокалами шампанского, она прошипела:

— Не пришел, черт подери. Не смог вырваться.

Я даже не поняла, о ком это она, но потом меня осенило.

— Отлично! Мужчины мне сейчас ни к чему.

И добавила про себя: «Кроме Кристиана».

Мы прошли через кухню, откуда открывался выход в просторный внутренний двор. Несколько человек бродили снаружи, еще около десятка толклись внутри. Стол ломился от угощений: нарезки, салаты, лосось, пицца и прочие вкусности.

— Это моя сестра Лорна, — гордо объявила Луиза. — Она работает в «Обзервере».

— Боже правый, ненавижу журналюг! — возопил некто по имени Малькольм и, глядя в мою сторону, демонстративно осенил себя крестным знамением. — Дьявольское отродье. Выдумывают всякую чушь, печатают что попало, разрушают жизни. Слишком они зарвались, вот что я вам скажу.

Черт. Публика выжидающе смотрела на меня.

— Э-э, ну, знаете ли, демократия невозможна без свободы слова. Мы… ну, не я лично, но мои коллеги следим за тем, чтобы власти выполняли свои обязательства. И… э-э… кто-то однажды сказал, что если выбирать между правительством без газет и газетами без правительства, то он без колебаний выберет первое.

— Второе, — поправил меня кто-то.

— Ну да, — пробормотала я.

— Чертовы скоты! — заорал Малькольм. Он явно налегал на напитки, пренебрегая закусками.

— Это был Томас Джефферсон, — произнес глубокий сексуальный мужской голос.

— А?

— Фраза про газеты и правительство принадлежит Томасу Джефферсону.

— Ну и прекрасно. — Я отхлебнула шампанского.

— А ведь ему ох как доставалось в прессе. Клинтону или Блэру такое и в страшном сне не привидится.

— Конечно, конечно. — Я метнула в Малькольма взгляд, в переводе на английский означающий: «Ну что, съел, придурок?» А потом с улыбкой повернулась к своему невероятно эрудированному спасителю.

Он смущенно улыбнулся в ответ и протянул руку, которую тут же отдернул после рукопожатия.

— Привет. Я Дэвид.

Не будь я увлечена другим мужчиной, то сочла бы его привлекательным. Высокий, широкоплечий, дружелюбные карие глаза, густые спутанные темные волосы. Чем-то похож на Роджера Федерера, хотя до Кристиана ему, и спорить нечего, далеко.

Другие гости принялись болтать о своем, а он наклонился ко мне и прошептал:

— Отца Малькольма посадили в тюрьму за мошенничество. И об этом написали в местной газете.

Я вопросительно нахмурилась.

— Ему легче презирать всю журналистскую братию, чем признать, что его папаша — преступник.

— Да, все мы ищем козлов отпущения, — кивнула я. — Приятно было познакомиться.

Я вышла во двор. Хорошо, допустим, он красавец. Но я не собираюсь говорить о свободе прессы и чужих психологических проблемах — мне, как недавно выяснилось, вполне хватает своих.

Стоял чудный апрельский вечер. Воздух был свеж, прохладен и чист. Бутоны и почки набухли, а яркий, глубокий оттенок травы подтверждал, что весна уже с нами. Скоро защебечут птицы. Самое время начать новую жизнь.

Мой зять Скотт обсуждал со своими друзьями решение их общего знакомого устроить безалкогольную свадьбу.

— Возьму с собой фляжку, — сказал кто-то. — Напьюсь заблаговременно.

— Нет-нет-не-е-ет! — рассмеялась, а скорее заржала какая-то вульгарная особа — как вскоре выяснилось, невеста. Свою пышную рыжую гриву она то и дело забрасывала за фарфорово-белое плечо — ну чистая мисс Пигги. — Нетрезвым вход закрыт, у нас фейс-контроль.

Или бывшие алкоголики, или профессиональные святоши, решила я. Она тут же продолжила:

— Мы не бывшие алкаши и не религиозны. Просто мы терпеть не можем алкоголь. Это барьер, которым человек отгораживается от жизни. Опасное дело.

«Ничего подобного», — с негодованием подумала я, прикончив свой первый бокал шампанского.

Кто-то произнес:

— Не согласен. Напротив, алкоголь снимает барьеры, раскрепощает. Вы же знаете поговорку «Истина в вине»?

— Только вот некоторым истина противопоказана, — перефразируя Кэти и Луизу, пробормотала я и юркнула обратно в дом — на случай, если во дворе разгорится скандал.

Я положила на свою тарелку всего по чуть-чуть — не хотела, чтобы меня сочли обжорой, — и присоединилась к группе гостей, среди которых был Дэвид.

— Лорна, так о чем ты пишешь? — спросил он.

— Небось тусуешься со знаменитостями? — добавил парень по имени Джером.

Я принялась лихорадочно соображать. О чем я пишу? Хороший вопрос. Мне не хотелось угробить непринужденную беседу, рассказав о том, что сейчас я занимаюсь темой психотерапии. А психолога я посещаю, потому что не умею выражать свои чувства, неспособна разобраться в себе и не в состоянии вступать в нормальные партнерские отношения с мужчинами. Общалась ли я со знаменитостями?

— Ну, я беседовала с первым министром Шотландии… — Это прозвучало как извинение.

— Ясно… — Кажется, Джером не впечатлился. — А еще? Может, футболисты или поп-звезды?

Ну же, ну же… ах да, вспомнила.

— Да! Я брала интервью у парня, который играет Уилла в сериале «Уилл и Грейс»[12]. Не помню, как его звали, но он обалденный. И при этом гетеросексуал. Правда, счастливо женат, как назло. Я специально спросила.

— А о чем была твоя последняя статья? — Дэвид не унимался.

— Большое журналистское расследование. Скандал с пациентами, которых заразили СПИДом и гепатитом через переливание крови. Это настоящая катастрофа, ничего хуже в нашем здравоохранении никогда не случалось. А власти снова и снова отказываются проводить разбирательство. Стыд и позор, — объявила я, хотя гостей, судя по выражениям их лиц, эта тема не очень привлекала.

— Это в воскресном «Обзервере», да? — Дэвид был слегка удивлен. — Я читал. Отличная статья. И к сожалению, соответствует действительности. Очень печальная история.

О нет, о да, о нет… о да, комплимент… о нет, о да!

— Спасибо… ну ладно… в общем… Кому еще шампанского? — Я начала озираться по сторонам в поисках Луизы.

— А ты давно работаешь в «Обзервере»? — спросил Дэвид.

— Пару лет.

— А до того?

Я вкратце пересказала свое резюме.

В этот момент любой человек, обладающий хоть какими-то навыками светской беседы и мало-мальски приспособленный к жизни, начал бы расспрашивать Дэвида о его работе, досуге, планах на отпуск, хобби, отношении к клятве Гиппократа (пережиток прошлого или незаменимый свод нравственных ценностей?), политических взглядах и мнении по поводу войны в Ираке.

Но, будучи бесконечно отсталой в плане общения, я решила повеселить окружающих рассказами о своем неудачном дебюте в мире журналистики.

Я начинала в местной газете Обана. Это крохотный городишко на западном побережье Шотландии примерно в двух часах езды от Глазго. Его называют «воротами на острова»; окружающие ландшафты так прекрасны, что дух захватывает. Обан населяют удивительно дружелюбные люди: в первую же неделю человек пять пригласили меня заходить в гости в любое время — дескать, мне всегда будут рады. С другой стороны, я слышала, что Обан — из тех городков, куда можно приехать грудным младенцем, прожить там восемьдесят лет, и некоторые местные жители все равно будут смотреть на тебя косо, как на чужака.

Когда я прогуливалась по набережной в первый вечер, меня несколько раз останавливали незнакомые люди со словами: «А, вы та самая новая девушка из газеты? Из Глазго приехали?» Один мужчина, член городского совета, сказал, подмигнув: «Я все про вас знаю». Я улыбнулась в ответ, хотя мне стало не по себе. Позже я узнала, что этот городок — рекордсмен Британии по количеству камер видеонаблюдения. Местные жители утверждали, что это залог безопасности. «Чужаки» ставили диагноз: паранойя. Когда тамошний шеф полиции с гордостью демонстрировал мне, как именно мое передвижение по городу будет запечатлеваться на пленке, я не ахала от восторга, а настороженно хмурилась.

Я умудрилась продержаться там целый год — при том, что развлечений у меня было ровно три: общение с соседом по дому, уморительным геем, раскрашенным как попугай, дегустация разнообразных сортов виски и ведение ночного ток-шоу для одиноких сердец на местной радиостанции «Обан FM». Шоу называлось «Поезд любви». Подчеркнуто «ночным», низким и хриплым, голосом я выдыхала в микрофон:

— Привет, с вами Рози Ли (главред запретил мне работать на радио во избежание конфликта интересов, так что приходилось использовать псевдоним), машинист нашего поезда любви.

Сразу после вступления шла одноименная песня группы «О’Джейз». На радио никто никогда не звонил, и меня это полностью устраивало — можно было заводить все свои любимые грустные песни. Я посвящала их девушке, которую парень, вокалист рок-группы, бросил ради какой-то соплюшки-блондинки.

— Это, разумеется, была я — не соплюшка-блондинка, а несчастная девушка.

Дэвид улыбнулся. А у него обаятельная улыбка и зубы безупречные.

В газете работали три журналистки. Одна за весь год не сказала мне и пары слов, зато с двумя другими вела себя приветливо и дружелюбно. Еще одна была нормальная, а третья заговаривала со мной только для того, чтобы в очередной раз сообщить: способностей у меня ноль и никакого толку из меня не выйдет. Тяжело быть стажером. Особенно когда тебе двадцать восемь лет. Прочим стажерам было по семнадцать.