Если у тебя есть проблема — решай ее. Так я всегда говорила. И поступала всю жизнь соответственно, — по крайней мере, так мне казалось. Смени работу. Оставь мужчину, который не оправдал твоих надежд. Если это слишком трудно — отвлекись. Напейся в стельку. Займись спортом. Почитай хорошую книжку. Найди себе достойное занятие. Съезди за границу. Сходи в кино. Поставь перед собой цель. Пройди курс очищения организма. Послушай «Аббу». Вспомни о людях, которым хуже, чем тебе, и поблагодари Бога за то, что он тебе дал, — так сказала бы моя мама. Придумай себе хобби или пойди погуляй, как сказала бы моя бабушка. А если уж совсем невмоготу — так и быть, выпей таблетку антидепрессанта, но только не трать деньги и часы своей бесценной, единственной жизни на то, чтобы исповедаться чужому дяде или тете. Мало того, что это бесполезно, — в итоге ты еще и обозлишься на собственных родителей, якобы они тебя изуродовали. Это было мое твердое убеждение.

До тех пор, пока жизнь моя не начала рушиться.

В последние месяцы меня тревожили не только опоздания и штрафы на дороге. Дело в том, что я сделалась настоящей плаксой. Я плакала так часто, что поневоле начала задумываться о том, что такое слезы и какое место они занимают в нашей культуре. Почему одних людей легко довести до слез, а других — нет, почему женщины плачут больше, чем мужчины; не умру ли я от обезвоживания, или мои резервы в этом плане безграничны. Я могла бы податься в профессиональные плакальщицы и заколачивать кучу денег. Словно безутешный малыш, потерявший в супермаркете маму, я рыдала в кабинете главреда; в отделе кадров; в пабе перед подружками; в «Повозке и лошадях» на глазах у коллег из «Обзервера», среди которых были практически незнакомые люди; в своей постели в два часа ночи, а потом еще в три и в четыре утра. Однажды я увидела в баре одинокого старика, который сидел со стаканом «Гиннесса». Когда он начал подносить стакан к губам, рука у него дрогнула и пиво пролилось на брюки. Я помогла ему вытереться и тут же ринулась в туалет, где разразилась рыданиями. Один пожилой бродяга со скрипкой вынул из меня всю душу — и заставил вытрясти все деньги из кошелька. Кошмар, да и только.

Или вот еще был случай. В очередной раз опоздав на рейс из Лондона в Глазго, я зависла в баре с одним авторитетным колумнистом из «Обзервера». Дойдя до кондиции, я принялась умолять его не пытаться воспользоваться моим состоянием, потому что у меня тяжелый период в жизни. На случай, если он не расслышал или не понял, по пути к нему домой я снова и снова твердила: «П’жалста, п’жалста, не п’тайся меня уломать, мне так… ик!.. хреново…» Но вскоре стало ясно, что в его планы входило только уложить меня спать в свободной комнате и заботливо подоткнуть одеяло. Разумеется, я сочла это отличным поводом разрыдаться. Почему, почему, ну почему, всхлипывала я, он даже не попытался ко мне приставать?

Нередко, оказавшись на грани истерики, я начинала названивать Кристиану и умолять его не встречаться с «этой-как-ее-там-Шарлоттой». В случае неповиновения я угрожала рассказать окружающим обо всем, что между нами было. Умом я понимала, что это совершеннейшее безумие, что скорее можно усилием воли вызвать дождь, чем повлиять на поведение Кристиана. Но балом правил не разум, а чувства, и перед ними я была бессильна.

Я пыталась шантажировать чужого мужа, потому что не могла смириться с мыслью о том, что у него появилась другая «другая». Полагаю, на шоу Джерри Спрингера меня бы встретили с распростертыми объятиями. Мне было ужасно стыдно и тошно от самой себя.

До того, как я трижды за десять дней опоздала на самолет, я перепробовала все старые добрые средства борьбы с депрессией. Я заставляла себя посещать бассейн; часами бродила по холмам, накачиваясь бодрящим свежим воздухом; с головой уходила в работу; напивалась; неделями воздерживалась от спиртного; вспоминала о тех, кому хуже, чем мне, и благодарила Бога за все, что он мне дал; вела дневник и сочиняла чудовищные стихи о муках безответной любви. В конце концов я подсела на прозак — но ничто не могло излечить или хотя бы отвлечь меня от страданий. И тогда я поняла — требуются более радикальные меры.

Часы показывали уже семь тридцать пять. Обычно в это время я еще сплю сном праведницы. Я чувствовала себя как первоклассница — разве что туфли у меня были помоднее. Впрочем, нет, ситуация была сложнее — я явилась сюда по собственной воле, причем в дикую рань. Скорее я чувствовала себя, как женатый мужчина, впервые посетивший бордель, — казалось, я собираюсь предаться грязной порочной страсти и ужасно боюсь, что меня поймают на месте преступления. Может, вернуться домой и нырнуть обратно под одеяло, пока не поздно? А внушительную сумму, предназначенную для оплаты курса психотерапии, потратить на то, что гарантированно принесет немедленное удовлетворение, — охапку дизайнерских шмоток, гигантский плазменный телевизор или поездку в тропический рай? Или даже на все это сразу? Я выскочила из машины, взлетела по ступенькам и позвонила в дверь — во-первых, чтобы не дать себе передумать, а во-вторых, чтобы поскорей попасть внутрь, пока меня кто-нибудь не заметил. Мне бы еще старый замызганный плащ — и образ подозрительной личности, занятой темными делишками, был бы довершен.

Замок приглушенно щелкнул. Согласно полученным по телефону инструкциям, я поднялась на три лестничных пролета, открыла еще одну дверь и оказалась в маленькой прихожей, превращенной в приемную. Сев, я несколько раз глубоко вдохнула. Комнатку наполнял густой аромат кофе — казалось, воздух можно размешивать ложкой. В приемной стояли три кресла: одно — с темно-зеленой обивкой и два — с коричневой. Под ногами — широкие половицы светлого дерева. Стену украшали четыре фотографии, сплошь пейзажи. На одной я опознала покрытые снегом верхушки гор Торридон — вероятно, самой живописной горной гряды в Шотландии. На другой было озеро в сумерках — возможно, Лох-Ломонд. Пейзаж заливало лилово-розовое сияние, такое волшебное, что хотелось немедленно рвануть в те края. Еще на двух снимках были виды пустынного пляжа, куда, кажется, никогда не ступала нога человека. По-моему, это был Ласкентайр на Гебридах, его регулярно включают в списки самых красивых пляжей мира.

С черно-белой фотографии в рамочке на дальней стене хмурился какой-то пожилой бородач. Неужто Фрейд? Похоже, эта дама демонстративно отказывалась оригинальничать. Но это был не знаменитый портрет с сигарой. Мужчина, кто бы он ни был, с мрачным видом сидел за столом. От его сурового взгляда становилось не по себе. Да нет, вряд ли это Фрейд. Давно известно, что многие его теории — откровенная лженаука. К тому же он был сексуально озабоченным женоненавистником. Утверждал, что женщины мучительно завидуют обладателям пенисов и ненавидят матерей за то, что те произвели их на свет «недоукомплектованными». Ох божечки, как сказала бы моя подруга Эмили. Нет, правда, во что я ввязываюсь? Ладно, будем считать, что на фотографии изображен дедушка моей терапевтши. Так спокойнее.

Рядом с кулером лежали две стопки изрядно потрепанных журналов, «Атлантик» и «Нэшнл джиографик». Я взяла номер с обложкой в хорошо знакомой желтой рамке. 1985 год, главная тема — голод в Эфиопии. Лишнее подтверждение тому, что сюда приходят люди, живущие прошлым. И очередное напоминание о том, что мои «проблемы» не стоят выеденного яйца. Восемьдесят пятый… В том году мне было пятнадцать и мой привычный мир рушился, хотя я сама еще этого не понимала.

Через несколько минут дверь в приемную отворилась. Передо мной стояла худощавая женщина среднего роста. На вид ей было около шестидесяти.

— Лорна? — с едва заметной улыбкой спросила она, протянула руку и представилась.

— Здравствуйте. Очень рада познакомиться. — Я пожала ее ладонь. — Огромное спасибо, что согласились меня принять.

Вместо того чтобы улыбнуться во весь рот и радушно воскликнуть: «Пожалуйста, дорогая моя», она повернулась ко мне спиной и направилась по коридору к своему кабинету. Странно. Однако я послушно двинулась следом. Честно говоря, я ожидала увидеть этакую хиппи — спутанные локоны в духе Кейт Буш, одежда из секонд-хенда и туфли фасона «прощай, молодость». Но докторша скорее походила на школьную директрису или главу компании: темно-фиолетовый костюм, пепельно-розовый джемпер, тщательно уложенные светло-каштановые волосы до плеч, очки в тонкой оправе и сдержанные деловые манеры. Представьте чем-то недовольную Хелен Миррен. В образе Ее Величества.

— Входите, пожалуйста. — Она распахнула дверь в кабинет и жестом указала на два кожаных кресла, поставленных слегка под углом друг к другу.

Я села и украдкой огляделась. У стены стояла кушетка — пресловутая кушетка психоаналитика! Мне представлялось, что она должна быть обита черной кожей, но проверить это было невозможно — кушетку целиком покрывал персидский коврик в темных тонах. Без подлокотников и спинки, она скорее походила на узкую односпальную кровать или даже на лавку, нежели на уютный диванчик, который так и зовет расположиться с комфортом. Рядом на полу стояла коробка бумажных салфеток. Очень предусмотрительно. Хотя мне они точно не понадобятся, подумала я. Они, должно быть, для совсем уж несчастненьких.

Я широко и дружелюбно улыбнулась доктору Дж. Ответное выражение лица было невозможно расшифровать — это могла быть полуулыбка, но в глазах не промелькнуло ни искорки теплоты. Мне стало не по себе. Неприветливая дама… Я предприняла еще одну попытку растопить лед — снова ее поблагодарила и отметила, какой упоительный, успокаивающий аромат кофе витает в воздухе. Я фактически напрашивалась на чашечку. Но она не предложила мне кофе, а только едва заметно кивнула. Что ж, сойдет за утешительный приз.

Я-то предвкушала, что она заключит меня в объятия, как дорогую блудную дочь, погладит по голове и примется ворковать, что теперь мне не о чем беспокоиться: она решит все мои проблемы. Я представляла, как она скажет: «Все будет хорошо. Доктор Дж. о тебе позаботится. Больше ничего плохого с тобой не случится, доверься мне». Реальность оказалась куда суровее.

Психологические тренинги, книги из серии «помоги себе сам», статьи в глянцевых журналах обещают избавить нас от страхов, помочь нам реализовать свой потенциал и осуществить свои мечты, сделать нас счастливыми, богатыми и успешными в течение года. Чего-то подобного я ожидала и здесь — но не тут-то было. Доктор Дж. даже не пообещала устроить мою личную жизнь. Она вообще ничего не обещала и не гарантировала. Она просто молча сидела и смотрела на меня с непроницаемым видом. Это было странно. Очень-очень странно. Со мной такое было впервые.

Я думала, ее интересует, что привело меня в кабинет психотерапевта. Я была уверена, что она умирает от любопытства и жаждет забросать меня вопросами. Что она хочет узнать обо мне и моей жизни все-все-все. Похоже, что нет.

Когда молчание стало совсем невыносимым, я снова улыбнулась, растерянно и умоляюще. Никакой реакции. Может, еще раз поблагодарить? Вместо этого я обвела глазами комнату. Возле большого окна у нее за спиной массивный стол красного дерева, на нем компьютер, рядом — аккуратная стопка журналов. Две фотографии в рамочках повернуты ко мне оборотной стороной. На стене слева от стола поблескивали выпуклыми золотыми буквами несколько дипломов и сертификатов. Я также заметила статуэтку — мать и дитя. Слева от меня, напротив кушетки, высокий стеллаж, заполненный книгами, которые нормальному человеку, судя по обложкам, прочесть невозможно. А рядом, практически у меня за спиной, стену украшал внушительных размеров эстамп в терракотовых тонах.

Интересно, как она живет? Она замужем? Кольца на руке нет. А дети есть?

Чувствуя, что вот-вот покроюсь нервной сыпью, я наконец выпалила вступительную фразу, которая, пожалуй, идеально описывала мою ситуацию:

— Извините. Я просто не знаю, что мне делать.

В моем голосе проскальзывали истерические нотки. Она моргнула пару раз и ничего не сказала.

По голливудским фильмам мне был знаком карикатурный образ психоаналитика: сидит себе с бесстрастным видом, поглаживает подбородок и время от времени спрашивает: «В чем причина, как вы считаете?» или «С чем это у вас ассоциируется?» Но ведь это была именно что карикатура…

А может, я ошибалась?

Да что за чертовщина? За что я вообще деньги плачу? Пытка какая-то. Я скрестила ноги, тут же их вытянула, стиснула кулаки, разжала, намотала прядь волос на палец и, наконец, чувствуя, что у меня вот-вот начнется нервный тик, попробовала еще раз:

— Извините, пожалуйста. Просто, понимаете, я первый раз на психотерапии и не знаю, как у вас тут все устроено. Честное слово, я просто не знаю, что говорить и что делать… Видите ли, у меня вообще-то нет никаких проблем. Со мной все в полном порядке.

Я деланно рассмеялась, энергично покивала, чтобы подчеркнуть свою искренность, и продолжила сбивчиво воспроизводить заранее заготовленную речь: