Я отвернулся от зеркала, отражение в котором меня не обрадовало, и сжал голову руками.

– Выпей-ка. А в холодной воде не возись – простынешь.

Лиза принесла мне рюмку коньяка, угадав мои мысли, и после выпитого у меня на душе стало немного легче.

– Я хотел увидеть тебя и понять, что с прошлым покончено, – сказал я, не глядя на нее.

– И оказалось, что все не так. – Лиза покачала головой, изобразив на лице вселенскую скорбь. – Как я могла так низко пасть? Спать с сыном собственного мужчины…

– Если ты еще раз повторишь это, я убью тебя.

Она взяла меня за руку и, сделав шаг, подошла почти вплотную.

– Ну так убей меня. Так ты избавишь себя от ненужных мыслей… или не избавишь. – Она приподнялась на носки и заглянула мне в глаза. – Скажи: «Я хочу тебя». У тебя это так хорошо получается… – Она обняла меня, и я снова почувствовал, что не властен над собой и готов сделать все, что она попросит. – Мне так тебя не хватало, малыш.

Она прикоснулась ладонью к моим губам, заставляя молчать, и мне опять захотелось потерять голову от безысходности. А мысли о ненависти уже давно перемешались с мыслями о том, что я умру без ее прикосновения. Теперь я думал лишь о том, что до утра осталось пять бесконечных часов.

Глава 2

Первым делом по возвращении домой я решил принять ванну. Огромные чемоданы можно было не разбирать, так как у меня их не было, и я облегченно вздохнул, переступив порог дома. Нервы у меня расшатались совсем. В этом виноват был и самолет, который задержался на полчаса, и «пробка», в которую я попал по дороге из аэропорта, и встреча с прошлым, которая перевернула все в моей голове.

Сообщений на автоответчике не было. Я прикрыл глаза, но через пару секунд сделал над собой усилие и открыл их. Тонуть в собственной ванной было изощренным способом самоубийства (хотя совсем не оригинальным), но прощаться с жизнью я не планировал.

К реальности меня вернул затрещавший телефон.

– Алло, – сказал я ничего не выражающим голосом – именно так расслабившийся человек отвечает на телефон.

– Ты не звонишь мне сообщить, что все хорошо, малыш? – отозвалась в трубке Лиза.

Прежде всего я подумал о том, что ее голос мне хотелось слышать меньше всего. А потом спросил у себя: откуда у нее этот номер?

– Ты не хочешь сообщить мне, откуда у тебя мой домашний номер?

– Его было не так сложно достать. Главное – захотеть и постараться. Как прошел полет?

– Как по маслу, – проговорил я, снова закрывая глаза.

– Я тебя разбудила? Нет. Ты, наверное, принимаешь ванну. Не утони.

– Постараюсь не доставить тебе такого удовольствия. Ты хочешь услышать что-то еще? Я устал и хочу отдохнуть.

– Тебе лучше знать, чего я хочу. Или ты беспокоишься, что я трачу много денег на телефонные разговоры?

– Мне нет дела до твоих денег. Как, впрочем, и до твоей жизни, – сказал я, подумав, что прежнее умиротворение пропало. Вероятно, надолго.

– Правда? Вчера мне так не показалось…

Тут мое терпение лопнуло, и я отключил телефон. Давно пора перестать кидаться в крайности и себя за это ненавидеть. Все, с меня хватит.

Я закурил и бросил пустую пачку в корзину для мусора, разумеется, промахнувшись. Пришло время возвращаться в реальную жизнь и перестать жить воспоминаниями о прошлом. И мыслями и том, что у меня не получается его забыть, в том числе. Без прошлого нет будущего, и это правда. Так почему не примириться с этой мыслью и не отправиться в путь с новыми силами?

Подумав про новые силы, я решил, что неплохо было бы поспать. Часа три, а то и больше. У меня, как у истинной «совы», не было проблем с дневным сном. А вот спать ночью я умел плохо. Да чего греха таить – не любил.

Но тут телефон снова ожил. Меня передернуло от мысли, что Лиза решила сказать мне что-то еще , и я уже подумал не отвечать, но номер был мне знаком.

– Домашний занят. На сотовый не отвечаешь, – заговорила мадам – говорить «здравствуй» не входило в ее привычки. – До Пентагона дозвониться легче, чем до тебя. Мои соболезнования.

– Спасибо, – ответил я. – Доброе утро и тебе. Похоже, завтра начнется третья мировая война – ты вспомнила номера моих телефонов…

– Я оторву тебе уши, – отозвалась мадам. – С кем ты так долго разговаривал?

– Долго? Вовсе нет, – сказал я, посмотрев на бутылку коньяка и подумав о том, что расстояние вытянутой руки для уставшего человека становится непреодолимым. – Так, ничего особенного.

– И поэтому у тебя такой загробный голос?

– Я не имею никакого желания это обсуждать, Надин. Просто я встретил одного человека, который…

– Ах да, женщина твоего отца. Только не говори, что ты наделал глупостей, Брайан. Хотя можешь не говорить, я и без этого все понимаю. И чем же ты занимался на похоронах отца, негодник? Впрочем, в наши дни секс на кладбище считается пикантной штукой.

– У тебя своеобразное чувство юмора, – заметил я, потушив сигарету.

Мадам насмешливо фыркнула, и в трубке послышался щелчок зажигалки.

– Сегодня в восемь будет бал, – переменила она тему с присущей ей ловкостью. – Но я жду тебя в семь. При галстуке и без щетины. Иначе ты мигом вылетишь за дверь.

– Дрожу от страха. А чем мы будем заниматься целый час? Поговорим по душам?

– Не волнуйся, я знаю, как тебя развлечь.

– Надеюсь, что пикантную штуку наших дней это напоминает лишь отдаленно.

– Придержи язык, гаденыш, или я тебя выпорю, – пригрозила мадам. – И брось уже свои тщетные попытки залезть мне под юбку.

– Плетка уже готова? – осведомился я. – Не под юбкой ли ты ее прячешь?

Мадам рассмеялась.

– А язык у тебя в последнее время стал слишком длинным. Ты понял меня насчет вечера? При галстуке и без щетины.

– Так точно, мэм.

– Тогда до встречи, гаденыш. Целую. Чао.


…Если бы у меня спросили, кого из знакомых мне женщин я хочу взять в жены, то я назвал бы имя мадам. Мы с ней были родственными душами в полном смысле этих слов. Мадам коллекционировала своих бывших мужей и не носила маленьких сумочек (это непрактично, говорила она, а практичность неотделима от жизни настоящей женщины). Я коллекционировал своих бывших женщин и считал, что любовь и секс пересекаются редко. И в удовольствиях мы себе отказывать не привыкли. Жизнь дана нам для того, чтобы наслаждаться и грешить. А каяться мы будем после смерти. И, чтобы там, в другом мире не было скучно, следует накопить материал.

Правда, по возрасту я годился мадам скорее в дети, чем в мужья, но это было мелочью. Да и вить семейное гнездышко в ближайшем будущем никто из нас не планировал. Мадам было хорошо на свободе (точнее, в свободные минуты между ее бесконечными браками). Я был убежденным холостяком. А наша с ней дружба была крепкой и чем-то напоминала мужскую.

Мадам было чуть за сорок, но бесконечные слои макияжа прибавляли к ее возрасту как минимум лет пять. Впрочем, по поводу внешности она кокетничать не привыкла, полагая, что у настоящей женщины есть два достоинства – ум и сексуальность. Если чего-то не хватает, то красота и женская хитрость могли бы исправить положение. Но в случае отсутствия всего вышеперечисленного – увы и ах…

На мой более чем профессиональный взгляд, и ум, и сексуальность у мадам были. Как и красота – причем не натянуто-шаблонная, а настоящая, индивидуальная, дерзкая. Именно таких женщин мужчины раздевают взглядом, забывая о силиконовых пустышках и обесцвеченных блондинках. И не важно, сколько этой женщине лет – двадцать или пятьдесят. А в женской хитрости мадам не нуждалась, равно как и в умении притворяться глупышкой. С мужчинами она говорила как с равными, а иногда даже немного свысока, и отказать ей не мог никто. А если и отказывал, то она не расстраивалась, полагая, что «в море достаточное количество рыбы, хватит всем, и останется еще».

В первый вечер нашего знакомства я отпустил довольно едкую шутку по поводу того, что мадам не может определиться со своей ориентацией. Продолжив шлепать девушек, хозяйка улыбнулась и ничего не ответила. Но в конце вечера она пригласила меня на чай и сделала ответный ход, заявив, что чай пьют только геи. Такого оскорбления я стерпеть не мог, и мы с ней выяснили отношения. Только не на дуэли, а в постели, конечно же. С тех пор мадам прониклась ко мне уважением. Да и я к ней тоже. В конце-то концов, не с каждой женщиной можно обсудить после секса варианты развития напряженной ситуации в Иране.

Больше мы с мадам в одной постели не оказывались. Не то чтобы я об этом жалел и не то чтобы я этому радовался – просто наши отношения перешли на другой уровень. Мадам (звали ее Надин, но имя разрешалось произносить исключительно в неофициальной обстановке) называла меня гаденышем и чертенком. Я старался держаться как можно достойнее, но порой позволял себе колкое замечание. Мадам напоминала мне про порку (или говорила еще что-нибудь постыдное) и я замолкал. Особенно если это было на людях.


…Я проспал дольше, чем планировал, но проснулся в отличном настроении. За окном уже стемнело, от дневной духоты не осталось и следа, что меня не обрадовало: выбираться из теплой постели не хотелось. Но на часах было начало шестого, и это означало, что пришло время собираться. Мадам не угрожала просто так.

Перво-наперво я избавился от щетины, чтобы не злить хозяйку. Потом уложил волосы, которые после сна выглядели неопрятно – не хотелось нарываться на очередную шутку по поводу прически а-ля «Джеймс Бонд после страстной ночи любви» (с Джеймсом Бондом у меня не было ничего общего, но, тем не менее, эта шутка у мадам входила в репертуар любимых). После этого я осмотрел шкаф на предмет праздничной формы одежды, подобрал галстук и, с удовлетворением кивнув своему отражению, отправился на бал.


…Могу похвастаться шикарным букетом плохих привычек, но опаздывать я не любил. Король бала явился минута в минуту. Гостей еще не было. Девушки болтали, расположившись на диванах в гостиной. Мадам стояла посреди комнаты и с видом великого полководца раздавала указания.

Мое появление в галстуке произвело фурор, что меня удивило – казалось бы, к этому уже следовало привыкнуть. Девушки дружно зааплодировали. Я вальяжно раскланялся, чем вызвал еще один взрыв рукоплесканий. Мы с мадам обнялись и расцеловались так, будто не виделись как минимум год.

– Идем-ка уединимся, дружок, – сказала она и меня под локоть, словно испугавшись, что я могу убежать. – По пустякам нас не беспокоить.


…– У тебя бледный вид, – сообщила мне мадам, когда мы шли в ее апартаменты. – Может, тебе сделать массаж?

– Если у тебя найдется свободная минутка, когда ты закончишь покрывать лицо слоями штукатурки, которая тебе не нужна…

Мадам рассмеялась и сбросила с плеч халат.

– Да, умеешь ты льстить, гаденыш.

– Льстить я так и не научился. Но что я могу поделать, если ты принимаешь правду за лесть?

Она покрутилась перед зеркалом и обреченно вздохнула.

– Кажется, у меня появился живот.

– Чушь, – тут же ответил я, подвигая к себе пепельницу.

– Не пялься, – упрекнула меня мадам. – И после этого ты называешь себя джентльменом?

– Да будь я проклят, если за последние лет пять так себя назвал хотя бы один раз.

Мадам присела у зеркала и открыла ящичек, до отказа набитый косметикой.

– Тебя бессмысленно проклинать, Брайан. И так ясно, что попасть в Рай тебе не светит. Не удивлюсь, что тебя выпрут и из Ада.

– Что же, я рад, что мы будем вместе и после смерти.

– Угощайся. Выпивка на столе. Будь добр, налей стаканчик и леди.

Когда я разлил виски по стаканам и снова принял удобную позу, развалившись в кресле, разговор возобновился.

– Рассказывай, – велела мадам, рассматривая себя в зеркало.

Я вздохнул и отставил стакан в сторону.

– Мне нечего сказать. А даже если есть… не думаю, что это тебя заинтересует. Кроме того, я вряд ли смогу подобрать подходящие слова. Лучше уж я сохраню это там, где хранятся остальные воспоминания об этой женщине.

– Выражение твоего лица мне по-прежнему не нравится, – сказала мадам спокойно, взяв салфетку.

– Да далось оно тебе, это выражение! – Я поднялся и сделал круг по комнате. – Что, что ты хочешь от меня услышать? Может, подробное описание того, чем мы занимались?

– Сделай одолжение, гаденыш – сядь. Ты мешаешь мне сосредоточиться. Я могу выколоть глаз карандашом.