Саймон меня не любил. А я его любил еще меньше. Наши с ним мнения друг о друге как о специалистах были похожи: выскочки, которые ничего из себя не представляют, но из кожи вон лезут, чтобы доказать всем свою неподражаемость и гениальность. Агата любила повторять, что один наш спор по мелочам мог бы поджечь пороховую бочку, с которой арабисты так часто сравнивают Ближний Восток.

– Да, Брайан, – сказал мне Джо, улыбаясь. – Неудивительно, что ты заработал себе такую репутацию. У тебя на лице написано, что ты любишь делать проблемы и себе, и другим.


…Мы купили два стакана черного кофе, который по вкусу отдаленно напоминал песок. До самолета оставалось чуть меньше двух часов. Джо углубился в свою книгу. Я тоже начал читать, но меня клонило в сон, и я подумал про маленькие хитрости, которые помогают проснуться. Принять неудобное положение, пройтись. Я прогулялся до автомата, купил пачку сигарет. По дороге обратно взял два пирожных и бутылку сока. Джо с радостью принял угощение.

– С ума сойти! Свежие, – прокомментировал он. – Спасибо. Крепись, еще немного. Тебе надо было взять учебник по фарси. Целых два часа для того, чтобы заняться изучением языка!

– С таким же успехом ты мог бы спеть мне колыбельную на этом чудесном языке, – ответил я и посмотрел на свою сумку: мне показалось, что я услышал звонок своего телефона. – Ну, и кто же мне звонит в такой час?

Голос Лизы был довольно бодрым для ночи.

– Ты еще не улетел, малыш? – спросила она. – Я хотела тебя услышать.

– Почему ты не спишь?

– Не поверишь, но у меня бессонница. Странно, да?

– А Иган еще не научился это лечить?

Она замолчала.

– Иган помог мне собрать вещи. Я уезжаю на несколько дней.

– Куда?

– Я взяла отпуск. Я решила, что мне надо отдохнуть.

– Когда ты вернешься?

Лиза вздохнула и снова замолчала. Теперь пауза была длиннее.

– Я не знаю, Брийян. Я еще не решила. Просто я устала, только и всего.

Мне иногда казалось, что я выдумываю ее образ, дополняю его воображаемыми подробностями. Только имеет ли смысл домысливать то, что я никогда не смогу постичь? Стоит ли приукрашивать существующее чем-то далеким от реальности? Вот и сейчас я думал о том, что слышу что-то, чего слышать не следует.

– Но зачем… зачем ты уезжаешь? – заговорил я. – Ты можешь мне объяснить?

– Вряд ли. Просто мне нужно вздохнуть. И тебе. Может, ты скажешь то, что должен сказать. Если, конечно, не будет поздно.

И я уже хотел спросить, что именно мне следует сказать, но не спросил. Спрашивать не было смысла, потому что я знал ответ.

– Я надеюсь, что ты скоро вернешься, – сказал я. – Нам надо о многом поговорить. Я хочу многое тебе сказать. Ты ведь скоро вернешься, да?

– Я не знаю, вернусь ли я, малыш. Есть мысли, с которыми я хочу остаться наедине.

Я положил телефон в карман и присел у стены. Мне хотелось пить, а сердце мое билось так, будто намеревалось выпрыгнуть из груди. Наверное, таким бывает флешбек у наркоманов, подумал я. Хотя… почему наверное? Она и есть наркотик, самый страшный, какой только можно придумать. И даже если я попытаюсь вырвать это из себя, то не получу обратно прежнюю жизнь. Если она у меня когда-то была. Своя жизнь. А не та, в которой меня держат воспоминания и мысли о ней.

– Брайан, все в порядке?

Голос Джо вернул меня к реальности.

– Все отлично. – Я попытался улыбнуться; вероятно, это у меня не получилось, потому что в глазах Джо мелькнула недоверчивость. – Пойдем. Я умираю от жажды.

Далекий женский голос объявил посадку на рейс Нью-Йорк – Тель-Авив, и мы с Джо заторопились.

– У тебя точно все в порядке? – спросил он еще раз, придержав меня под локоть.

– До того момента, как я начинаю думать о том, что скоро оторвусь от земли.


…В Тель-Авиве нас закружили дела. Все началось с того, что работники службы безопасности тщательно проверили наш багаж. Потом настала очередь нас самих и наших документов. А после настало время встречи с друзьями.

Друзей было много. Большинство из них уже довольно долгое время провели в стенах аэропорта, и кондиционированный воздух зала уже не спасал от полуденной жары.

Особенно неожиданной для меня оказалась встреча с моим сокурсником и, наверное, одним из лучших университетских друзей. Мы обнялись, и Кайл меня оглядел.

– А ты ни капли не изменился, сукин сын, – сказал он мне доброжелательно. – Все такой же самовлюбленный вид. И, разумеется, холостяк. Да, ничего нового. Ах, эти американцы.

В речи Кайла легко можно было услышать израильский акцент. Да и поведение его не отличалось от поведения остальных израильтян – оживленные жесты и любопытствующий взгляд.

– Как ты? – спросил его я.

– О, великолепно, просто великолепно! Недавно ездил в Эмираты, – продолжил он с самодовольной улыбкой. – Там отличные курорты.

– Знакомься, это Джозеф, мой коллега. Это Кайл. Он стоически терпел меня на протяжение университетских лет.

– Еще чуть-чуть – и мое терпение бы лопнуло! – заявил Кайл, после чего пожал Джо руку. – Очень приятно. Пейте много воды! Мы скоро выезжаем.


…Иерусалим встретил нас настороженным величием. Этот город, как казалось, никогда не менялся. Он производил впечатление чего-то грозного и нерушимого. Священный восторг при виде белых стен сменялся молчаливым восхищением. Даже автомобильные «пробки», бесконечные ряды магазинов в узких улочках и люди, спешившие по делам, не ослабляли этих ощущений. Город дремал, утомленный послеобеденной жарой, и небо было мутным – шарав, как называют это явление природы жители Иерусалима. Невыносимые часы, когда не хочется покидать прохладных помещений и вдыхать сухую пыль улицы, окунаясь в духоту сероватого воздуха.

Долгий путь до отеля окончательно измучил нас. Пресс-конференция должна была начаться завтра в полдень, и у нас была возможность насладиться видом вечерней столицы.

Мы с Джо получили два соседних номера. Это были чересчур шикарные для делового отеля комнаты с истинно иерусалимским размахом, который, как ни странно, не напоминал европейский даже отдаленно.

– Только не говори, что мы не пойдем гулять по старому городу, – сказал мне Джо. – Ночью там такая красота!

– Я могу гулять бесконечно, – ответил я. – Только после того, как приму душ и посплю.

– Только не проспи ужин. Говорят, там будут важные гости.

Приняв душ, я завернулся в махровый халат, подошел к окну и, с наслаждением закурив первую сигарету за четыре часа, стал изучать городской пейзаж. Панорама впечатляла: отсюда можно было увидеть значительную часть города. Я наблюдал за людьми, которые суетились внизу и за машинами, плетущимися по узкой улочке. Самая что ни на есть будничная картина завораживала и притягивала взгляд.

Я подумал о том, что следует проверить исправность фотоаппарата, а заодно и убедиться, что батарейки заряжены, но ночь, проведенная в пути и полная волнений, давала о себе знать. Я вытянулся на белоснежных простынях, у которых был совершенно неземной запах, и через пару минут уже крепко спал.

…Думаю, не стоит и говорить о том, что пары часов сна мне не хватило. Я проснулся и обнаружил, что за окном стемнело, а дневную жару сменила вечерняя свежесть. Часы показывали начало седьмого, и это означало только одно: я проспал не два, а целых четыре часа.

В номере царила сладкая безмятежная тишина, ласкающая слух – кроме доносившихся с улицы приглушенных голосов, ее ничто не нарушало. Вот он, Рай, тут же решил я и, завернувшись в одеяло, снова прикрыл глаза.

Ленью, которая навещает людей после пробуждения и шепчет, что можно пробыть в теплой постели еще пару минут, я не страдал. В университетские годы у меня была подобная привычка, но я избавился от нее расчетливо и безжалостно. Смирившись с моим решением совершать утренние пробежки, лень смущенно отступила.

Теперь же умиротворенная атмосфера и душевное спокойствие располагали к тому, чтобы позволить себе маленькую слабость. От этой мысли на душе у меня стало еще лучше и, довольный принятым решением, я задремал.

Мне снился цветной и добрый сон без сюжета и смысла. Я так давно не видел снов, что уже почти забыл об их существовании. Жизнь вне времени. Нереальные мгновения, которые могут тянуться бесконечно, под самым немыслимым углом показывая свой таинственный мир и причудливо искажая реальность. Тут не было будничных мыслей. Тут существовало только безмолвное спокойствие мира снов.

Стук в дверь не был частью сна, но я осознал это не сразу. Лишь только когда он повторился, я открыл глаза и понял, что сказка осталась в том прекрасном мире, куда мне не попасть.

Меня разбудил Джо. Он был в костюме и при галстуке, и я вспомнил об ужине. Вспомнил я и о том, что весь день ничего не ел. И мой желудок незамедлительно отреагировал на эти мысли.

– Доброе утро, – сказал он мне. – Не находишь, что пора вставать?

– Я видел чудесный сон, – поделился с ним я. – Правда, я так и не понял, о чем он.

– У тебя есть полчаса для того, чтобы привести себя в порядок. И…

– И, пожалуйста, не опаздывай, – продолжил я. – Ты же знаешь, что я никогда не опаздываю.

– Зато любишь поспать.

– Я обещаю исправиться, мамочка. Ты поможешь мне завязать галстук?

Джо посмотрел на меня и рассмеялся.

– Думаю, с этим ты справишься сам. Я жду тебя внизу.


…Столовая была небольшой, но каким-то непостижимым образом вместила в себя целую толпу людей. Люди разговаривали, смеялись, прохаживались рядом с едой и время от времени интересовались названием того или иного блюда. Все, как один, были в отглаженных костюмах и блестящих туфлях. Это придавало обстановке что-то сухое, сдержанное и официальное, и совсем не вязалось с уютом столовой. Мне больше нравилась картина полуденного аэропорта: мои коллеги были одеты совершенно вразнобой. Кто-то в джинсах, кто-то – в старых добрых брюках – клеш. Тогда мы выглядели туристами, которые полными детского любопытства глазами разглядывают все вокруг, щелкая вспышками фотоаппаратов, и до смерти боятся потерять своего гида.

Если говорить в общем, большой радости от того, что меня заставили напялить деловой костюм, я не испытывал. Я попробовал надуться, но решил, что это будет не очень хорошим дополнением к моей заспанной физиономии.

Появившийся внезапно Кайл не преминул отпустить в мой адрес шутку.

– А, так я и знал, галстук тебе не идет! Ладно, я пошутил. – Он повернулся к своему спутнику, человеку лет пятидесяти. – Знакомься, это Зоар. Политический обозреватель. Журналист и арабист. Доктор востоковедения. Брайан, – представил он меня. – Мой американский коллега. Мы вместе учились в университете. Журналист, специалист по арабскому миру. Знает иврит и арабский, изучает фарси. И просто очень умный и образованный молодой человек. А это – его коллега Джозеф.

– Очень приятно, Брайан. Очень приятно, Джозеф.

Зоар говорил приятным низким голосом. У него были мудрые глаза, спокойная улыбка и манеры человека, который привык находиться в обществе. Зоар носил крохотную кипу, которую иногда поправлял с рассеянным видом. И только одна вещь вносила нотку горечи в теплую гармонию его внешности – шрам, пересекавший щеку.

– «Мир Галилеи», – сказал он, поймав мой взгляд.

– Я в свое время занимался этим вопросом.

– Где вы учились, Брайан?

– В Гарвардском университете.

Зоар снял очки и протер их.

– Я читал статью одного из выпускников Гарварда. «Тегеран как точка отсчета на «оси зла». На тему финансирования террористической деятельности Ираном. Да-да. Его тоже звали Брайан. – Зоар назвал мою фамилию. – Или же это совпадение?

– Это было давно, – улыбнулся я.

– Как отреагировало ваше начальство на сей скандальный материал?

Начало статье, упомянутой Зоаром, положила одна из моих курсовых работ. Тема террора и его финансирования Ираном, в частности, заинтересовала меня чрезвычайно, и я решил, что хочу написать статью. Серьезную и дающую повод для размышлений.