– Нет, вы мне это потом расскажете. Вы сейчас о себе расскажите! Что это было?

– Обморок. У меня часто обмороки бывают.

– Да? Отчего? – с профессиональным интересом спросил Герман Остапович. – Послушайте, я ведь не просто так спрашиваю… Может, вас в профильную больницу надо сейчас срочно направить! Лекарства вам нужны? Вы принимаете чего-нибудь?

– Ничего я не принимаю, лекарства мне не нужны, ни в какую профильную больницу везти меня не надо! – с тоской и едва сдерживаемым раздражением произнесла Соня. – У меня эти обмороки постоянно, с юности. Отчего – никто не знает.

– Так не бывает! – недоверчиво засмеялся Герман Остапович.

– Только не спрашивайте, делала ли я кардиограмму, УЗИ, ЭХО, ЭКГ, МРТ, КГБ-ФСБ и прочую ерунду… Все я делала, каких только анализов не сдавала, чем только меня не просвечивали, в какие только камеры-барокамеры не запихивали… Ничего не нашли!

– Потрясающе. Так не бывает!

– Где моя сумочка? А, вот… Вот моя карта, я ее всегда с собой ношу. Полистайте… – Соня шлепнула на стол свою медицинскую карту. И что же – Герман Остапович немедленно принялся ее листать!

Соня знала этот тип докторов. Они всегда хотели разгадать загадку… Поставить правильный диагноз. Но ничего, и этот… как его фамилия… Зубов тоже об нее зубы обломает.

– Н-да… интересный случай! – Герман Остапович шуршал страницами. – Надо же… Отец с матерью ничем таким не страдали? Бабушки-дедушки? Тоже нет? А к врачам… гм… нашей специальности – обращались? Да, обращались, вижу… И что? И тоже ничего! Хотя… чего это он тут понаписал? Нет, это неправильно… Послушайте, Сонечка, я бы хотел вас пронаблюдать. Очень интересный случай!

Герман Остапович Зубов был фанатом своей специальности. Психиатрии.

– В общем, я давно подозревала, что закончу свои дни в дурдоме. Это в лучшем случае… – уныло пошутила Соня.

– Перестаньте. Правильно поставленный диагноз – это путь к выздоровлению. Сейчас почти все лечится… Вот что. Давайте я вас положу в свое отделение, денька на три!

Соня задумалась. Она не верила, что кто-то когда-нибудь сможет найти причину ее обмороков. И уж не здесь, в провинциальной бедной больничке, ей помогут наконец поставить правильный диагноз… Но чего она теряет? Квартиру она продала, попадаться на глаза Элеоноре со Снежаной чего-то не очень хотелось, суд еще не скоро…

– Хорошо, – вдруг сказала Соня. – Мне пока торопиться некуда, да и незачем пока. Но знаете: если мне вдруг потребуется ехать в Москву – я уеду.

– Договорились… Вас тут не съедят, не бойтесь. Я не доктор Лектор, выгоды никакой не ищу. Можете позвонить своим родным…

– Нет. Потом. Я ведь… Вы забыли, я не просто так сюда приехала.

– А, да… Рассказывайте. Голова не кружится?

– Все хорошо. Вы помните Бурдовского? – спросила Соня. – Он перед выпиской кое-что обнаружил. Адрес. В книге…

– Бурдовского? Ну конечно! А-а… я понял! – озарило доктора. – Он как раз собирался поехать по этому адресу, искать родных нашего Будулая, книга-то Будулаю изначально принадлежала. И вы… Выходит, Бурдовский вас нашел? Что-то вы на Будулая нашего совсем не похожи! – засмеялся Герман Остапович.

– Будулай может быть родственником моего мужа, – сказала Соня. – Я хочу увидеть этого… Будулая. С ним можно будет поговорить?

– Да, конечно. Он вполне вменяем, кстати. Только вот не помнит ничего… Я так полагаю, память может к нему вернуться – если он увидит родных. Узнает знакомые лица…

– Нет, меня он не узнает, – сказала Соня. – И мужа моего он тоже не узнает – даже если Будулай его настоящий отец. В последний раз он видел его младенцем…

– Упс… – озадачился Герман Остапович. – Но тогда, может быть, имя… его собственное имя пробудит у нашего Будулая память! Он ведь не Будулай, да? Как зовут папеньку вашего супруга?

– Не знаю, – мрачно произнесла Соня. – Вы не думайте, что я совсем уж ку-ку… Это долгая, странная история. Моего мужа воспитывала приемная мать… его родная тетка, по матери… Мать была русской. А отец моего мужа – не русский… Цыган, скорее всего.

– Интернациональная история!

– Не то слово. Минутку, я сейчас позвоню этой самой тетке…

Соня набрала по мобильному номер Валентины Прокофьевны.

– Алло… Валентина Прокофьевна? Здравствуйте. Это Соня. Скажите, как звали отца Исы?

– Кто? Соня? Какая Соня? А, Соня! Милая, откуда ж я знаю… – в трубке заиграла бравурная музыка (заставка к одному известному ток-шоу). – О, началось!..

Гудки. Валентина Прокофьевна смотрела телевизор и отвлекаться на какую-то ерунду не желала.

– Не знает, – сказала Соня, нажав на кнопку отбоя.

– Плохо дело… – вздохнул доктор. – Один выход – генетическую экспертизу сделать.

– Да, наверное. Но это потом… Будулай говорит по-русски?

– Прекрасно говорит. Вы его сейчас сами увидите…

Соня подхватила сумочку и пошла вслед за доктором. Она полностью доверилась Герману Остаповичу. И не потому, что о нем восторженно отзывался Бурдовский (да и кто такой этот Бурдовский, сам сомнительная и не вполне адекватная личность!). Просто Соня за свою жизнь успела навидаться всяких докторов. Одни хотели помочь ей, другим было все равно, они просто отрабатывали свой хлеб. А Зубов – из тех, настоящих. Радеющих за своих пациентов. Десять лет держать в больнице несчастного, забывшего свое прошлое! А вдруг Зубов поможет и ей…

– Вот, прошу… Сюда, в эту палату.

В просторной комнате стояло четыре кровати. На одной спал тучный дядька, две другие были пусты, хотя и вполне обжиты, поверх них лежали вещи (их владельцы гуляли, наверное), на четвертой тоже кто-то был, укрытый одеялом. Пахло хлоркой, рыбным супом… Тоскливый больничный запах.

– Будулай, любезный наш… Спите? – позвал Герман Остапович. – К вам гости. Примете?

Человек под одеялом заворочался.

– А? – невнятно отозвался он.

– Я говорю – гости к вам, Будулай.

Одеяло медленно поползло вниз. Соня с интересом смотрела… Она даже забыла о своем обмороке.

– Драсти, – тихо сказал Будулай, садясь на продавленной кровати. Это был пожилой, очень худой мужчина с абсолютно седыми, длинными, чуть вьющимися волосами – до плеч. Со смуглым узким лицом и яркими карими глазами, глядевшими с доверчивым любопытством. Абсолютно детскими, чистыми глазами… Тонкий нос, седые брови… Черты лица правильные, точеные. Идеальные. Только чуть впалый рот – у старика почти не было зубов.

– Будулай, это Соня. Познакомься…

– Соня… – повторил старик.

– Господи… – выдохнула Соня. – Может, он?

– Похож? – с интересом спросил доктор.

– Да, очень похож на моего мужа… О-очень! – Соня была потрясена. Хотя, с другой стороны, все восточные, смуглые лица казались ей похожими.

Соня подошла ближе, села перед стариком на корточки.

– Здравствуйте, Будулай!

Старик улыбнулся и протянул к ней руки. Устоять перед этим движением было невозможно, и Соня обняла Будулая. Худое, слабое тело – ребра можно пересчитать… В ноздри ударил запах дешевого стирального порошка и… травы. Да, так пахнет трава, когда ее косят на газонах… Запах чуть острей и сильней, но… этот запах напоминал запах… Исы!

«Ну я же не животное… чтобы вот так, по запаху…» – остановила себя Соня.

– Драсти, Соня! Как дела? – спросил Будулай.

– Все хорошо! – Соня улыбнулась, встала. Она была очень взволнованна. Шагнула назад, к доктору. Пошатнулась. Тот быстро подхватил ее под руку.

Соня оглянулась – сзади, в дверях, толпились люди – кто в пижамах, кто в чем, нянечки в белых халатах.

– Ой, батюшки, неуж родня у нашего Будулая нашлась? – высморкалась в платок какая-то тетка. – Прям как в кино…

– Я не знаю… – пожаловалась Соня. – Как понять? Правда, очень на моего мужа похож. Очень! Сейчас… – спохватившись, полезла в сумочку, достала фото Исы. К сожалению, небольшое – три на четыре. Все заахали, принялись разглядывать снимок.

– Похож!

– Да где ж похож…

– Нет, похож, похож!

– Да этот-то, на снимке, посветлее…

– Где ж сынок-то этот? Чего сам не приехал?

– Скоро приедет, – поспешно сказала Соня. – Нет, надо обязательно генетическую экспертизу…

– Тише, тише, ни к чему больных волновать! – разогнал всех доктор. – Сонечка, на сегодня хватит. И вам, и Будулаю надо отдохнуть. Идемте, Соня, я вас провожу…

Доктор отвел Соню на женскую половину больницы.

– Вот, будете здесь пока, в этой палате… У нас тут только Дашенька… Дашенька, к вам соседка!

Дашенька – вялая молодая девица – никак на Соню не отреагировала.

Ужин был скромным – филе какой-то рыбы без костей и картофельное пюре. Чай.

Ночь. Тишина. Только где-то далеко в коридоре гремит кто-то ведрами. В соседней палате поет женщина. Безумие… Безумие, что она, Соня, согласилась добровольно остаться здесь!

Соня встала рано утром, умылась, причесалась, привела себя в порядок – слава богу, что хоть какие-то вещи взяла с собой в дорогу. Весь вчерашний день ей казался сном. «Уеду… скажу Герману Остаповичу, что меня вызывают в Москву, и уеду! А с Будулаем пусть Иса разбирается… Зря я без него сюда поехала. Но ничего, выпустят Ису, он, может, генетическую экспертизу решит сделать… От меня одной все равно никакого толку!»

На соседней кровати лежала Дашенька и разглядывала потолок.

– Дашенька, до свидания… – сказала Соня и, не дожидаясь ответа, вышла из палаты.

Постучалась в кабинет главврача. «Надо попрощаться и медицинскую карту мою взять!» – подумала она, открывая дверь.

– Сонечка, что ж вы встали… Скоро обход! – Зубов потер лицо. – Вот, всю ночь не спал… Гадал над вашей картой.

– Да, насчет карты… Герман Остапович, я ее заберу, и мне надо… – начала Соня, но тут же сбилась. – И что? – с недоверием, с мучительным любопытством спросила она. – Разгадали?

– Кажется, да. Садитесь.

– Ух ты… – Соня опустилась в кресло. – Неужели? Нет, я не верю…

– Бился я, бился… Вы, Сонечка, ходячая загадка. Все в норме, а в обмороки падаете… Я и так, и этак вашу карту изучал… Физически вы действительно в порядке. Никаких зацепок! Но мне пришла в голову одна идея… Я ее проверил – и, кажется, все сходится.

– Что сходится? – шепотом спросила Соня.

– Вот, смотрите. Тут зафиксированы все ваши визиты к врачам, выписки из больниц… «Крымова Софья, поступила в приемное отделение двадцать первого декабря…» «Крымова Софья, поступила третьего ноября, доставлена «Скорой» после того, как потеряла сознание на улице…» «Крымова Софья, жалобы на потерю сознания в день обращения…» Опять число, месяц, год.

– Разве дата имеет значение? – спросила Соня.

– Еще какое. Вы помните эти дни?

– Помню… не все, но помню. Обычные дни… А что? – пробормотала Соня.

– А какая в те дни была погода? – Зубов смотрел напряженно, внимательно, гипнотизируя Соню взглядом.

– Обычная погода… Н-не помню! – «Может, он тоже псих? Говорят, безумие заразно… Столько лет общался с сумасшедшим и сам… того. При чем тут погода?!» – подумала Соня, но, естественно, никак не стала озвучивать свою догадку.

– Я нашел в Интернете архив погодных сводок, сверил даты. В те дни, Сонечка, когда вы теряли сознание – стояли пасмурные, облачные дни.

Соня молчала.

– Слушайте дальше… Осенью, зимой, весной – вы теряли сознание чаще, чем, например, летом. Зимой – чаще, чем весной или осенью. Пик обмороков – декабрь. Декабрь, самый темный месяц в году…

Соня перевела дыхание. Нет, какой-то смысл в словах доктора был, но… Разве может человек потерять сознание от того, что на дворе пасмурно?

– Вы мне не верите. Ох… – вздохнул Зубов. – Вы слышали о циклотимии, Сонечка?

– Что это? Никогда не слышала…

– Слышали-слышали! – засмеялся доктор. – Пушкина в школе изучали?

– Да-а…

– Дни поздней осени бранят обыкновенно,

Но мне она мила, читатель дорогой.

И каждой осенью я расцветаю вновь;

Здоровью моему полезен русский холод;

К привычкам бытия вновь чувствую любовь:

Чредой находит сон, чредой находит голод;

Легко и радостно играет в сердце кровь,

Желания кипят – я снова счастлив, молод,

Я снова жизни полн – таков мой организм

(Извольте мне простить ненужный прозаизм).

Соня захлопала глазами.

Осень в Михайловском – сколько стихотворений он написал тогда! – продолжил доктор, словно не замечая ее недоумения. – Осень для Пушкина была самым продуктивным, если так можно выразиться, временем года. Вдохновение, подъем работоспособности… Весной – наоборот, весной Пушкин страдал. А у вас, Сонечка, другое – вам осень не показана. Ваше лучшее время – лето. А Пикассо? – спохватился Герман Остапович. – У этого художника тоже были периоды творческого взлета, зависевшие от времени года… Я вам скажу: циклические ритмы настроения отчетливо зависят от длины светового дня, широты местности и многого другого. Помню, был у меня пациент, который осенью срывался с места, его тянуло путешествовать. Он был как птица – стремился на юг. Туда, где солнце. Где тепло.