Пока Тамара говорила, я исподтишка наблюдала за Анджеем. Зубы стиснуты, желваки по щекам гуляют. Так тебе и надо, гусь! В общем, «у соседа лошадь сдохла, пустячок, а приятно»!

После разноса Анджея настроение мое резко улучшилась, и я уже веселее стала глядеть на жизнь и собственные проблемы. С Толиком и сегодня могу разобраться, да и Темке давно пора какую-нибудь каверзу устроить. Просто так, чтоб было, а то слишком зазнаваться начал. Меж тем Тамара перешла к основному пункту повестки дня.

— Что касается наших баранов. Признание Романа — это, конечно, сильный ход, и начальство это оценило. Но призвало не зарываться. То есть, мы должны любой ценой не допустить, чтобы это признание состоялось. Если он скажет Ирине, что сделал ребенка ее дочери, то она их обоих выгонит, на чем наша история и будет закончена.

— А может, он все-таки расскажет? А мы сделаем так, чтобы она его не выгнала!

— Лета, нам заказано сто серий фильма, а не двадцать восемь. Дальше продолжать?

— Нет, не надо.

— Надо придумать что-то, что в самый последний момент помешает Роману расколоться. Но что? Может, припрется Родион со своими разоблачениями?

— Что в лоб, что по лбу! Сколько раз повторять: Ирина не должна знать, что ее дочь беременна, да к тому же от ее мужа! И эта информация не должна дойти до нее ни от Романа, ни от Родиона. Им обоим придется заткнуться, и по каким-то веским причинам, которые мы тоже должны придумать. Другие предложения!

— Ирина не даст Роману говорить и затащит его в постель. Так сказать: вернулся муж из командировки и жена устроила ему сцену верности.

— Неубедительно. Вилами по воде писано. Они что, по-твоему, целыми днями в постели торчат? А как насчет пообщаться на отвлеченные от секса темы?

— Раз им так надо поговорить, то что, если Ирина опередит Романа и выступит с каким-нибудь встречным признанием?

— Неплохо! Но что именно она может ему сказать, что он резко передумает во всем ей признаваться?

— Ну, что он — первая и последняя любовь ее жизни…

— Неубедительно. Она ему уже надоела хуже горькой редьки. Такое признание вызовет у Романа раздражение, не более. И спровоцирует ответное признание относительно Милы. Не проходит. Следующий!

— Ирина может сказать ему, что она больна, серьезно больна. И без его помощи она не сможет нормально пройти курс лечения и выздороветь, что она очень рассчитывает на Романа.

— Уже лучше. Но здесь есть одна маленькая заминка. Если она действительно больна, то придется вводить врача, придумывать дикие диагнозы и прочее. И при всем при том не забывайте: Ирина — бизнес-вумен. Она трудоголик и пашет за троих. Если она серьезно заболеет, то в момент потеряет свой бизнес.

— Вот пускай и теряет, тогда если Роман ее бросит, то будет выглядеть последним мерзавцем!

— Последним мерзавцем он будет выглядеть, если бросит беременную Милу на произвол судьбы, и пока у нас нет ни одной полноценной идеи, почему он все-таки выбирает Ирину, а не Милу, которую по сюжету сильно любит. Думайте, господа сценаристы, думайте!

— Если я правильно понял, то идеальным вариантом было бы, чтобы Ирина одновременно была и больна, и не больна.

— Поясни?

— Ну, все к ней относились, как к больной, а на самом деле она бы была здорова.

— И к чему ты гнешь? Хочешь, чтобы она притворилась перед Романом больной? И на хрена ей это надо?

— Ну, проверить его, почувствовать на себе его заботу…

— Чушь собачья!

— Подождите, а что если она не притворяется, и вправду здорова, но относиться к ней отныне надо бережно и ласково? Что, если Ирина — беременна?

В комнате повисло молчание. Недолгое, секунд на пять. Потом все взорвались криками и предложениями:

— Тогда от него одновременно будут беременны сразу двое: мать и дочь! Вот это поворот сюжета!

— Хрен он теперь от нее денется, если так помешан на детях, как это декларирует! Как только он услышит от Ирины про беременность, тут же язык проглотит!

— И Ирина будет летать счастливая, слепая и глухая. Или она захочет сделать аборт?

— Хрен ей, а не аборт! Обострять ситуацию, так до предела! Пущай рожает!

Точку в прениях поставила Тамара:

— Значит принимаем: Роман приходит к Ирине, собирается рассказать о себе и Миле, Ирина опережает его и радостно сообщает о том, что у них будет ребенок. Роман теряется, его признание срывается. Кто за? Единогласно. Теперь дальше. Начинаем копаться в прошлом Ирины. В этой серии у нас появляется ее бывший любовник Семен Александрович, с которым она знакома уже больше двадцати лет.

— А зачем он нам нужен?

— А затем, чтобы зритель подумал, практически догадался, что именно этот любовник — отец Милы. Зрителю надо почувствовать себя умным и проницательным, и мы этот шанс ему предоставим. Понятно?

— Куда уж понятнее. Получается, Родион — вдвойне рогатый муж?

— Ну да. Троллейбус — это тот же автобус, только ему не везет в семейной жизни.

— А на самом деле, чья дочь Мила? Родиона или любовника?

— А это как скажет нам высокое начальство. Пока потянем обе линии, а в нужный момент определимся.

Еще через пару часов все было закончено. Мы разбрелись по рабочим местам и стали ваять поэпизодники очередных серий фильма. Потом поэпизодники будут прочитаны Тамарой, затем начальством, и если устроят обе стороны, отданы на растерзание диалогистам. Счастливые ребята, им хоть можно дома работать. Приходят сюда один, от силы два раза в неделю: либо чтобы получить честно заработанные финансы, либо, если не повезет, начальственных люлей. Серия тогда уходит на переделку. Получают и отправляют все сценарные материалы они по электронной почте, дабы минимизировать свое общение с остальной командой. Мы же — офисные работники, со всеми вытекающими, как говорится. Хотя вон ребята со студии-конкурента говорят, что у них не только диалогисты, но и сюжетчики работают в свободном режиме. Главное — вовремя и качественно выполнить свой кусок работы. А где и как ты будешь это делать, никого не волнует. Везет же им. Впрочем, я не жалуюсь. Так, бурчу по привычке, не обращайте внимания.

Только когда стрелка часов подбежала к пяти вечера, я спохватилась: сегодня же пятница! Все, конец рабочей недели, штыки в землю. Правда, при мысли о растерзанной квартире, радость моя поугасла, но посмотреть, что еще успел натворить Толя, следовало непременно. И — чем черт не шутит — надо попробовать: вдруг удастся выставить его за дверь, и на этом все мои огорчения закончатся?

Поскольку Тема щедрой рукой одолжил мне взаймы приличную сумму, а душа чего-то просила, то перед тем, как навестить свой разоренный дом, я отправилась гулять по торговым рядам. Ничто не может так порадовать женщину, как покупка какого-нибудь пустячка, вроде очередной кофточки или бижутерии.

Из торговых рядов я вышла в самом гнусном расположении духа. Лучше бы туда и не заходила. Причиной упаднического настроения стали черные босоножки с закрытыми носами и аккуратной застежкой-шнуровкой по голени. Эти сволочи сидели у меня на ногах, как влитые, и я ощущала себя в них царицей. Стоили они, правда, соответствующе, но хорошая обувь — есть хорошая обувь. И я их купила. После чего резко почувствовала себя несчастной-разнесчастной. Как ни странно, но осознание того, что ты сама можешь позволить купить себе то, что раньше могла получить разве что в подарок, ужасно удручает. Вот появился бы принц на белом коне, на худой конец — бизнесмен на черном Мерседесе, и сказал бы: что, Лиза? Нравятся туфельки? Я тебе их дарю! Так нет же: все сама, все сама!

Толя открыл моментально, будто караулил под дверью. Я ввалилась внутрь и в меру инквизиторским, как мне кажется, голосом спросила:

— Ну?

Толя, словно извиняясь, развел руки в стороны и ответил:

— Пока еще на стадии подготовительных работ. Снимаю штукатурку. Крепко держится, зараза, целый день на одну стену убил.

Не дослушав, я отправилась в большую комнату. Мамочки святы! Я думала, что страшнее, чем вчера, она уже выглядеть не может. Оказалось, я сильно ошибалась. Еще как может. И даже уже выглядит. В комнате спокойно можно было снимать клип про наркоманские подворотни, и никто бы не почувствовал подлога. Кирпичная стена с остаточными вкраплениями штукатурки, затоптанный грязный пол без единого намека, что еще вчера здесь разливалось озеро паркета. А посреди всего этого безобразия лежал перфоратор. Как называется этот гигантский стоматологический инструмент, и для чего он используется, мне в свое время поведал Тема. Так, в целях общего развития.

— Откуда здесь взялся перфоратор? Вчера его, по-моему, не было.

— Я… купил его.

— И на какие, извини, шиши? На последние пятьдесят рублей? Или я чего-то не знаю?

— Я занял. У старых друзей. Понимаешь, Пусик, перфоратор — это крайне нужный при ремонте инструмент. Я знал, что у тебя больше нет денег, поэтому решил, что найду их сам. Пусик, я так хочу сделать тебе подарок, чтобы твоя квартира тебя радовала, чтобы тебе хотелось снова и снова возвращаться к себе домой!

— Ага. Зато пока я вынуждена ночевать у чужих людей, поскольку ни в одной из трех комнат ты не оставил мне хотя бы одной спальной зоны. Сколько, кстати, по твоим прикидкам еще продлится этот ремонт?

— Ну, еще дня три-четыре на подготовку большой комнаты, потом еще столько же на подготовку спальни, и пара дней на библиотеку…

— Эй, я, кажется, спрашивала не про подготовку, а про ремонт! Когда я смогу увидеть свою квартиру не в руинах, а похожей на цивилизованное человеческое жилище?

Толя вздохнул, поднял глаза к небу, пошевелил губами, словно подсчитывая что-то в уме, и изрек:

— Через пару месяцев — точно!

Я закипела. Ничего себе — пару месяцев! А где я все это время буду обретаться? У Темы? Извините, у парня тоже есть личная жизнь, и в условиях однокомнатной квартиры я точно буду ей мешать. И вообще, гость, как рыба, на третий день становится несвежим. Что мне теперь — в гостинице жить? Или комнату снимать? И это при наличии собственной трехкомнатной квартиры? Я вздохнула и начала Финальную Речь:

— Толя, мне кажется, что в сложившихся условиях лучше всего будет, если мы…

— Лизонька! — ловко перебил меня Толя в самом патетическом месте, — ты знаешь, сколько стоит нанять бригаду строителей, чтобы они перестелили паркет, заштукатурили и выровняли стены, а потом покрасили потолки и поклеили обои?

— Сколько? — попалась я на крючок. Любопытство когда-нибудь меня погубит, но устоять я не смогла.

Названная Толей сумма повергла меня в состояние грогги. Стоячий нокаут. Выходило, что если я буду питаться воздухом и одеваться исключительно в прошлогодние обновки, то мне придется пахать еще полгода, только чтобы вернуть все, как было.

— … а я все сделаю быстро и аккуратно, — тараторил Толя, — и главное — бесплатно! Зачем тебе такие траты, ты лучше себе что-нибудь купи, съезди отдохни, вон, в Турцию говорят даже в ноябре можно слетать, там море еще теплое-теплое. А я пока с красками, мастиками повожусь. С твоими легкими, кстати, я бы тебе не советовал дышать всей этой химией. Тебе это очень вредно. А мне все равно, я парень привычный…

За всей этой болтовней я и не заметила, как снова оказалась на улице с пакетом, в котором лежали свежекупленные туфли. После разговора с Толей я чувствовала себя как ребенок, которого хитрый взрослый дядька обвел вокруг пальца. Столь глобальной растерянности я давно уже не испытывала. И могу точно сказать, что это чувство мне очень не понравилось. Когда первая волна потерянности схлынула, меня захлестнула дикая злость. Я подумала: а не вернуться ли мне и не сказать Толе, чтобы он проваливал подобру-поздорову?… И, разумеется, возвращаться не стала. Вдруг я только окончательно испорчу ситуацию? Ведь как ни крути, большую комнату надо восстанавливать, и самостоятельно я эту проблему решить не смогу. Нет, здесь мне нужен чей-то здравый совет. По крайней мере, будет на кого сослаться при случае. А я уже окончательно запуталась, мозги мои плавятся. Все, требую тайм-аут!

* * *

Тема нисколько не удивился, увидев меня на пороге. Ввиду наступающих выходных можно было ожидать, что он будет менее язвительным и желчным, чем вчера. Предвкушение отдыха всегда настраивало его на благодушный лад. Пропустив меня в коридор, Темка встал в торжественную позу и произнес:

— Был этот мир глубокой тьмой окутан. Да будет свет! И вот явился Ньютон.

— Но сатана недолго ждал реванша. Пришел Эйнштейн, и стало все, как раньше, — отозвалась я условленным паролем.

— Ты смотри-ка — запомнила! Выходит, не безнадежна, это радует. Ну, как там ремонт? Идет полным ходом?

— Угу. Несется со скоростью курьерского поезда. Толя даже у кого-то денег на перфоратор занял, весь день штукатурку от стен отдирал.

— Мать, а ты инструмент не перепутала? На хрена ему перфоратор?

— Ошибка полностью исключена. А что ты так взвился?