— Видишь ли, в глобальном смысле перфоратор — это орудие разрушения. Единственный, на мой взгляд, вариант его использования в условиях квартиры, это для того, чтобы продолбить в капитальной стене какие-нибудь отверстия, например, под турник или тяжелый ковер. Да и чем твоему Толику штукатурка помешала?

— Он что-то говорил насчет того, чтобы стены выровнять.

— Да они у тебя и так, как стойкие оловянные солдатики — строго вертикальные и несгибаемые. Нет, с этим ремонтом, чем дальше в лес, тем гуще джунгли. Какого многочлена все это надо Толе?

— Ты все-таки уверен, что он преследует собственные коварные замыслы?

— Практически однозначно. Слушай, не припомнишь, что происходило у вас в последний месяц-полтора? Что-то необычное, выбивающееся из графика?

— Да ничего такого. Все как всегда.

— Лизка, вспомни. Это важно. Не можешь вспомнить чего-то экстраординарного, тогда попробуй хотя бы определить, чем последний месяц отличался от предыдущего. Или хочешь сказать, что они у тебя — как братья-близнецы?

— Ну, где-то так.

— Что ж, попробуем с другой плоскости подкатиться. Что-то новое на работе было?

— Нет. Мы этот сериал не то пятый, не то шестой месяц монстрячим, других нам пока не подсунули.

— Новые любовники?

— Глухо как в танке. Видимо, не сезон.

— Просто увлечения? С которыми тебя невзначай мог увидеть Толя?

— Даже просто увлечений не было. И ни один коллега по работе меня до дому не провожал. И корпоративных пьянок почти не было. По крайней мере, не больше чем обычно. Культурно-массовых мероприятий, типа посещения Арбатских забегаловок, тоже.

— Родители?

— Звонят раз в две недели. Там все, как всегда: тщатся занять достойное место в америкосовской научной элите и учат меня жить.

— Видимо, плохо учат. Все, хорош на меня глазищами сверкать, я просто пошутил.

— Дурацкие у вас шуточки, мужчина. Слушай, я тут вспомнила. Но это, наверное, к делу не относится.

— Что там у тебя?

— Деда пару недель назад сильно прихватило. Копался на своих грядках и потерял сознание. Слава Богу, соседка увидела, позвала мужа с сыном, и они его в дом занесли. Сразу же принялись нам домой звонить. Я на работе была, как узнала — отпросилась и рванула на дачу.

— А Толя? Какова его роль во всей этой истории?

— Ну, как же! Это же именно он с соседями по телефону разговаривал, и мне на работу тоже он звонил. И у деда он раньше меня оказался. Возился с ним, как с малым ребенком, водой отпаивал, лекарства давал.

— Так, уже горячее. Дед, как я понимаю, оклемался?

— Ну да. Оказалось — давление скакнуло, на солнце перегрелся.

— А сколько Толя без тебя с ним на даче просидел?

— Не знаю. Может, полчаса, может — час или полтора. У нас туда электрички как попало ходят, я как раз в перерыв попала. Поэтому точно сказать не могу.

— Пока что все сходится.

— Да что сходится?!

— Слушай, о чем они могли говорить с дедом? Не торопись, подумай, как следует.

— Темка, я тебя не понимаю! Ты ж моего деда знаешь, в какую его сторону занесет, заранее никто не скажет. Он может часами про свои вулканы и магматические породы вещать, а может и Стивена Кинга абзацами цитировать. Да и о чем они могли говорить, если деда только на стоны хватало? Все-таки не забывай, у него приступ был. Деду явно было не до разговоров, тем более с Толиком. Уж поверь мне.

— И все же, собака порылась именно здесь. В конце концов, дед мог просто бредить и о чем-то проговориться. А Толя у тебя сообразительный малый, как показывает практика.

— Хорош туману напускать! О чем мог проговориться дед? О методике исследования осадочных пород? О программе телепередач на следующую неделю? О злобных происках соседского Пашки, который у него с грядки два огурца спер? Ты хоть понимаешь, о чем говоришь?!

— Не кипеши. Мой тебе совет — съезди-ка, навести деда. Посиди с ним накоротке, чаю попей, о вулканах поговори. Вдруг что и всплывет.

— Все, закрываем тему. Не хочу изображать из себя Евлампию Романову, или кто там сейчас по телеку преступления расследует, у меня с детективным жанром всегда были напряги. Это у тебя логическое строение ума, а я — дитя эмоций. Сам же говорил.

— Как хочешь, дело твое.

Пока мы ворошили мою жизнь за последний месяц, Темка успел накрыть на стол. Жареная картошка, присыпанная сверху мелко порезанным чесноком, гуляш и соленые огурцы. Райский ужин! У меня проснулся волчий аппетит, и я в мгновение ока смела с тарелки все, что положил мне академик, и даже попросила добавки. Увы, с добавкой я, к сожалению, пролетела, поскольку Темкин аппетит тоже скромностью не отличался. Пришлось довольствоваться бутербродами с колбасой. Впившись зубами в ароматный розовый ломтик «Докторской», я поинтересовалась:

— Шлушай, а што у тебя на лишном фронте? Я в том шмышле, я тебе не шильно мешаю?

— Да нет. Пока все тихо. Есть, правда, одна барышня, которая пытается меня доставать, но я ее отшиваю. Так что ее в расчет можно не брать.

— А что так? — спросила я, справившись, наконец, с колбасой. — Она уродка? Она зануда? Она ревнивая?

— Просто не мой типаж. Я начинаю лезть на стенку уже через десять минут взаимного общения. Преступно невежественная особа, да еще с потугами походить на даму из высшего общества. Между прочим, разведена, и уже во второй раз. А это показатель.

— Ой, Темка, темнишь, однако. Ну-ка, колись по полной: у тебя с ней что-то было? С чего бы это иначе она за тобой гонялась?

— Ну, — нехотя протянул Темка, — да, один раз я ее до себя допустил по глупости. Как раз в тот вечер, когда мы познакомились. А потом я от нее позорно сбежал. Дико не хотелось читать барышню лекцию, что дважды два — четыре, а не пять, и факт однократного нахождения в одной постели с ней не лишает меня права выбора. Ну, ты меня, в общем, поняла.

— А чего тогда вообще на провокацию поддался?

— Она… красивая, стерва… И ноги, как у антилопы, и грудь — секс-символы обзавидуются. Но только рот раскроет — все: хана. Разом все очарование пропадает. И желание тоже.

— Что-то не везет тебе на подруг. Правда, с предыдущей ты долго продержался. Хотя она и страшненькая, на мой взгляд, была, уж извини.

— Да, это точно — не красотка.

— А кстати, с ней чего расстался? Я что-то тебя так об этом и не спросила.

— Девушка забылась и начала мною командовать. А меня это взбесило. Да еще эта ее дурацкая самоуверенность, что только она знает, что и как надо делать по жизни. Интеллектуалка воинствующая. Хотя поначалу с ней прикольно было сойтись в какой-нибудь схоластике. А потом все как-то приелось, стали раздражать глаз ее запущенная прическа, вечное отсутствие макияжа. Дома вечный бардак, вещи раскиданы, грязь кругом. И готовить она, между прочим, совершенно не умела.

— Хочешь сказать, совсем как я?

— Хуже. Ты просто не готовишь, а она — не умела. Две большие разницы.

— Я польщена.

— Чем? Тем, что я сказал тебе, что ты — редкостная лентяйка?

— Вечно ты все портишь. Кой веки раз сказал комплимент, и тот — с двойным смыслом.

— Ладно, не дуйся. И вообще, Лизка, я понял, что все в этой жизни взаимосвязано. Если у женщины есть ум, но напрочь отсутствует красота, рано или поздно в мужчине взыгрывает животное начало, и он находит себе кого-то посимпатичнее. Если есть красота, но нет ума, то опять же: как только плоть натешилась, находиться с этой глупышкой под одной крышей становится просто невозможно. Значит, опять поиски.

— Все с тобой ясно, бабник-интеллектуал. Ладно, давай я хоть посуду помою.

— Можешь не мыть, я сам, лучше со стола все прибери.

— Идет. Чем сегодня вечером займемся?

— Есть новая киношка. Боевичок, драйв неплохой.

— Мейд ин тама?

— Нет, наша.

— Фу, как печально.

— Зря. Ее очень хвалят, и по прокату вроде неплохо себя зарекомендовала.

— Да? Как интересно.

— Слушай, я не понимаю: кто из нас киношник — ты или я? Это ты должна во всех фильмах разбираться, профессиональные рецензии на них катать, комментарии с умным видом отпускать. А вместо этого ты меня пытаешь, что да как, а потом засыпаешь на середине фильма. Изумляюсь, как тебя еще на работе держат? Ты же телевизор ненавидишь лютой ненавистью!

— Открою тебе страшный секрет: просто я об этом молчу. И мои коллеги тоже. Некоторые не то что телевизор — радио после работы слушать не могут. Пойми, мы же поневоле вместо того, чтобы наслаждаться игрой актеров и развитием сюжета, начинаем ловить сценарных блох: здесь герой не прописан, здесь логическая дыра, здесь потеря напряжения или вообще полная лажа.

— Да, тяжкая у тебя участь, не позавидуешь!

Темка ловко увернулся от запущенной в него мокрой тряпки, которой я вытирала со стола, перехватил ее и обратным броском едва не повесил мне на уши. После непродолжительной перестрелки мы договорились о перемирии и отправились в комнату: Темка — смотреть свой боевик, а я — играть на компьютере в очередную версию Героев Меча и Магии. Сплошная идиллия.

* * *

Проснувшись в половине десятого утра я обнаружила себя лежащей по диагонали на Темкином диване, а хозяина этого самого дивана — съежившимся в комочек где-то у меня в ногах, и как ни странно, — сладко спящим. М-да, теперь понятно, почему он любит звать меня чемпионом по постельным видам спорта — любого запинаю, дабы отвоевать себе жизненное пространство. К тому же все происходит на уровне инстинктов: засыпаю-то вытянувшись в струнку у стеночки, а уж только потом, во сне, начинаю операцию по глобальному вытеснению конкурентов.

Осторожно поднявшись, дабы не потревожить дрыхнущего академика (будущего академика, если уж строго, но иного прозвища для Темы я просто не видела), я отправилась в ванную, а когда организм мой был умыт, причесан и даже слегка накрашен, — на кухню, где в порыве чувств приготовила роскошный омлет с грибами. Вот до чего стресс довел! Так, глядишь, и до пылесоса руки доберутся!

После еды страшно захотелось простого человеческого общения. Заглянув в комнату, я обнаружила, что Темка переполз на подушки и продолжает сопеть в обе дырочки. Значит, не судьба. Да и все темы, относительно которых мне бы хотелось узнать его мнение, вроде как исчерпаны. Остается Машка. Тем более что с этой подругой мы не общались уже безумно долгий срок — целый месяц. Наметив таким образом свой дальнейший маршрут, я быстренько оделась и уже через десять минут катила на трамвае в сторону ее Черемушек.

Про Машку следует сказать особо. Во-первых, нас объединяло то, что мы знали друг друга практически с пеленок, поскольку ходили в одну и ту же ясельную, а потом и детсадовскую группу. И учтите — мы были с ней не-разлей-вода, а это много значит. Если кто-то, даже из старших групп, обижал одну из нас, то потом очень горько об этом жалел, а воспитательницы в очередной раз промывали мозги нашим родителям, что их дочери растут бандитками и хулиганками. Но затем дороги наши разошлись — Машкины родители получили квартиру и съехали из своей коммуналки, не оставив новых координат. Я горько ревела почти неделю, а потом пошла в школу, и там мне стало, как вы понимаете, не до того.

Второй раз наши с Машкой пути пересеклись в университете. Машка училась в параллельном потоке на юридическом, а я, соответственно, на экономическом. Опознали мы друг друга моментально, и могу сказать совершенно честно и откровенно, что несмотря на десятилетнюю разлуку, отношения наши нисколько не охладели. Правда выяснилось, что с момента выхода на свободу из застенок детсада подруга моя все же слегка изменилась. И прежде всего это касалось ее общения с мужской половиной человечества.

В отношении мужчин Машку отличало два состояния. Первое — полная и абсолютная самодостаточность. В такие моменты Машка была спокойна как удав, рассудительна как главный бухгалтер и холодна, как кубик льда в контейнере. Она занималась йогой и у-шу, писала этюды акварелью и посещала Большой зал консерватории, где услаждала свой слух фугами и скрипичными сонатами. Вторая Машкина ипостась — безудержное коллекционирование особей мужского пола, чьими фотографиями, как трофеями, были увешаны стены ее туалета. Машка объясняла это тем, что ей нравится быть окруженной красивыми лицами в самые интимные моменты своей жизни.

Чтобы не шокировать друзей и не ставить себя и их в глупое положение, Машка никого не знакомила со своими мальчиками. Привыкнуть друг к другу они не могли успеть по определению, так зачем забивать себе голову лишней информацией?

Периоды самодостаточности и гонки за трофеями чередовались у Машки с определенной закономерностью, которую она сама, правда, категорически отрицала. Но я давно вычислила, что Машка слетает с катушек а) по весне, б) по осени, в) по жаркой погоде. То есть ее охотничий сезон за незначительными перерывами фактически длился с апреля по октябрь (перерывы обычно приходились на похолодания и сезон дождей). Теоретически можно было предположить, что если услать Машку к эскимосам, там бы она превратилась в образец чистоты и непорочности. Главное — не менять температурный режим.