Что случилось?

Так, не тот вопрос. Главное – лечу!

Ощущение глобального счастья не исчезало. Оно, я это чувствовала, усиливалось с каждым взмахом крыльев, с каждым метром высоты, что я набирала. Оно росло в моей душе, оно было воздухом, которым я дышала и который рывками обдавал мне лицо. Счастье, счастье-е-е! Меня даже подташнивало от восторга.

Я летела над лесом. Даже с этой высоты – а я набрала уже метров сто пятьдесят, не меньше, – деревья были видны каждое по отдельности – от вершины до самого места, которым они воткнуты в землю. В смысле, чем они из неё растут. Значит, это, наверное, не очень густой, жидковатый лес. Или они обычно всегда такие?

А вообще, это было неважно. Я летела! Сама, одна. Летела всем телом, летела, прилагая настоящие мышечные усилия – и легко мне так летелось, здорово! Это была не эйфория даже, а что-то ещё большее. Такого счастья – АБСОЛЮТНОГО, лучше не скажешь, я не испытывала никогда!!! В безоблачном небе светило солнце, блестели листья, промытые ливнем, мерцала трава на нереально зелёном лугу. Нет, на поле – это что-то там на нём только что взошло, может, трава на корм скоту, а может, какой – нибудь злак. И не было у меня никаких проблем, никаких неудач. Я о них попыталась подумать. Но не смогла. Как замкнуло что-то в голове. Всё было просто чудесно. Спасибо тебе, Господи! – радостно думала я, как можно шире и мощнее взмахивая крыльями и направляясь в небо почти вертикально. И это тоже было чудесно! Трудно – так, что напрягалось всё тело, до самой последней жилочки. Но летело, тело летело!

Счастье не покидало меня. Случись со мной что-нибудь другое – я бы обязательно обдумала всё, что теперь меня ждёт: что плохого и что хорошего. Может быть, пожалела бы о том, что случилось именно так, а не как-нибудь ещё. Но такого подарка, такого волшебства я не ожидала… Нет, не волшебства, волшебство – это мимо. Тогда чего – чудесного вознаграждения? За что меня наградили? И почему именно меня? Я лучшая из человечества – если мечта подняться в небо осуществилась именно на моём примере? Поэтому у меня не было мужа и семейного счастья? Да? Поэтому?

Да ну, какая же я лучшая из человечества! Может, все люди сейчас тоже летают? Или в кого-нибудь другого превратились? В хомячков каких-нибудь, овец и леопардов?

Снижаясь, я внимательно смотрела вниз. Видела блестящие светлым металлом крыши большого, размазанного по земле дачного посёлка, увидела какую-то вышку, трассу, лес-лес-лес, ещё скопище блистающих крыш. Люди малюсенькими точками передвигались возле строений. Или это не люди? А кто, многочисленные собаки, что ли? Я снизилась ещё, чтобы наверняка рассмотреть. Люди, конечно.

Я вновь стала набирать высоту. Ой – вижу железную дорогу! Поезд мчится. Как игрушечный. Далеко, но явно быстро. Не сам же по себе – машинист этот поезд вёл! И наверняка в человеческом облике, вряд ли в виде какой-нибудь лисы или страуса можно поездом управлять.

Линза в левом глазу – та, что так и не встала на своё место после моего чудесного превращения во что-то летающее, – всё больше меня мучила. Она давила на глазное яблоко – там, глубоко под веком. Так что смотрела я на мир одним глазом, прищуривая левого бедного страдальца. И это был единственный дискомфорт – всё же остальное моё существо чувствовало себя прекрасно!

В совершеннейшем упоении я летела вдоль железной дороги, а дождавшись электрички, бросилась с нею наперегонки. Длинная зелёная колбаса быстро разогналась и оставила меня далеко позади. Правда, не сразу. Я мчалась изо всех сил и минут пять шла вровень с её головным вагоном. Интересно, сколько километров в час у неё скорость? И сколько тогда у меня?



Я летала до темноты, летала в темноте. Медленно гас закат, вставали на дежурство звёзды, выплыла луна – почти целая. Такой хороший небесный фонарь.

Теперь стало понятно, где Москва, до этого я всё никак не могла определить её, принимая за Москву небольшие городки и посёлки, пролететь над которыми удавалось не более чем за пять-семь минут. Вон она – где над горизонтом встало розово-жёлтое марево. Это горели там, в безумной и славной столице, огни реклам и прочая иллюминация, а выхлопные газы или ещё какая-нибудь вредность поднимали этот свет вместе с собой вверх. Или не знаю, как точно происходит то, из-за чего над большим городом ночью так сияет. Москва существовала, до неё можно было долететь. А значит – мир продолжал стоять на месте.

Сколько, оказывается, лесов в области. Я парила над чем-то сплошняком чёрным, без единого огонька. Значит, над лесом, это точно. Да, я всегда боялась плавать в тёмной ночной воде – потому что неизвестно, какая бяка там может притаиться. А тёмное ночное небо не пугало – оно радовало. Да и вообще – радость моя не проходила даже ночью. Мне было хорошо. Мне было прекрасно.

О! А почему бы не попробовать выполнить какую-нибудь фигуру сложного пилотажа? Интересно, можно ли мне перевернуться в воздухе и сделать что-то типа «бочки»? В смысле – получится ли это у меня?

Я набрала высоту побольше, раз – и через левое плечо перекрутилась вокруг себя. Почти получилось! Да, почти – потому что я не смогла вернуться в исходное положение, как-то завалилась набок, поджала крыло, на сторону которого скручивалась. И стала терять высоту. Хоп! Да я падаю! Да – лечу вниз. Камнем. Етишкин-тришкин, что ж крылья-то я к себе прижимаю, надо их раскрыть, повернуться как-то и поймать воздух! Но всё происходит так быстро…

Э-э, как всё местами-то поменялось! Как будто у меня перед глазами та самая тёмная вода, ну надо же! Вода, а в ней рассыпаны отражающие лунный свет яркие кристаллы. Или стразы. А вот и луна – сама упала в воду и сама оттуда сияет. Красиво.

Блин, да это не луна упала, а я сейчас навернусь! Что делать? Что же я всё падаю?! Крантец, типа того, отлеталась голубушка?..

Нет уж. Надо попытаться перевернуться. Ещё, ещё попытаться. Крылья. Крылья, ну, давайте! Ну, вы же руки, бывшие руки, вы всё можете. Вперёд! В смысле – в стороны. Ну!

Я бросила тело вбок ещё раз, резко развернула одно крыло. Звёзды на дне неба пропали из зоны видимости. Зато появилось шоссе – ого, как оно мне навстречу стремительно несётся!

Ых, как же больно – но крылья, побеждая скорость падения и сопротивление воздуха, раскрылись. Есть! Крыло поймало воздух, второе тоже. Правда, в спине так дёрнуло, как будто кто-то хотел руки (ну, в смысле, теперь уже не руки) из суставов вырвать. Но взмахнуть ими удалось. Вытолкать, ещё вытолкать, ещё и ещё – воздух под себя. Ой, кажется, всё – я снова лечу параллельно земле… Параллельно шоссе.

Да уж, не хватало ещё прямо вот так сразу и устроить себе собственную авиакатастрофу…

Ха, а я даже и не вспотела… Но испугалась…

Не буду во время ночных вылетов заниматься пилотажем!

И всё-таки: неужели это происходит на самом деле?..



А глаз с не вставшей на место линзой хотелось почесать. Просто смертельно хотелось. Но нечем – это я прекрасно понимала. Я летала по кругу и осатанело моргала, вращала глазами, надеясь поставить линзу на место, с безумным выражением лица вылупала их, чтобы поймать в них воздуха и прослезиться. Может, вместе со слезой линза скользнёт на нужное место?

Но вместо этого сошла с рельсов линза и на правом глазу. И мир стал мутным…

Видно мне теперь было в основном только яркую стрелу, разрезающую тьму подо мной – шоссе. Да. И ещё луна мне была видна, если чуть голову приподнять. Жёлтая, большая – гораздо больше, чем тогда, когда я её видела вооружённым линзой глазом, расплывчатая такая.

Но луна мне помочь ничем не могла. Да и все остальные тоже. Спускаться на землю и искать людей, чтобы они поковырялись в моих глазах и поставили забузившие линзы на место, почему-то не хотелось. Было даже страшно. Ну, не страшно, а не по себе, боязно как-то. Потому что, наверное, я не знала, с людьми я теперь или нет. Друг я им или существо не из их системы координат.

Нет, вру. Мне просто к ним не хотелось. Хоть ничего плохого люди мне, в сущности, и не сделали. Хотелось летать. Только летать. Усталости я не чувствовала. Правда, вот глазищи…

И я полетела туда, куда они глядят. То есть фиг их знает, куда полетела. Куда-то прямо, стараясь не снижаться, чтобы ни во что не врезаться.

Так я и летела. Не знаю, прямо ли, или по кривой. Куда-то. От страдающих глаз болела голова, я сжимала брови, яростно морщила кожу на лбу, даже с рычанием оскаливалась – но больше никак себе помочь не могла. Тупо летела. И всё.

Не скоро, но наконец-то небо стало сереть. Сереть, бледнеть, розоветь, желтеть. Вставало солнце. Это я хорошо поняла. Описав в небе большой круг, я, как смогла, осмотрелась. Ага, Москва продолжала чуть заметно сиять над горизонтом. Или это была уже не Москва, а какой-то другой город? Нет, я решила, что всё-таки Москва – ну не могла же я так далеко залететь и под собой не заметить огни какого-нибудь большого города? Не совсем же я слепень? Так, если смотреть на Москву, то солнце встаёт от неё справа. Ясно. Москва, выходит, на севере, раз солнце на востоке. Понятненько.

Всё, надо искать себе аэродром и приземляться. Глаза уже нестерпимо ныли и чуть ли не вываливались, я напрягала их, приглядываясь к тому, что там, на земле, находится. Ну вот как посадить самолёт при отсутствии видимости? В смысле – как мне приземлиться, если ни шиша не видно?

Лес, всё лес и лес. Я медленно снижалась над ним: кто знает, сколько там, внизу, между мной и макушками деревьев – метр или пятнадцать? Штурман-слепняк не может дать убедительного ответа…

Да что ж этот лес всё никак не прекратится? Кстати, интересно, а какой длины мне нужна взлётно-посадочная полоса?

О, вроде наконец-то кончились деревья! Пошло что-то светлое, зелёно-рыженькое. Надеюсь, поле или луг. Всё, сажусь. И буду чесать глаза – хоть об дерево, хоть ногой, если дотянусь! Как же без рук всё-таки плохо!

О-о-ой, опа. Земля. Сели. Очень даже просто! Раз – и аккуратненько приземлились. И посадочная полоса почти никакая не понадобилась. А ну-ка, если снова подняться? Запросто. Толчок ногами, два взмаха – и я в воздухе. Отлично! У меня есть функция вертикального взлёта!!! И посадки!

Я снова приземлилась. Довольно косолапо (с непривычки, конечно), приподняв крылья, прошлась по земле. Это был какой – то лужок. Интересно, в округе есть люди, видит меня кто-нибудь? Вроде сейчас пять-шесть утра. Что обычно в это время делают колхозники? И есть ли они здесь? Да и вообще – существуют ли сейчас колхозы?

Глаза. Я сейчас чокнусь… Как же вернуть на место проклятые линзы?.. Не проклятые, не проклятые, хорошие! Только бы вернуть!..

Я подняла ногу. Ого, какие пальчики! Да, когтем, который только что втыкался в землю, в глаз лезть нельзя. И помыть их негде. Будем пытаться обойтись так… Согнув пальцы своей мощной лапы, я наклонилась как можно ниже. И костяшками этих самых пальцев попробовала дотянуться до глаза. Но не удержала равновесие и упала.

Ничего, поднялась, упёрлась в землю крыльями, снова нагнулась. Есть! Достала до глаза. Но как-то так неосторожно, а потому больно ткнула в него. Силы не рассчитала. Ничего. Повторим. Дальше стала тыкать тихонечко.

Супер! Линза встала на место!

С левой линзой, которая сошла с курса ещё днём, я возилась дольше. Глаз замучила окончательно. Он опух и не то что гноился, но из него текло уже что-то вязкое. Должен, должен мой малыш обязательно оклематься! Постарайся, маленький, выздоровей, пожалуйста!

Я закрыла оба глаза, долго сидела без движения, терпела. Наверное, много времени прошло. Открыла, огляделась. О! Замечательно – неподалёку на разбитой дороге оказалась налитая всё тем же вчерашним ливнем лужа, мелкая, но довольно широкая. Вот в неё-то вместо зеркала я сейчас и посмотрюсь!

Посмотрелась. Ну, теперь мне всё было понятно. Предварительная версия подтвердилась. Отражение в воде и общий осмотр дали убедительное заключение: я – птица. Очень большая птица. В перьях. Правда, голова, шея и часть груди остались человеческие. Почему?.. Так, а морщины? Интересно, на лице есть морщины? Сколько я ни приглядывалась, не поняла – нужно зеркало, вода хитрит. Стоп, такое впечатление, что форма груди стала лучше! Или это узорные перья так всё славно маскируют? А перья замечательные: тёмно-коричневые по центру и краям крыльев, а те, что по грудке и хвосту, с узорными полосами – бело-голубыми с мелкими алыми точечками. Хвост. Да, хвост. Из-за него сидеть на земле было просто невозможно. Мешал. Зато хорошо – моей злосчастной кормы, в смысле задницы, народного бедствия, которое активно отказывалось худеть, теперь не было. Даже ненавистные ляжки потеряли актуальность. Они были в пропорции, по сравнению со всем остальным телом совсем прямо скромненькие, в мелких нежных пёрышках, приятненькие.

Надо же – я сама себе нравлюсь! Вся! Нет, а лицо?.. Всё-таки нужно зеркало.

Долго, очень долго я себя осматривала – и глядя в воду, и поворачиваясь в разные стороны, расправляя крылья, вытягивая лапы и шею. Вот ведь, а? Интересно, интересно…