— Оч-чень смешно, — прошипел оскорбленный Змей, раздеваясь и разуваясь.

— Надеюсь, это потрясающее трясение сотрясением не закончилось? Садись в кресло, будем отрабатывать на тебе навыки оказания первой помощи.

— А я думал, на мне только в остроумии можно упражняться, — желчно выговорил пострадавший, со стоном откидываясь на подголовник. — А-а-а! Поосторожнее, я все-таки живой человек! Пока.

Лиза умчалась на кухню, чтобы намочить чистое полотенце и вынуть из морозилки кусок мяса.

— Спасибо, дорогая, но я не настолько голоден, — заявил страдалец, глядя на него.

— Будем решать проблемы по степени актуальности. Сначала поможем глазу, — хозяйка завернула кусок во второе полотенце и протянула Женьке. — А потом уже желудку. Не подташнивает? — она аккуратно ощупывала пациента на предмет повреждений, стирая влажным полотенцем следы крови и грязи. Приняв молчание расслабившегося борца со злом за «нет», она продолжила сбор анамнеза: — А кровь откуда?

— Частично из его носа, — в голосе Змея слышалась не очень уместная, на взгляд Лизы, гордость, — частично от моих ссадин. С-с-с-с, — втянул он воздух сквозь зубы, когда дело дошло до сбитых кистей. — А анестезия? — жертва довольно узнаваемо изобразила кота из Шрека и с намеком постучала указательным пальцем свободной руки по своей щеке. Лиза, в свою очередь, изобразила тяжелый вздох и потянулась к ней.

Стоило ли удивляться, что пациент проявил неуместную в его тяжелом положении резвость и встретил ее губы своими?

— Я считаю чрезмерным использование столь сильной дозы анальгетика в данной ситуации, — назидательно отметила в ней озабоченная Женькиным состоянием врач, тогда как женщина настойчиво требовала продолжения процедуры. Или озабочена была женщина? Нет, женщина была однозначно озабочена, но врач все-таки взяла верх. — Ты что-нибудь расскажешь? — нет, все-таки верх взяла женщина, смирилась Лиза.

— А что тут рассказывать. Мне предельно точно указали время и внешность нарушителя общественной морали. Я подъехал к девяти, стал ждать. Смотрю, подходит туда же мужик. Всё, как было сказано: среднего роста, щупленький, в длинном плаще. Походил туда — сюда минут пятнадцать. Потом застыл лицом к роддому, руки спереди. Что делает, мне не видно, я же на него с тылу смотрю… Ну, подхожу я к нему, руку на плечо кладу, говорю: «Слушай ты, му#$к, ты тут чего забыл?» А дальше я мало что могу описать, потому что там не мозг работал, а рефлексы. И после того как этот му#$к разложил меня на земле, он так тактично заметил, вытираясь платочком: «Молодой человек, где ваша вежливость?»

Лиза хихикнула, представив ситуацию.

Лицо Женьки стало серьезным.

— Лиза, а кто-нибудь этого вашего онаниста в процессе видел?

— Понятия не имею. А что?

— А то, что у этой категории совершенно другой психологический портрет. Я не новичок в рукопашке и знаю, как убить руками, но никогда этого не делал. А он заточен на убийство. И я прекрасно осознаю, что остался жив только потому, что он этого хотел. Такой мужик не будет дрочить на рожающих баб, поверь моему слову.

До Лизы внезапно дошла серьезность ситуации и липкий холодок страха скользнул по позвоночнику.

— А что он тогда там делал? — спросила она.

— А вот это я и собираюсь выяснить.


И все же бывают в жизни приятные моменты, думал умытый, почищенный и пожалетый Змей, сидя за Лизиным кухонным столом.

— Все-таки хорошо, что ты не вегетарианка, — изрек он в перерыве между пережевываниями ароматной солянки со свининкой. Как было обещано, руки хозяйки дошли до и Женькиного желудка. Точнее дошли ее ноги. До кухни. А до желудка дошла пища. Это все-таки лучше, чем руки, не мог не отметить он.

— Не такие страшные у тебя были раны, чтобы так жаждать мяса, — буркнула хозяйка.

— Вообще-то я жажду крови. Но на безрыбье, как и на безптичье, чем богаты, тем и рады.

— Не нравится — не ешь, — назидательно указала Лиза.

— Почему не нравится, очень нравится. Перчик, который овощ, здесь чудо как хорош. А что у нас на десерт?

— А десерта ты за плохое поведение лишен.

— И когда это я себя плохо вел?! — возмутился Женька.

— Когда обозвал незнакомого мужчину неприличным словом. Сам же говоришь, что все могло закончиться гораздо хуже.

— Ты бы сильно расстроилась? — поинтересовался Змей, всем своим видом семафоря, что правильный ответ «ДА».

— Конечно, — послушно согласилась Лиза. — Мне же пришлось бы потом ходить к тебе уколы колоть и перевязки вязать.

— Пришлось бы, — признал он. — Поскольку кто виноват?

— Ты.

— А кто мне все уши прожужжал, что у вас чуть ли не все окна мужским достоинством истыканы, и если на асфальте желобки поставить, то Банк спермы просто захлебнется от объемов поставок?!

— А что он еще мог там делать? Два вечера подряд. Ни с кем не общаясь. Вон и на третий приперся.

— Что, что? Может, у вас дама какая-то важная лежит, а это телохранитель ейный?

— Вроде нет.

— А может, это какая-то криминальная особа? В смысле, дама какой-то криминальной особы? У вас же этот факт в карточке не отражается?

— Если телохранитель, почему появляется только вечером?

— А днем кто-то из медперсонала приглядывает. Ниндзя в белом халате.

— А мужик проверял, не перекупили ли тайного агента конкуренты?

— Да может, он просто приходит сюда о смысле жизни подумать?

— А раньше что не приходил?

— Ну вот ты, к примеру, часто о смысле жизни задумываешься?

— Бывает.

— Вот и у него случилось. Кого-то в этом смысле кладбище привлекает. А он, вот, может, с другого конца пошел?

— Для философа у него слишком хорошо поставлен удар правой.

— Левой тоже неплохо. А как он работает ногами! Но дело не в этом. Ты что, думаешь, мысли о бренности сущего могут возникнуть только у гамлетов? Сигалам они по комплектации в голову не положены, потому что у них там одна кость, а вместо сердца пламенный мотор? Ладно, что-то мы не в ту степь ушли. Я просто к тому, что у меня изначально была ошибочная информация. На этом и завершим наши дебаты. Ты просто приглядись на работе, персонал расспроси, пусть медсестры у пациенток поинтересуются. А я еще раз «засаду» устрою. Хотя есть у меня подозрение, что больше он не появится, — Женька помолчал, глядя на Лизу. Какая же она все-таки красивая! — Мне, наверное, пора.

— Нет, больше ничего не осталось, — отрезала Лиза путь к отступлению.

— Я бы не был столь категоричен в выводах, — Змей выразительно поглядел в район выреза домашнего платьица.

— Женя, тебе лечиться надо!

— Не понимаю. Если мужчина чего-то хочет, то он кобель, если не хочет — то импотент. Но курс лечения ему показан в любом случае.

— Вообще-то я имела в виду травмы, — хмыкнула Лиза. — Но твои размышления о мужском здоровье находят отклик в моей душе.

— А вдруг у меня сотрясение мозга? Меня же нужно каждые два часа будить и спрашивать, как зовут моих родителей?

— Я все равно не знаю, как зовут твоих родителей, поэтому процедура будет лишена смысла.

— А я тебе скажу. — А может, бред у тебя уже начался? Короче, как врач тебе говорю: с такими повреждениями до дома ты доедешь благополучно. Если только вышеуказанным образом не обратишься к сотруднику ДПС.

— Я идиот. Но не полный.

— Совершенно не полный. Очень стройный, я бы даже сказала, изящный.

— Умеешь ты сказать комплимент, — пробубнил Женька по дороге в прихожую.

Ничего. Сегодня ему, пожалуй, лучше остаться со своими мыслями. А с Лизой пока можно не торопиться. Они теперь все равно будут часто видеться.

И это главное.


Два дня промчались для Лизы так, что она даже моргнуть не успела. К привычной суете по работе добавились звонки Женьки. Такие долгожданные и всякий раз такие неожиданные, что сердце пропускало удар.

Разговаривали, конечно, про таинственного рукоблудника, неожиданно оказавшего рукопашником.

В основном.

Если кратко подвести итог двух-с-половиной-дневных расследований, то «мужик в пальто» оставался величиной постоянной и неизвестной. В приемной передач его по описанию не узнали. Пациентки ничего не говорили, сестры ничего не слышали. Летучий голландец пятого роддома, блин. Ищут пожарные, ищет милиция, ищут фотографы нашей станицы…

Под окнами он больше не торчал. Так, появлялся, отмечался минут пять-десять, всякий раз в том же месте, и исчезал. Как та крыса из «Ревизора» — пришла, понюхала и ушла прочь. И так несколько раз в день. В разное время. Только не вечером. Так что Женькины «вахты» пошли коту под хвост. Или змЕю? Хотя с точки Лизы, у змеи за хвостом шла голова.

От безделья Змей зависал на телефоне, вроде как выясняя обстоятельства дела. Благо ночных смен предыдущие два дня у Лизы не было. Зато сегодня ей полагался трудовой вечер с переходом в ночь. Значит, есть время спокойно, не торопясь, еще раз все проверить на месте.

Собственно, для роддома эти выяснения значения уже не имели, поскольку подозрения в публично-негуманном обращении с семенным материалом с мужика общим решением сняли.

Но Женьке шлея под хвост попала.

Блин, дался ей этот хвост?

Не дался, ехидно заметил Внутренний Голос, не к ночи помянув Фрейда. Или к ночи?

Так, спокойствие, только спокойствие, напомнила себе Лиза, и двинулась в сторону сестринского поста.

— Добрый день, Аля! Что у нас нового и интересного?

— Да ничего нового, ЕлизаветСергевна. Говорят, что под окнами завелся «снайпер». Теперь только и разговоры, что о величине «орудия», дальности его стрельбы, зарядности и скорострельности.

— Серьезные вопросы, так запросто и не решить. А среди пациенток?

— Так пациентки этим и занимаются. Мы-то делом заняты, — Лиза про себя саркастично хмыкнула. — А пациенткам, им чем еще заниматься? Лежи себе да в потолок поплевывай.

— Они тоже делом заняты. Очень важным. Они заботятся о себе и ребенке.

— Сомнительные у них порой способы заботы, — фыркнула медсестра. — «Эти таблетки я пить не буду», — Аля состроила брезгливую мину, копируя кого-то из сохраняющихся. — «Магнезию я колоть отказываюсь!» «От капельниц у меня голова кружится», — она манерно приложила запястье ко лбу.

— А вы им «Больной, не занимайтесь самолечением, доктор сказал в морг — значит в морг», — подмигнула Морозка. Иногда, кстати, пациентки бывали правы, как ни грустно это признавать.

Хотя Стас вел жесткую политику в отношении профессионализма персонала, нагрузка, возраст, «выгорание» давали о себе знать.

— Не, о таких мы врачам сообщаем, — не поняла шутки Аля. — Они там потом вместе решают, кому, куда, что и зачем. Хуже, когда они молча. Не приходят на процедуры, и всё. У нас же учет пофамильный только для лекарств из Списков. А остальное — что пациентки сами называют. Ну, если забыли, мы по направлениям смотрим.

Морозка, конечно, была в курсе такой безалаберности. Но по утрам в процедурку и так очередь, как в мавзолей. Штат среднего медперсонала же не резиновый.

— И что, много таких?

— Не знаю. Сегодня, судя по использованным ампулам, у нас не сделали… — Аля назвала препараты.

У Лизы в голове что-то щелкнуло, расставляя все по своим местам. Так бывает иногда: пришла решать одну загадку, а решила другую.

— И часто у вас такое? — уточнила она.

— Да с переменным успехом. Обычно одна-две ампулы остаются. А в прошлую смену как сегодня было.

— А с таблетками как?

— А что с таблетками? Наше дело разнести стаканчики. А выпили они или нет — кто их знает? У нас на унитазах датчики не стоят.

— Спасибо, что сказала. Пойду я, волью кое-кому… за самолечение.

Она направилась к «мелким». Девчонки бодренько поздоровались.

— Ну, дЕвицы, как самочувствие?

— Когда же это «самочувствие» кончится? — простонала новенькая, пришедшая взамен девочки, которая все же «выкинула», как и чуяла Лиза. У этой был сильнейший токсикоз. Глюкоза внутривенно была сейчас единственным способом ее питания. Но ребеночек сидел крепко, и от маминой морской болезни его не штормило.

— Через восемь месяцев, — ответила ее соседка.

— Ага, через восемь месяцев самое «самочувствие» и начнется, — включилась третья. — Нам тут по ночам это «самочувствие» очень хорошо слышно. Во всех воплях и подробностях, — пояснила она для врача.