Забрав свой чемодан, он глубоко вздохнул, расправил плечи и вышел на улицу.

– Я ненавижу вокзалы! – заявил Максим, когда они шли по перрону.

Тедди бросила на него быстрый взгляд, и, хотя она ничего не сказала, сердце у нее в груди екнуло.

– На вокзалах всегда надо прощаться, – проворчал он и резко остановился.

Она тоже остановилась и посмотрела на него. Его свежее, совсем еще юное лицо, с таким здоровым румянцем и слегка посмуглевшее на осеннем солнце, вдруг приобрело жесткие черты, и она узнала упорство, свойственное и его матери; она углядела его в линии сжатых губ и горделиво поднятом маленьком подбородке.

– Я знаю, миленький, – мягко сказала она, опуская чемодан и кладя руку ему на плечо.

– Мне пришлось проститься с папой на вокзале в Берлине и с мамочкой в Париже, а когда мне надо возвращаться в школу, то и тебя оставляю на вокзале; я не люблю испытывать эти чувства.

Она привлекла его к себе и крепко прижала.

– Я никуда не уезжаю, я всегда буду здесь для тебя, и ты же достаточно умный мальчик, чтобы понять, что есть разница, когда прощаемся мы. Сами обстоятельства другие, не такие, как тогда.

– Да… конечно… но все равно я ненавижу вокзалы!

– Скоро все будет по-другому, Максим. Как только кончится война, отпадет необходимость в эвакуации школ «Колет Корт» и Св. Павла, и они вернутся в Лондон, а тебе можно будет жить дома и ходить днем на уроки.

Он кивнул, и лицо у него посветлело.

– Отец Корешка сказал, что обе наши школы сыграли важную роль в войне. В здании «Колет Корт» теперь размещены призывники, а в Св. Павле – штаб генерала Монтгомери. Не забывай, что он бывший выпускник этой школы.

Она рассмеялась.

– Ну что ты! Разве я могу! Ни ты, ни Корешок не дали бы мне забыть. Во всяком случае, когда все утрясется и войдет в колею, обе школы займут свои старые здания в Хаммерсмите. Кстати, вспомнили об отце Корешка, а вон там – не Корешок ли собственной персоной стоит такой понурый?

– И точно! Он! А я думаю, где же это мистер Трентон? Обычно он сам привозит Корешка на вокзал. Пошли, Тедди, поглядим, в чем там дело. – С этими словами он закинул на плечо сумку с книжками и побежал вперед, разок оглянувшись на Тедди и помахав ей.

– Не волочи по земле свой новый плащ! – крикнула она вдогонку Максиму и не спеша последовала за ним, нагруженная большим чемоданом, своей сумкой и пакетом, полным бутербродов и булочек на завтрак отъезжающим.

– Тедди, привет! – вежливо поздоровался Корешок, когда она подошла к мальчику.

– Привет, Алан. А где твоя мама?

– Ей пришлось срочно удрать, у нее утром встреча в Уайт-холле. В Министерстве труда. Что-то там по отцовским делам. Она вроде бы пытается управлять его бизнесом, так как у моего дяди сердечный приступ, а папа в отъезде. Она знала, что вы с минуты на минуту должны с Графом подойти и посадите меня на поезд.

– А вон и крауторнский поезд подходит! – воскликнула Тедди. – И еще несколько школьников, наверное, ваших ребят… Как здорово, что вы сядете все вместе.

Максим и Корешок проследили за ее взглядом и громко охнули в унисон, когда увидели гурьбу ребят, шедших по перрону.

– Мы не желаем сидеть с ними, – проворчал Максим, закатывая глаза. – Они слишком еще молоды, Тедди. Неужели сама не видишь?

– Новички последнего набора, – пояснил Корешок.

– Мы лучше поедем в другом вагоне, – сказал Максим. – Можно, Тедди?

– Думаю, да. На перроне что-то не так много народу, и мальчишек гораздо меньше, чем я предполагала.

– Многие возвратились еще вчера, – пояснил Корешок и широко улыбнулся. – Небось их матери хотели поскорее избавиться от этих страхолюдиков!

– А вы оба красавцы хоть куда, верно? – полюбопытствовала Тедди, приподняв бровь.

Типичные десятилетние мальчишки, они скорчили ей страшные рожицы, она, к их удовольствию, расхохоталась, и от этой детской выходки настроение у нее поднялось. И она была рада, что Максим повеселел. С ним все будет в порядке, подумала она, и даже более того.

Но сидя в автобусе на обратном пути в Белсайз-Парк-Гарденс, Тедди размышляла, не допустила ли она ошибку, отправляя его в школу. Поскольку Вестхеймов не было, быть может, с ее стороны было бы умнее держать мальчика дома под своим наблюдением.

Однако он был настолько способный ребенок, что нельзя было не отправить его в лучшую школу. Тетя Кетти посоветовала Св. Павла и как подготовительную «Колет Корт». Там младших и старших учеников приучали быть вместе и воспитывали как единый коллектив. Публичные школы древности ведь тоже отличались либеральными традициями, насколько известно, и были чужды каких-либо предрассудков. В этой школе к тому же было некоторое количество детей еврейских беженцев из Германии.

Генри Росситер из «Росситер Мерчант банк» целиком и полностью поддержал идею Кетти, сказав, что Вестхеймы, вне всякого сомнения, будут довольны выбором школы для их сына. Он также сказал, что Тедди располагает достаточными средствами на обучение в этой школе, на учебники и школьную форму, хотя последнее нынче было необязательным ввиду карточного распределения одежды.

Вот по этим соображениям она и отправила его туда, и не по ее вине обе школы были эвакуированы в Веллингтон Колледж, в графство Суррей, в 1942 году, как раз когда Максим поступил в «Колет».

Я решила правильно, уверяла она себя. Занимая свое место в автобусе, она раскрыла свежую «Ивнинг стандард», купленную на вокзале Виктория. Заголовки заставили ее счастливо улыбнуться. Союзники завершали освобождение Франции.

25

– Я так рада, что ты пришла, Теодора! – воскликнула Лидия Пелл, и лицо ее озарила радость при виде Тедди на пороге дома ее матери в Хэмпстеде. – Входи же, ну входи, не стой там на холоде.

– Здравствуй, Лидия. – Тедди радостно улыбалась, входя в дом. – Я же говорила, что приложу все силы, чтобы приехать, и вот я здесь. – Она сняла шарф, пальто и вручила их в протянутые руки Лидии.

– Были некоторые сложности с тетей Кетти, все из-за того, что она надумала сегодня пойти вместе со мной на ужин к миссис Ливайн. Но не предупредила меня заранее, – поясняла Тедди. – В конце концов ей удалось встать на мою точку зрения, и теперь она понимает, что нельзя принимать приглашения, не выяснив заранее, свободна ли я!

Лидия взглянула на Тедди и спросила:

– А у миссис Ливайн сын есть?

– Да. Даже два. Они оба на войне. А что?

– Готова держать пари, что один из них сейчас на побывке дома, – сказала Лидия и усмехнулась. – Насколько я знаю твою тетю Кетти, она скорей всего задумала пристроить тебя к симпатичному молодому человеку.

– Ой, ну что ты! Она не такая! – воскликнула Тедди, глядя на Лидию с подозрением.

– Я на твоем месте не была бы так уверена, – возразила Лидия с той же улыбочкой. Она повесила шарф и пальто Тедди в шкаф, взяла подругу под руку и сказала: – Давай присоединимся к остальным гостям.

Обе молодые женщины под руку проследовали через холл в гостиную.

Еще не войдя, Тедди услышала сквозь закрытую дверь, как кто-то весьма искусно играет на фортепиано, и ей сразу пришел на ум Зигмунд Вестхейм, бывший виртуозным пианистом. От этого воспоминания, от внезапно нахлынувших чувств к горлу у нее подступил ком. Она невольно стала думать о них: где они могут быть сейчас, все ли у них благополучно. Лидия распахнула дверь и провела ее в комнату. Она торопливо отогнала тревожные мысли, чтобы суметь беспечно всем улыбнуться.

Эта комната была хорошо знакома Тедди. Она провела здесь много приятных вечеров с Лидией со времени их первой встречи четыре года назад. Тедди всегда чувствовала себя у них как дома.

Своим милым устоявшимся бытом с некоторой долей примеси былых времен этот дом напоминал сельскую усадьбу. Теплые, приветливые кремовые стены, тяжелые драпри из красной парчи, такого же цвета ковер от стены до стены и восточный коврик перед камином. Диван и кресла были под чехлами из цветастого ситца некогда яркой расцветки, но теперь давно уже поблекшей. Мебель была старинная, сработанная из добротного, выдержанного дерева. На стенах висели картины – масло и акварели, а над камином – красивое зеркало в стиле королевы Анны.

В камине ярко пылало громадное полено, в хрустальных вазах стояли большие букеты золотых и бронзовых хризантем, а на маленьком рояле – медный кувшинчик с сухими осенними листьями. Всё так или иначе настраивало на осенний лад, и в ненастный и холодный октябрьский вечер эта гостиная казалась как никогда приветливой и уютной.

Вокруг инструмента собралась небольшая группа молодых людей: Арчи, брат Лидии, служивший в Королевских ВВС, стоял, одной рукой придерживая за талию свою девушку Пенелопу Джардин. Двое его бывших однокашников из Итона – Том Эндрюс и Виктор Спенсер – оба летчики-истребители, как и сам Арчи; облокотясь на рояль рядом с ними и в такой же позе, стояла девушка Виктора – Дэфни Ходжис.

– А вот и Теодора явилась! – громко объявила Лидия, и пианист прервал игру, а остальные повернулись и тепло приветствовали пришедшую. Она всем улыбалась.

– Общий привет! – сказала она.

Провожая Тедди к другой стене гостиной, Лидия шепнула:

– Единственный, кого ты не знаешь здесь, это парень, так здорово игравший сейчас на рояле. Он из 32-й эскадрильи, что в Биггин-Хилле в Кенте. Это эскадрилья Арчи. Его зовут Марк Льюис.

При упоминании своего имени Марк отъехал на стуле назад, вскочил, подбегая к Теодоре, чтобы познакомиться.

– Тедди, это Марк, – представила его Лидия. – Марк, познакомься с моей подругой, Теодорой Штейн.

– Привет, Теодора, – сказал Марк, протягивая руку.

– Добрый вечер, Марк, – подав свою, сказала Тедди и продолжала стоять, разглядывая его лицо, еще настолько мальчишеское, что оно никак не вязалось с ее представлением о летчике-истребителе. Ее пронзили его глаза. Они были карие и очень темные, почти черные, с каким-то неизъяснимым выражением. Старческие глаза на юном лице, подумалось ей, глаза, повидавшие слишком много смертоубийства и разрушений. Позже в загадочном выражении этих глаз она без труда прочла смесь боли и печали.

– Я сыграл для ребят несколько любимых песен, – сказал ей Марк, прерывая неловкое молчание. – А какую песню больше всего любите вы, Теодора?

– Даже не знаю, – ответила она, внезапно смутившись и растеряв все слова. Она высвободила свою руку из затянувшегося рукопожатия и на шаг отступила, чувствуя, как что-то странное происходит с ней.

– Стало быть, желаний никаких?

Она потрясла головой не в силах вымолвить хоть слово.

Он полуулыбнулся, отвел взгляд в сторону, вернулся и сел за рояль.

– Если пожеланий ни у кого нет, – перехватила инициативу Дэфни, – то сыграй, Марк, вторую мою любимую – «Я буду тобой любоваться».

– Идет! – согласился Марк с улыбкой. – Но с условием, что ты будешь петь.

– Договорились! – крикнула Дэфни. – Мы будем петь все. Согласны?

– Конечно, будем, – подхватил Виктор, и, когда Марк проиграл вступление, все запели.

Тедди тем временем устроилась в кресле у камина. Подошла Лидия и поднесла ей хрустальный бокал белого вина.

– А тебе не хочется попеть со всеми вместе? – спросила она, присаживаясь на подлокотник кресла.

– Спасибо, – поблагодарила Тедди, беря вино. – Пение – прекрасная вещь, веселое занятие, и обычно я с удовольствием пою, но сейчас как-то нет настроения. Не спрашивай о причинах.

– Честно говоря, у меня тоже, – призналась Лидия. – Теперь пение вошло в моду и стало, кажется, самым популярным занятием в компаниях, но оно мешает всякому нормальному разговору, ты не находишь?

– Это верно, – согласилась Тедди. – Но все-таки мы, сидя тут в сторонке, можем показаться остальным чуточку недовольными. Быть может, нам лучше присоединиться к ним, а подпевать, в общем-то, не обязательно.

– Тогда пошли. – Лидия встала. – Вовсе не хочу, чтобы у кого-то возник повод для обиды.

Тедди с Лидией стояли у фортепиано и слушали, как играет Марк. Вне всякого сомнения, он был талантливым пианистом, и она второй раз за этот вечер вспомнила о Зигмунде Вестхейме. Нахлынувшие горькие воспоминания снова перенесли ее в музыкальный салон особняка на Тиргартенштрассе, и острейшее чувство утраты отозвалось в ней физической болью. Она глубоко вздохнула, чтобы как-то утишить эту боль, напомнила себе, что до конца войны ждать уже недолго, а там, глядишь, и Вестхеймы приедут в Лондон, и снова все будут вместе. Все наладится, и жизнь снова потечет, как некогда в Берлине. Прошлое соединится с настоящим и будущим.

Эта хоть и не слишком новая мысль сразу же подняла ей настроение, она отпила вина, поглядев поверх бокала на Марка Льюиса.

Молодой летчик продолжал играть, а она спокойно и с большим интересом разглядывала его. Он был хорош собой: гладкое полноватое лицо, широкие брови, чувственный рот. Волосы темно-каштановые, волнистые, прямо ото лба зачесанные назад, над выразительными глазами с одухотворенным взглядом дуги густых бровей. Широкоплечий и мускулистый, он возвышался над ней, когда их знакомили, и Тедди решила, что в нем не меньше шести футов, а то и больше. Даже сидя за роялем, он выглядел высоким.