Что же касается Элеоноры, которая в 1858 году вышла замуж за Пьера-Жана-Франсуа Бюра, молочного брата Луи-Наполеона, она поселилась в Париже, в доме двадцать один на Елисейских полях, в квартире, пять окон которой выходили прямо на Тюильри. По вечерам она вместе со своим мужем прогуливалась вокруг дворца, где некогда мечтала иметь свой двор.

Жители ее квартала знали из памфлетов, опубликованных после 1848 года, о ее прежней связи с монархом.

Некоторые женщины смотрели на нее с завистью. Другие посмеивались над ее крестьянской походкой.

Возможно, когда-то г-жа Бюр и была Прекрасной Башмачницей, говорили они, посмеиваясь, но теперь красоты больше нет, и она осталась только башмачницей.

Но злословие оставляло Элеонору совершенно безразличной.

Она дожила до 1886 года, сохранив восторженное воспоминание о том времени, когда живостью своих ножек скрашивала тюремную жизнь будущего императора…


В начале мая 1846 года в форте Ам появилась бригада каменщиков, чтобы провести там ремонтные работы.

Луи-Наполеон, начавший уже уставать от Элеоноры, чьи прелести несколько отяжелели от двойного материнства, подумал, что мог бы воспользоваться суматохой, затеянной рабочими, и попытаться устроить свой побег.

После того, как план побега был разработан, он притворился, что заболел, и попросил Элеонору уехать из крепости на несколько дней. Молодая женщина настаивала на том, чтобы остаться у его постели и ухаживать за ним.

— Нет. Я, когда болею, просто невыносим, — сказал он ей мягко. — Я предпочитаю быть один.

Во время прощания принц обнял ее и прошептал на ухо:

— Тебе не надо ехать ни к родителям, ни к тетушке в Перон.

— Куда же мне отправиться?

— К г-же Гордон, в Париж. Она примет тебя очень любезно.

Элеонора взглянула на любовника с тревогой.

— Почему мне надо ехать в Париж?

— Потому что нам не следует оставаться так близко друг от друга…

За те шесть лет, которые она была рядом с ним и день и ночь, Элеонора научилась читать на лице Луи-Наполеона. Она так же хорошо знала эту маленькую складку на его лбу, предупреждавшую о подступавшем гневе, и цвет глаз, когда он лгал.

Она сразу поняла, что он не говорит ей всей правды, и догадалась о безрассудном плане, требовавшем ее отъезда. С трудом улыбнувшись, она сказала спокойным тоном:

— Это, наверное, нужно, чтобы меня не нашли, если начнут искать…

В ответ на это он крепко обнял ее, нежно расцеловал и распрощался…

Как только Элеонора отправилась в Париж, Луи-Наполеон попросил своего слугу Телена привезти из Сен-Кентена рубаху из грубого полотна, панталоны, две блузы, фартук, галстук, шейный платок, головной убор и парик.

— Вся эта одежда, позволяющая вам походить на рабочего, годится всего лишь для того, чтобы вы без особого риска прошли по двору крепости и, возможно, добрались до деревни, — сказал ему Телен. — Но что вы будете делать, монсеньер, когда вам понадобится пересечь границу?

Луи-Наполеон молча крутил свой ус. Телен коснулся проблемы, которая мучила его с тех самых пор, как он задумал побег.

— Без паспорта в кармане незачем все это и затевать, — добавил слуга.

— Я верю в свою судьбу, — сказал спокойно Луи-Наполеон. — Об этом позаботится Провидение!

И Провидение позаботилось.

Несколько дней спустя, когда Телен тер пемзой козырек чересчур новой, недавно купленной каскетки, комендант крепости Демарль зашел предупредить, что к Луи-Наполеону пожаловали гости. То были восхитительная англичанка леди Кроуфорд и ее дочь.

Принц принял их с большой радостью и сразу пустился в воспоминания о Лондоне, городе, который так любил. Неожиданно посреди разговора он обратился к дамам со странным вопросом.

— Не могли бы вы оказать мне одну услугу? Леди Кроуфорд и ее дочь буквально вскрикнули от 'восторга при мысли, что могут быть полезными принцу, которым они безгранично восхищались.

— Ну, так вот, — объяснил им Луи-Наполеон, — мой слуга должен через несколько дней съездить по семейным делам в Бельгию, но у него нет паспорта. Не одолжите ли вы ему паспорт одного из ваших слуг?

Обе женщины не смогли скрыть своего разочарования, так что заключенный, боясь отказа, похолодел от страха.

— Кажется, моя просьба вас смущает, — сказал он. Леди Кроуфорд вздохнула:

— Нет, монсеньер, просто мы думали, что сможем быть полезными именно вам… Неужели ваша просьба состоит только в этом?

Луи-Наполеон постарался сохранить невозмутимый тон и сказал:

— Да, это все!.. Так у вас есть такой паспорт?

Обе женщины улыбнулись:

— Ну конечно!

Порывшись у себя в сумочке, леди Кроуфорд извлекла из нее документ и протянула принцу.

Теперь можно было приступать к выполнению задуманного…


Солнечным утром 25 мая Луи-Наполеон облачился в рабочую одежду каменщика, испачкал блузу известкой, сбрил усы, нарумянил щеки, натянул парик и надел каскетку. После этого он надел грубые деревянные башмаки, благодаря которым стал немного выше, и наконец закурил трубку.

А на полу уже стояла доска, заменявшая ему в камере полку для книг. Взяв ее на плечо, он обернулся к Телену и доктору Коно.

— Ну как?

Оба были поражены: принца невозможно было узнать.

— Теперь надо, чтобы путь был свободен, — сказал он. — Телен, ты сейчас пойдешь и пригласишь рабочих, которые трудятся на лестнице, пропустить стаканчик за мое здоровье в столовой на первом этаже.

Слуга побежал. Само собой разумеется, каменщики тут же согласились на предложение принца, слезли со своих стремянок и с шутками гурьбой двинулись в столовую.

Телен вернулся к своему хозяину:

— Путь свободен, монсеньер.

Луи-Наполеон поправил на плече доску так, чтобы она полностью скрывала его лицо; и вышел на лестницу.

Авантюра началась…


Выйдя во двор тюрьмы, принц ощутил, что ноги его стали немного ватными. К счастью, он сразу увидел своего слугу. Телен беседовал с охранниками, и принц всячески старался повернуться к воротам спиной. При этом он попытался прислушаться к разговору:

— Принц нездоров, — говорил слуга. — Мне надо сходить к аптекарю и купить у него слабительного.

Луи-Наполеон, скрывшись за своей доской, без труда прошел мимо них и вышел во двор, полный солдат, которые мирно грелись на солнышке. В этот момент вся затея неожиданно показалась ему совершенно безумной. От страха его охватила дрожь, и он выронил трубку изо рта. Случилось это как раз в тот момент, когда над ним по крепостной стене проходил часовой.

Эта его оплошность способна была погубить все, потому что ни один настоящий рабочий не оставил бы осколков своей трубки на земле. Поэтому, несмотря на страх, от которого у него свело в желудке, он наклонился, не выпуская из рук доску, собрал остатки трубки и снова направился к воротам.

Там, придав голосу грубую интонацию, он попросил пропустить его. Охранник взглянул на него и, немного поколебавшись, открыл ворота. Заинтригованный одеждой беглеца, а возможно, и красной краской, которой тот почему-то счел нужным вымазать себе лицо, охранник еще несколько раз оглядывался, но так ничего и не сказал.

Луи-Наполеон дошел до подъемного моста и пересек его в то время, как дневальный унтер-офицер был занят чтением письма.

Двадцать пять шагов, которые он постарался пройти спокойно, вывели его за пределы крепости, бывшей для него в течение шести лет тюрьмой. И тут он увидел, что навстречу ему идут два рабочих и пристально смотрят на него. К счастью, один из них решил, что узнал товарища.

— А, это Берту! — сказал он.

Они прошли мимо, и принц продолжил свой путь, направляясь в деревню. Пройдя два километра, он сел со своей доской на краю оврага напротив кладбища и стал ждать.

Очень скоро появился Телен в наемной карете. Он помог хозяину подняться и сесть рядом с ним, после чего карета покатила по направлению к Сен-Кентену. Пока они ехали, принц выбросил через окошечко кареты часть своего маскарадного облачения. Интересно, что думали окрестные крестьяне при виде кабриолета, из которого летели деревянные башмаки, блуза, каскетка и даже панталоны…

Принц, однако, не стал въезжать в Сен-Кентен. Пока Телен менял лошадей, он обогнул пешком городок и дошел до дороги, ведущей в Валансьен, и там, сидя у ручья, дождался своего слугу.

До назначенного у ручья места встречи Луи-Наполеон добрался первым. Прождав полчаса, он забеспокоился и подумал, уж не обогнал ли его Телен. Увидев проезжавшую по дороге карету, направлявшуюся в Сен-Кентен, он остановил ее.

— Не встретился ли вам на пути небольшой кабриолет? — поинтересовался будущий император.

— Нет, приятель, я никого не видел на дороге, хотя и еду по ней уже часа два.

Успокоившись, Луи-Наполеон поблагодарил любезного путешественника, не подозревая, что насмешница-судьба послала ему навстречу не кого-нибудь, а королевского прокурора…

Наконец на дороге появился Телен, и они вдвоем отправились в Валансьен. Время от времени Луи-Наполеон, тревожившийся при мысли, что его исчезновение уже замечено в крепости, просил возницу ехать побыстрее.

В один из таких моментов обозленный возница обернулся и сказал:

— Вы мне осточертели наконец!

Принц умолк и до самого Валансьена не произнес ни слова.

В Валансьене оба добрались до постоялого двора «Оловянный поднос», где, предупрежденная одним из заговорщиков, его уже ждала леди Кроуфорд.

Увидев входящего к ней принца без усов и в парике, англичанка не могла удержаться и громко расхохоталась.

— Монсеньер! Монсеньер! — только и могла она произнести, давясь смехом.

Глубоко задетый, Луи-Наполеон хотел напустить на себя вид царственного достоинства и машинально стал искать кончики отсутствующих усов, чтобы покрутить их. Этот жест, однако, лишь усилил смешливость леди Кроуфорд.

Наконец молодая женщина успокоилась и, сильно смутившись, передала ему паспорт для Телена.

После этого принц и его слуга отправились на вокзал. Там они более двух часов прождали поезд на Брюссель, смешавшись с толпой, в которой принц все время боялся наткнуться на жандармов, поднятых по тревоге комендантом Демарлем.

За пять минут до прихода поезда Луи-Наполеон вдруг почувствовал, что ноги его слабеют: к ним приближался бывший охранник крепости Ам, ставший теперь служащим железной дороги. Видя опасность, Телен устремился навстречу служащему с протянутой для приветствия рукой и затеял с ним длинный разговор. Принц воспользовался этим, чтобы получше спрятать за грудой чемоданов свой легкоузнаваемый нос.

Появление поезда положило конец его тревогам. Он вскочил в вагон сопровождаемый слугой, и оба они благодаря паспортам, леди Кроуфорд без осложнений пересекли границу.

Спустя четыре часа они уже были в Брюсселе. А в это время Луи-Филипп, информированный по телеграфу об этом побеге, пришел в такое неистовство, какого с ним, кажется, никогда в жизни не случалось.

На другой день, вслед за Луи-Наполеоном в Брюссель прибыли леди Кроуфорд и ее дочь.

— Ну вот, теперь мы готовы быть в вашем полном распоряжении, — сказала очаровательная англичанка.

Принц, который с самого отъезда Элеоноры Вержо вел вынужденно целомудренную жизнь, стал всматриваться в обеих женщин с вновь ожившим интересом. Кого из них выбрать?

Насилие над молоденькой девушкой показалось ему делом рискованным, затяжным, сложным и утомительным. Поэтому он остановил свой выбор на матери.

Уже вечером, после кофе, он увлек леди Кроуфорд в свою комнату под каким-то незначительным предлогом и весьма галантно сунул ей руку под юбку. Англичанка почувствовала себя, точно в раю.

А еще через мгновение, уже на кровати, ей удалось убедить его в своей нерушимой привязанности…

ГРАФ Д'ОРСЕ СТАНОВИТСЯ ЛЮБОВНИКОМ ЛЕДИ БЛЕССИНГТОН, ДРУГОМ ЛОРДА БЛЕССИНГТОНА И МУЖЕМ МИСС БЛЕССИНГТОН

Он завязывал любовные интриги с таким же искусством, как свои галстуки.

Жозе Артюр

Несмотря на заманчивые прелести леди Кроуфорд, Луи-Наполеон не задержался в

Брюсселе. Вскоре он перебрался в Англию, прибыл в Лондон, где его уже ждали друзья.

Там, желая поскорее расстаться с воспоминаниями о шести годах тюремной жизни в крепости Ам, он с головой окунулся в развратную жизнь, о которой англичане, взиравшие на это с изумлением и одновременно с завистью, еще долго хранили воспоминание.

В одну из таких вылазок принц познакомился с самым знаменитым денди того времени, графом д'Орсе. Человек этот, как оказалось, призван был сыграть в жизни Луи-Наполеона и, следовательно, в судьбе Франции важнейшую роль. Без него, возможно, не было бы Второй империи. Вот почему он заслуживает того, чтобы здесь набросать хотя бы вкратце его портрет.