Ги Бретон - Женщины времен июльской монархии

Вечеринка началась банальным обедом при свечах. За столом принц выполнял роль хозяина дома и делал это с большим изяществом. Поэтому прежде, чем пригубить вино, он постарался обмакнуть в своем бокале кончик левой груди двух своих совершенно обнаженных соседок.

Когда пришло время десерта, события неожиданно приняли странный оборот. Вот как об этом рассказывает Эрнест Офрей:

«Одна из актрис, по имени Китти Одлер, вдруг воскликнула:

— Поиграем в маленькие садики!

Выйдя из-за стола, она улеглась на ковре и воткнула в свой «абрикос» маргаритку.

Ее примеру сразу же последовали все приглашенные девицы, и гостиная вмиг стала похожа на цветущую клумбу.

— Кто будет моим садовником? — крикнула Китти Одлер.

Луи-Наполеон, обожавший цветы, кинулся к актрисе и занялся увлекательной работой по уходу за садом. Другие гости, оставив мороженое, последовали примеру принца и попрыгали на предложенные их вниманию маленькие клумбочки.

Тут, правда, случился небольшой беспорядок. В течение нескольких месяцев граф д'Орсе устраивал не менее оригинальные развлечения Луи-Наполеону, но в конце концов его собственные средства так истощились, что ему пришлось снова заняться работой художника и скульптора, дававшей ему хлеб насущный

Херриэт преклонила колени.

Эти две судьбы пересеклись, чтобы основать Империю…

Обоих мгновенно точно громом поразило. Но если в глазах Луи-Наполеона вспыхнул едва уловимый похотливый огонек, прекрасные глаза мисс Говард блестели от восхищения.

Херриэт в то время было двадцать три года. Она была фантастически красива. Один из поклонников так описывал ее: «Голова античной камеи на великолепном торсе». Луи-Наполеон был куда менее соблазнителен. К тридцати восьми годам лицо его носило следы бурно прожитой жизни, дряблые щеки обвисли, из-под глаз не исчезали темные круги, а усы пожелтели от постоянного курения. Из-за слишком коротких ног казалось, что он все время семенит. Несколько более представительным он выглядел, когда оказывался в седле, и его широкая грудь создавала некоторую иллюзию мужественности. Короче говоря, этот изгнанник, покинувший тюрьму без единого су в кармане, не имел ничего, что могло бы соблазнить молодую и очаровательную куртизанку, привыкшую отдаваться за богатство или уж ради возможности испытать истинное удовольствие с каким-нибудь симпатичным и пылким молодым человеком.

Однако в Луи-Наполеоне мисс Говард привлекло нечто иное.

Как все англичане, а тем более англичанки, Херриэт парадоксальнейшим образом боготворила Наполеона. Поэтому ни глуповатый вид, ни нищета этого принца не имели для нее никакого значения. Стоило ей только подумать, что Луи-Наполеона в детстве мог нянчить на коленях сам Император, как ее охватывало, по словам Эдгара Ширера, «необыкновенное волнение, а вслед за ним и неодолимое влечение».

В течение всего вечера их первого знакомства принц и мисс Говард, почувствовавшие тайное и непроизвольное единение, вели на людях диалог, который, однако, имел все признаки и волнующий аромат интимной беседы.

Именно к ней он обращался, вспоминая что-то из прошлого, именно ей сквозь дым сигары, нимало не заботясь о других гостях, рассказывал о неудавшихся государственных переворотах в Страсбурге и Булони, о своей жизни в форте Ам, о своем побеге. Это ее он хотел заставить улыбнуться и — ради этого вставил в произнесенную фразу несколько необычных слов. И, конечно, именно ей он рассказал о своей юности в Арененберге. Не сводя с нее глаз, он говорил целых два часа. И не отрывая от него взора, она слушала его с возрастающим восхищением.

На следующий день они снова увиделись. А на третий день стали любовниками.

Луи-Наполеон был мгновенно покорен. Следует сказать, что мисс Говард как профессиональная куртизанка владела, если можно так выразиться, своим ремеслом в совершенстве. Добросовестная и понимающая, что любая профессия требует навыков, она собирала свои знания по крупицам у опытных мужчин и женщин и не стеснялась интересоваться сложными или старинными рекомендациями по технике своего дела, такими, как, например, «Диалоги» Пьетро Аретино или «Новеллы» Боккаччо. Из них она узнала и об оригинальных позах, и о мало кому известных выдумках, и о придающих новую силу ласках.

Принц сразу понял, что имеет дело не с какой-то дилетанткой. Поэтому он решил во что бы то ни стало удержать при себе эту необыкновенную любовницу и попользоваться ею всласть.

Но так как он все же хорошо знал свет, то постарался выразить свое желание в завуалированной форме:

— Я люблю вас, — сказал он.

Мисс Говард, сильно разволновавшись, разрыдалась.

— Вы же совсем не знаете моей жизни.

Опустив голову, она призналась, что пять лет жила с женатым мужчиной, от которого у нее есть сын. Луи-Наполеон улыбнулся:

— Ну и что же! У меня даже два сына. Два бастарда. Они родились, когда я находился в крепости Ам. Это плоды моего плена. Так что у нас теперь трое детей.

Мисс Говард, как и все женщины ее типа, отличалась быстротой мышления. Она мгновенно поняла, что интерес принца к ней может привести ее к большим высотам. Она знала, что, несмотря на два провала, Луи-Наполеон не утерял своего огромного престижа, что самые значительные лица Англии относились к нему с почтительной симпатией и что политические деятели, информированные на уровне Дизраэли, видели в нем будущего императора французов.

Кровать, на которой она лежала обнаженная поверх одеял и скомканных простыней, казалась ей первой ступенькой к трону.

Поэтому, предложив принцу очередную порцию своих знаний и навыков, она наспех оделась и поспешила к майору Маунтджою-Мартину сообщить, что решила его оставить.

Несчастный раскрыл в изумлении глаза:

— Но почему?

Она объяснила, что ей только что открылась любовь, которую к ней питает Его Императорское Высочество, и что в силу своей натуры она не может разрываться между двумя мужчинами.

Майор был человеком галантным и благородным. Он согласился на разрыв и оставил Херриэт ее состояние, владения, драгоценности и конный выезд.

Через несколько дней Луи-Наполеон покинул скромный отель, где жил до этого, и с великолепной непринужденностью великих мира сего перебрался в роскошное жилище, которое куртизанка недавно сняла на Беркли-стрит.

Его жизнь сразу изменилась. Благодаря состоянию любовницы он теперь мог устраивать приемы, охотиться на лис, разъезжать в экипаже по Лондону, совершать верховые прогулки на прекрасных лошадях, иметь свою ложу в Ковент-Гардене и одеваться как денди.

Ничего удивительного, что такой образ жизни шокировал нескольких людей с принципами, в том числе некоторых французов, с грустью взиравших на претендента на императорский престол, жившего на содержании у дамы полусвета. Одним из этих французов был Алексис де Валон, который однажды написал своей матери во Францию довольно суровое письмо по поводу сына Гортензии:

«Я имел счастье встречать здесь довольно часто принца Луи, одного из тех, о ком вспоминают, когда больше не о чем говорить, одной из тех соломинок, за которые хватаются, когда тонут… Достаточно взглянуть на этого маленького господина, вполне заурядного и пользующегося дурной репутацией, чтобы понять всю беспочвенность возлагаемых на него надежд. Его рост совершенно не соответствует той роли, которую ему хотят предложить. Представь себе маленького господина четырех с половиной футов, уродливого и вульгарного, с огромными усами и свиными глазками. Это что касается лица. А что до морали, так он открыто живет, к стыду английского целомудрия, с актрисой десятого разряда, очень красивой, впрочем, по имени мисс Говард. Такое поведение, из-за которого перед ним постепенно закрываются двери лондонского высшего света, выталкивает его из нормального общества и прибивает к миру бродячих актеров…»

Но ни шутки, ни издевки не смущали Луи-Наполеона. Судьба вывела мисс Говард на предначертанный ей путь, она была красива, умна, богата. Она делала волшебными его ночи, превращала в праздник его дни и была в состоянии, финансируя определенное политическое движение, помочь ему добиться намеченной цели. С какой стати он должен был отказаться от всего этого в угоду буржуазной морали?

В то время как Луи-Наполеон вел ленивое и комфортное существование, Херриэт, верящая в звезду принца, готовила себя к деликатным и одновременно опьяняющим обязанностям имперской советчицы. Чтобы восполнить пробелы своего довольно скудного образования, она наняла преподавателей и стала изучать литературу, историю, искусство, философию.

Однако ее преподаватель истории, писатель Александр Вильям Кинглейк, которого давно уже терзала холостяцкая жизнь, решил, что из такой соблазнительной ученицы вполне может сделать себе любовницу. Зная

прошлое мисс Говард, он полагал, что с легкостью добьется желаемого. Как-то утром, не удосужившись произнести хотя бы одно любезное слово, он склонился к Херриэт и положил руку на бедро.

Молодая женщина приняла оскорбленный вид, чем крайне удивила значительную часть мелкого дворянства. Обескураженный Кинглейк попробовал тогда пощупать ей грудь.

В ответ на это она залепила ему звонкую пощечину. Маленькая куртизанка была мертва. На свет появилась Помпадур…

Пока Луи-Наполеон и мисс Говард наслаждались друг другом, в трон Луи-Филиппа со всех сторон летели брызги грязи вследствие целой серии грандиозных скандалов: два пэра Франции, гг. Тест и Кюбьер, были осуждены за коррупцию; принц Экмюль нанес ножевой удар своей любовнице, «старой потаскухе, не стоившей и пинка ногой» граф Мортье попытался убить свою жену; принц Берг был уличен в подделке жетонов одного из клубов; эскадронный командир Гюдэн из Королевского дома был пойман на плутовстве в карточной игре; Мартэн дю Нор, министр юстиции, скончался при загадочных обстоятельствах; один генерал был обвинен в мошенничестве; магистрат заподозрен в воровстве; наконец, пошел слух, что овдовевшая в 1842 году герцогиня Орлеанская вступила в преступную любовную связь с одним из пэров Франции… Скандалы эти затронули и армию, и магистратуру, и высшую знать, и даже королевскую семью. По меткому выражению канцлера Паскье, «высшее общество стало вызывать у низов просто ужас…».

Еще два скандала привели к тому, что весь фасад монархического здания Орлеанского семейства оказался обезображен глубочайшими трещинами.

Первый разразился весной 1847 года. А если быть точным, то 10 июня.

В этот день весь Париж с удивлением узнал о том, каким странным образом граф де Б. отметил день рождения своей жены. Послушаем, что рассказывает автор «Нескромной хроники 1847 года»:

«Все знают графа де Б., этого невысокого человека со свисающими усами и печально опущенными плечами. Всем также известно, что два года назад он дрался на дуэли из-за оргии, устроенной в доме г-жи де В. И все же я напомню об этой истории тем, кто, возможно, забыл. Во время одной вечеринки, где ни о какой стыдливости не было и речи, какой-то тип в результате чрезмерной пере возбужденности „разбил семейную драгоценность“ (этим выражением пользовались наши денди, когда хотели обозначить то, что природа задумала в качестве признака женского пола); так вот, говорю я, „разбил семейную драгоценность“ той дамы, которую граф де Б. собирался почтить. В результате произошла не слишком куртуазная стычка.

Я здесь передаю их пререкания в том виде, как мне об этом рассказали:

— Месье, вы просто мужлан. Я собирался оказать внимание этой даме, а она по вашей вине на несколько дней вышла из строя…

— Извините, мой друг, но у лилипута не может хватить на всех…

Подобное оскорбление по адресу предмета его знатного мужского достоинства вывело графа из себя, и он тут же потребовал у наглого типа удовлетворения.

На другой день соперники скрестили шпаги, с истинно мужской удалью полоснули друг друга по лицу и, довольные собой, разошлись по домам.

После этого граф де Б., чувствуя себя в прекрасной форме, встретился с дамами и без помех принес жертву на алтарь Венеры.

После этой истории он решил подыскать себе жену и нашел ее в 1846 году в лице Стефании-Анны Н., дочери весьма темпераментного генерала, который, служа в Великой Армии, отличился тем, что с одинаковым рвением служил и Купидону, и своему императору.

Стефания была прелестна. Если верить общественному мнению, она обладала самой красивой грудью в Париже, к тому же унаследовала от отца пылкий темперамент, толкавший ее на излишества, которыми довольно долго пользовался не только ее муж. И однажды граф де Б. нашел ее на диване в гостиной в обществе кучера. Придя в неописуемую ярость, он вытолкал вон слишком галантного фаэтона, сделал вид, что простил неверную жену, но в душе задумал подвергнуть ее публичному и примерному наказанию.