Ги Бретон - Женщины времен июльской монархии

«Обед прошел невесело; принц был явно озабочен, и правительственный кризис, который мы тогда переживали, вполне объяснял, как мне казалось, эту озабоченность, следы которой явно читались на его бледном лице. Как же я был далек от истинной причины его состояния! Только потом я узнал, что было предметом его размышлений в тот вечер, а главное, что это не имело ничего общего с политикой. Какой же он все-таки странный и непостижимый исторический персонаж! В то время как все думают, что он поглощен важными государственными делами, принц, оказывается, думал лишь о категорическом отказе этой известной актрисы (факт и впрямь крайне редкий) и о том, что предпринять, чтобы взять блистательный реванш с какой-нибудь другой не менее значительной актрисой .

Этой «другой» предстояло стать маленькой смуглой израильтянке, наделенной, однако, исключительным талантом.

Ее звали Рашель.

Великой трагедийной актрисе было тогда тридцать лет. Принц-президент, не раз аплодировавший ей еще в Лондоне, куда она приезжала в 1845 году, поручил своему неизменному Флери пригласить актрису на обед в Елисейский дворец.

Рашель пришла и покинула дворец только на следующее утро.

Эта легкая победа вернула уверенность Луи-Наполеону. Гордый своей удачей, он стал регулярно приглашать ее во дворец, и очень скоро Рашель без особого труда превратилась в завсегдатая елисейских гостиных. На эту тему есть свидетельство Арсена Уссе. Писатель был приглашен в президентский дворец и встретил там Рашель, чувствовавшую себя вполне свободно. Послушаем его рассказ:

«Когда я приехал в Елисейский дворец, меня ввели в первую гостиную, потом во вторую, потом в третью, где я увидел идущую мне навстречу с улыбкой м-ль Рашель. Было полное впечатление, что она здесь как дома. Впрочем, разве она не везде себя так чувствовала? Но, как оказалось, с некоторых пор она была здесь „хозяйкой дома“.

Принц-президент был человеком ветреным. После Рашель ему захотелось познакомиться с Алисой Ози, обаятельной девушкой, блиставшей в театре «Варьете». Алиса уже была или собиралась стать любовницей Теофиля Готье, Теодора де Банвиля и художника Шассерио, который только что написал с нее картину «Спящая нимфа».

Она была страшно польщена приглашением президента Республики и примчалась в Елисейский дворец вслед за Флери.

После ужина Луи-Наполеон попросил ее предстать перед ним в том виде, в каком она позировала Шассерио. Молодая женщина покорно подчинилась. И тогда принц отнес ее на софу и на некоторое время забыл о достоинстве, которое неотделимо от обязанностей президента Республики…

Алиса Ози больше не вернулась в Елисейский дворец. Через несколько дней после ее посещения Луи-Наполеон нашел на своем письменном столе гравюру довольно фривольного содержания, которая заставила его задуматься. Гравюра представляла молодую комедиантку, совершенно обнаженную, в галантной компании, при этом обе руки ее заняты. Подпись гласила: «Кутящая Ози с полными руками…»

Принц-президент решил впредь обращать свои взоры только в сторону светских женщин…

Верный Флери, бывший главным устроителем всех забав принца-президента, занялся выискиванием грациозных созданий, главными достоинствами которых должны были быть упругая грудь, приятной округлости ягодицы, темперамент раскаленных угольев и имя, принадлежащее высшему свету.

Но удалой адъютант, к сожалению, с трудом различал свет и полусвет. И потому однажды вечером привел в Елисейский дворец некую м-ль де Б., дочь колбасника с улицы Сен-Виктор, у которого благодаря щедрости некоторых господ была довольно богатая упряжка. Его дочь без малейших колебаний распорядилась прикрепить к своей карете герб. Эта псевдоаристократка тщилась казаться настоящей и напускала на себя важный вид, от которого в частной жизни ей мало что удавалось сохранить.

Встреча с Луи-Наполеоном была приукрашена довольно живописным инцидентом. Вот как об этом рассказала молодая женщина на следующий день в кругу друзей, один из которых записал ее рассказ в своих «Мемуарах».

«Вы все знаете Флери, адъютанта президента Республики. Так вот, господа, этот важный человек вчера похитил меня между одиннадцатью часами и полуночью. Карета похитителя везла меня таинственным путем, пока мы, наконец, не въехали в парк; вскоре я предстала перед самым высокопоставленным и самым могущественным человеком нашего времени. Нам подали совершенно изысканный ужин. Ах, если бы вы только знали, какой любитель выпивки этот высокий и могущественный человек! Я, конечно, сразу поняла, чего он. хочет от меня. Поэтому не стала ломаться и сделала все, что было в моих силах, а так как по части подобных удовольствий он не терпит, как я поняла, никаких ограничений, то и постаралась обеспечить ему столько наслаждения, сколько он мог пожелать. Он у меня дошел до полного изнеможения. Потом мы еще немного выпили, и тут меня неожиданно прихватила маленькая нужда. Да, вот именно, мне безумно захотелось пипи. В такие минуты я обычно не особенно стесняюсь.

— Мой принц, — сказала я ему, — не желаете ли подойти к окну и спеть песенку королевы Гортензии…

Не понимая, почему мне вдруг взбрело в голову послушать песню, сочиненную его матерью, он, однако, подошел к окну и запел своим довольно красивым басом.

Пока он пел известный вам приятный романс, барабаня пальцами по стеклу, я подошла к ночной тумбочке, всегда стоящей у изголовья, открыла ее и облегчилась. Заметив мою уловку, президент расхохотался так, что минут пятнадцать держался за бока. Когда же успокоился, то открыл свой секретер и сказал мне:

— Возьми, ты такая смешная, что заслуживаешь двойного вознаграждения…

И дал мне десять тысяч франков .

Несмотря на то, что эта неожиданная сцена очень его развеселила, будущий император постарался поточнее объяснить Флери, чего он хочет в будущем, а именно, подлинных светских женщин. Тогда адъютант стал всматриваться взглядом знатока в более избранные круги, а тем временем принц-президент и сам вел свою маленькую охоту. В результате столь мощных усилий в президентскую постель удалось уложить очаровательную маркизу де Бельбеф.

Эта связь длилась несколько месяцев, и Луи-Наполеон в восторге оттого, что может проявить себя с дамой из хорошего общества, не позаботился о том, чтобы скрыть узы, связывающие его с красивой маркизой. Даже напротив того. Вьель-Кастель рассказывает, что 15 августа на балу, проходившем в замке Сен-Клу, многие видели, что президент «хватал за ляжки г-жу де Бельбеф и что та при этом не казалась ни удивленной, ни взволнованной».

Скорее всего она уже привыкла к этому в частной жизни.

По истечении какого-то времени Луи-Наполеон, по-прежнему сохранявший нежные чувства к мисс Говард, без которой все для него сложилось бы совсем не так, как сложилось, оставил маркизу де Бельбеф и стал любовником леди Дуглас «. Ему казалось, что, наслаждаясь с англичанкой, он чуточку меньше обманывает нежную Херриэт. Но все привязанности Луи-Наполеона оказывались кратковременными. У него было такое же ветреное сердце, как и у его матери. В один прекрасный день он прогнал прекрасную леди, и все его помыслы сосредоточились на графине де Гюйон.

Эта молодая женщина отличалась легкой походкой и говорливостью. Любовь и ее окрестности, как любил говорить Виктор Гюго, были для нее поистине навязчивой идеей. А говоря еще точнее, она не могла думать ни о чем, кроме этого. Одна небольшая история, поведанная Ламбером, подтверждает лишь то, что она окружала себя друзьями, озабоченными теми же проблемами. Как-то раз, когда она совершала прогулку в парке Фонтенбло в обществе г-жи де Персиньи, она заметила осла, щипавшего травку. Рассмотрев в первую очередь совершенно определенную часть тела этого животного, она воскликнула:

— Нет, вы только взгляните, моя дорогая, какое сильное это животное.

— Как, вас это удивляет? Да у моего мужа ничуть не меньше…

— Не может быть!

— Уверяю вас… «Он» не входит в мой браслет…

— Да что вы? Тогда измерьте, и мы сравним, есть ли разница…

И обе дамы немедленно приступили к делу. Графиня ухватила осла за голову, чтобы тот не двигался, а тем временем г-жа де Персиньи, сняв с руки браслет, надела его на ту часть тела животного, которая интересовала обеих дам. Это обстоятельство взволновало осла, чьи чувства сразу пробудились. Испугавшись, г-жа де Персиньи попыталась снять свой браслет. Но не тут-то было. Тогда ей на помощь пришла графиня де Гюйон, и обе женщины принялись изо всех сил стаскивать с. осла свою драгоценность. Осел, славное животное, не ведавший порока, закричал от боли и умчался галопом.

Подруги помчались за ним вдогонку и добежали до соседней фермы, в которой укрылось животное. Женщины объяснили фермеру, что с ними приключилось, а тот, насмеявшись до слез, поспешил вернуть им браслет…

Вьель-Кастель: «Принцесса Матильда уверяла, что леди Дуглас спит с президентом. И, судя по всему, так и есть». Мемуары.

Можно не сомневаться, что графиня де Гюйон подарила Луи-Наполеону волшебные ночи. Но потом принц-президент устал от нее, как от многих других, и остановил свой взгляд на графине Ле Он, жене бельгийского посла, обаятельной молодой женщине, которую в Париже звали «златовласой посольской женой»…

К сожалению, у этой волнующей особы уже был любовник.

Им был г-н де Морни, сводный брат будущего императора…

Всем известно, что г-н де Морни был плодом преступной любви. Его мать, королева Гортензия, зачала его от генерала де Флао, рослого и могучего незаконнорожденного сына г-на Талейрана и г-жи де Флас .

В один прекрасный день Морни подытожил свое положение одной забавной фразой:

Я — сын королевы, внук епископа, брат императора и во всех случаях… незаконнорожденный .

Но начиная с пятнадцати лет юный Огюст подписывался «де Морни».

Когда ему исполнилось двадцать, он сам себе присвоил титул графа и ринулся в жизнь, в которой, по словам мемуариста, «легкомыслие и бесконечные удовольствия предпочитались раздумьям». Красивый мужчина, просвещенный денди, блестящий рассказчик, неотразимый сердцеед, он умел нравиться женщинам и извлекать из этого кое-какие выгоды.

В 1832 году в Тюильри, где он не раз бывал по приглашению своего друга герцога Орлеанского, Морни познакомился с молодой и очаровательной графиней Ле Он, дочерью банкира Моссельмана и женой бельгийского посла. Эта восхитительная блондинка, прозванная впоследствии «златовласой посольской женой», была во цвете своих двадцати лет. По отзывам тех, кто ее видел, она была так красива, «что на придворных балах никогда не носила украшений: ее тончайшая кожа, изящная талия, природное великолепие делали любые драгоценности безвкусными». Морни сразу влюбился в нее и, нимало не заботясь о Филиппе Орлеанском, который в тот момент был любовником прекрасной графини, стал за ней ухаживать, а вскоре, как любят говорить целомудренные романисты, «и сам стал пользоваться ее благосклонностью…».

Очень скоро связь лейтенанта и жены посла стала официальной. Все привыкли видеть вместе эти два элегантных, породистых, умных существа, задававших моду, неистощимых на остроумие, короче, блиставших в буржуазном Париже добряка Луи-Филиппа каким-то необыкновенным светом.

Посол, бывший на двадцать лет старше жены, в конце концов смирился с этой ситуацией, вполне, возможно, польщенный тем, что своим выбором м-ль Моссельман обнаружил те же вкусы, что и у г-на де Морни…

Эта семейная жизнь втроем тянулась годы, и когда графиня Ле Он в 1839 году родила дочь, парижане стали напевать довольно двусмысленную песенку, которая вряд ли могла понравиться бельгийскому послу.

Связь с хорошенькой графиней ничуть не мешала Морни ухаживать за другими не самыми неприступными дамами и вместе с ними устраивать в высшей степени легкомысленные вечеринки.

Во время одной такой вечеринки у г-жи де Вильплен он познакомился с некоей г-жой Г., которая, заметив его интерес к себе, шепнула ему на ухо:

— Заходите ко мне, я покажу вам свое поле битвы.

Соблазненный приглашением, он навестил ее.

Вот что пишет один из его биографов:

«Поле битвы оказалось на деле широченной кроватью в комнате, все стены которой были в зеркалах самых разных форм, размеров и производства: псише, венецианские, изготовленные Гобеленами. Просто музей зеркал.

— Вы их коллекционируете? — спросил Морни.

— Да. Каждое отличается своими страстями, — ответила она, улыбаясь.

Чуть позже Морни понял, в каком смысле следовало понимать слово «страсть». Г-жа Г. увлекла гостя на поле битвы, где он смог убедиться, что ей буквально нечему было бы учиться у самых опытных куртизанок. Она изощрялась в бесчисленных играх и позах, ошеломляя фантазией».