Ги Бретон - Женщины времен июльской монархии

А вскоре еще один знаменитый человек стал завсегдатаем в салоне графини де Монтихо. Это был г-н Бейль, прославивший себя впоследствии под именем Стендаля.

Несмотря на то, что ей тогда было только девять лет, Евгения влюбилась в г-на Бейля, который умел так интересно рассказывать всякие истории. Много лет спустя она призналась Огюстену Филону: «За обедом мы почти не ели (моя сестра и я), так нам не терпелось поскорее его послушать. При каждом звонке мы мчались к входной двери. Наконец, торжествующие, мы вводили его в гостиную и усаживали в предназначенное для него кресло у камина».

Сидя у огня, Стендаль брал обеих девочек к себе на колени и рассказывал о сражениях Наполеона.

«Мы не давали ему времени передохнуть, напоминали ему о победе, о том, что он тогда покинул императора, о котором мы целую неделю думали и потому нетерпеливо ожидали волшебника, в надежде, что тот воскресит его для нас. Его фанатизм передался нам. Мы плакали, мы дрожали, мы сходили с ума…»

Потом Евгения добавила: «Он первым заставил биться мое сердце…»

В течение четырех лет г-н Бейль заходил к донье Мануэле каждый четверг и мало-помалу сам полюбил прекрасную Евгению… Этой чистой любви мы, возможно, обязаны несколькими восхитительными страницами нашей литературы. Многочисленные исследователи творчества Стендаля уверяют, что это для нее он внес в «Пармскую обитель» описание битвы при Ватерлоо. Один из исследователей, Абель Эрман, писал: «Даже самым несведущим бросается в глаза, что эпизод битвы, столь красочно описанной, ничему не служит, что он никак не связан с развитием сюжета, и если бы он был опущен, книга, возможно, только выиграла бы; но все мы при этом много бы потеряли. Впрочем, никому и в голову бы не пришло требовать столь варварской жертвы. Но, читая эти страницы, как не вспомнить толстого г-на Бейля, сидящего в кресле с двумя своими маленькими подружками на коленях и рассказывающего им каждый четверг о битвах Наполеона?»

Да, Стендаль был влюблен в Евгению, которую называл на свой лад, Эукения. В бесчисленных таинственных пометках, зачастую не поддающихся прочтению, которыми он заполнял поля своих рукописей, это странное имя встречается часто.

17 марта 1839 года обе девочки возвратились в Мадрид, где только что скончался их отец. Стендаль был в отчаянии. Многие месяцы спустя, под впечатлением этой даты он записал на полях одной страницы «Пармской обители»: «17 марта 1839 года. Отъезд Эукении, двор почтово-пассажирской конторы». Чуть ниже можно видеть запись, которую специалисты по криптографии едва расшифровали: «П. и Е. в Оло». Это означает, теперь мы знаем, что Пака и Евгения прибыли в Олорон, откуда будущая императрица Франции отправила писателю очень милое письмо.

Так что имя и инициалы голубоглазой девочки, часто встречавшиеся на полях рукописей Стендаля, свидетельствовали о его нежной и постоянной заботе о ней…

Однажды г-н Бейль, с сердцем, полным любви и, быть может, признательности своей маленькой вдохновительнице, написал совершенно откровенно внизу одной из своих тетрадей: «Я сделал это для Эук…»

Вот так, в свои четырнадцать лет, Евгения Монтихо, рыжеволосая красавица с волнующим взором голубых глаз, помогла, сама того не ведая, одному из величайших романистов всех времен проявить свой гений …

В Мадриде Евгения, у которой было немало чисто мужских склонностей, вела довольно свободную жизнь для девушки своего времени. Рассказывают, что она скакала верхом без седла, плавала брассом и фехтовала, как старый бретер, что невероятно шокировало дам из высшего общества.

Большая фантазерка, увлеченная читательница романов плаща и шпаги, будущая императрица мечтала быть похищенной разбойниками и поучаствовать с ними в каком-нибудь страшном и одновременно чудесном приключении. Иногда она отождествляла себя с героями своих романов вплоть до того, что копировала их поведение. Однажды, когда какой-то английский офицер начал иронизировать над ее манерой ездить верхом, она всадила себе в ладонь перочинный нож…

В шестнадцать лет Евгения превратилась в одну из самых красивых девушек Мадрида. Когда она выезжала верхом на променад в Прадо, все офицеры пожирали ее глазами голодных волков, а иные не могли удержаться от восхищения ее рыжими волосами. Между тем сама она от этих рыжих волос была просто в отчаянии. Они казались ей сущим наказанием, и она подолгу расчесывала их свинцовым гребнем в надежде, что они хоть немного посветлеют. И надо сказать, этот странный способ за несколько месяцев дал желанный результат: Евгения стала блондинкой…

Отныне все для нее переменилось. Она смотрела на мужчин с вызывающей самоуверенностью и мечтала быть похищенной теперь уже только одним разбойником…

Максим Дю Кам, встретившийся с ней в 1842 году, был поражен ее раскрепощенностью. Вот что он пишет:

«Мы были поглощены игрой в маленькие кегли, не помню сейчас, как она называлась, которые надо было повалить каким-то особым образом, как вдруг в комнату вошла девушка с возгласом: „Ох, как накурено!“ Она пожала руку лорду Хоудену, поздоровалась по-испански с Мериме, и так как все мы в приветствии склонились перед ней, она вскочила на бильярдный стол и принялась танцевать качучу. Покачивая бедрами, выгибая грудь, отщелкивая пальцами ритм, приподнимая юбку и тряся опущенной головой с полу прикрытыми веками, она сбрасывала со стола бильярдные шары и смеялась. Лорд Хоуден ущипнул ее за икру; она легонько шлепнула его ладонью по голове, бросилась к двери и исчезла. Это была Евгения-Мария де Гусман, графиня де Теба…»

Эта новая манера держаться встревожила Меримо, и однажды он написал графине де Монтихо: «Я боюсь за Евгению, вокруг которой вьются лихие гусары, без единого су в кармане, зато с неподражаемыми усами и в ослепительных мундирах. И это заставляет меня всей душой желать, чтобы она поскорее была устроена, во всяком случае, раньше, чем начнется первая глава ее романа».

Первая глава романа, которого так опасался Мериме «для своей маленькой Евгении», оказалась весьма скорбной…

Однажды в 1842 году графине Монтихо нанес визит один из ее кузенов. Это был красивый молодой мужчина двадцати одного года с большими печальными глазами и лицом, обрамленным бакенбардами. Этот баснословно богатый человек был герцогом Альба и испанским грандом в двенадцатом колене.

И Евгения, и ее сестра Пака сразу же влюбились в своего красивого кузена.

В свою очередь, герцог Альба почувствовал сильное влечение к обеим сестрам, но никак не мог остановить свой выбор на одной из них.

Целыми неделями он прогуливался под руку то с одной, то с другой, и весь Мадрид, забавляясь этим, гадал, какая же из сестер станет герцогиней…

В конце концов весной 1843 года, обстоятельно поразмыслив, герцог объявил г-же Монтихо, что хочет жениться на Евгении.

Графиня, отдававшая явное предпочтение старшей дочери, постаралась скрыть свое недовольство.

— Я должна подумать, — ответила она. Герцог, слегка удивленный этим, удалился. Г-жа Монтихо тут же пришла к Евгении и потребовала, чтобы та отвадила своего воздыхателя.

— Я хочу, чтобы он женился на твоей сестре. Поначалу девушка заупрямилась. Она любила герцога и хотела стать его женой. На протяжении двух недель в доме продолжались бурные сцены со слезами.

В конце концов, исчерпав все аргументы, графиня дошла до того, что публично ударила дочь. Ей удалось навязать свою волю. В один прекрасный день Евгения со слезами на глазах стала расхваливать свою сестру герцогу Альба.

— Вам следует жениться на ней… Она вас любит…

Молодой человек, не слишком твердый в своих чувствах, без труда дал себя уговорить, что привело в отчаяние бедную Евгению.

На следующий день, сделав попытку отравиться серными спичками, она написала ему удивительное, письмо, полное гордости, искренности, величия и жажды героизма:

«16 мая 1843 года. Среда, вечер. Мой бесценный кузен, Тебе покажется смешным, что я пишу такое письмо, но так как всему в этом мире бывает конец, мой тоже теперь не за горами, и мне хочется объяснить тебе все, что у меня на сердце, потому что я не в силах вынести это. У меня сильный характер… Но когда со мной обращаются, как с ослом, когда меня бьют прилюдно, кровь моя закипает, и я не знаю, что могу сделать. Многим кажется, что нет на свете никого счастливее меня, но те, кто так думает, ошибаются. Я несчастна, потому что сама себя сделала такой. Мне надо было родиться веком раньше.

Ты бы сказал, что я романтична и глупа, но ты добрый и простишь бедную девочку, которая потеряла всех, кто ее любил, и на которую все смотрят с безразличием, даже собственная мать, даже сестра и, осмелюсь ли сказать, даже мужчина, которого она любит больше всех и ради которого готова была бы попросить милостыню и согласиться на собственное бесчестие: мужчину этого ты хорошо знаешь. И не говори, что я сошла с ума, прошу тебя, пожалей меня: ты не знаешь, что значит любить человека, который тобой пренебрегает.

Есть люди, которые рождены для счастья: ты один из этих людей. Господу угодно, чтобы ты был счастлив всегда. Сестра моя добра, она любит тебя, ваш брак не за горами, и тогда ваше счастье будет полным. Если у вас 15удут дети, любите их одинаково: не забывайте, что они оба ваше продолжение, и не задевайте чувства одного, демонстрируя большую любовь к другому. Следуйте моим советам и будьте счастливы. Этого тебе желает Твоя сестра, Евгения.

И не разубеждай меня, это бесполезно. Я кончу свои дни вдали от света и от тех, кого люблю. С Божьей помощью все возможно, и мое решение принято, потому что сердце мое разбито».

Как-то раз после этих событий, когда Евгения, сидя верхом, спускалась по лестнице, она свалилась с лошади и, больно ударившись, скатилась к ногам незнакомой старушки. Незнакомка помогла ей встать и сказала:

— Дай-ка мне твою руку, малышка. Я нагадаю тебе что-нибудь хорошее… О, какие у тебя чудесные линии!.. Ты высоко поднимешься, проживешь сто лет и закончишь свои дни ночью…

Из всего пророчества Евгения запомнила только одно: она проживет до ста лет. И она подумала, что для оплакивания погибшей любви это слишком долгий срок…

Пака де Монтихо вышла замуж за герцога Альба 14 февраля 1844 года.

Ее мать тут же принялась думать о том, как бы выдать свою вторую дочь. С этой целью она стала приглашать в дом всех титулованных молодых людей Мадрида. Вокруг Евгении теперь постоянно кружилась стайка претендентов подобно бабочкам-однодневкам в погожий летний вечер.

Будущая императрица, обожавшая поклонение, постепенно забыла герцога Альбу. К ней вернулись беззаботный смех, кокетство, свободные манеры. Она стала прогуливаться по широким мадридским проспектам под руку то с одним, то с другим из бесчисленных своих поклонников, и очень скоро праздная публика начала шептаться, «что она позволила вонзить в себя бандерилью в Алькасаре…» .

На самом деле все было намного тривиальней: Евгения просто флиртовала. Целомудренная, несмотря на все свои эмансипированные выходки, она тут же била веером по рукам своих воздыхателей, если они позволяли себе малейшие вольности.

Список тех, кому досталось по рукам, был довольно длинным. Назовем их: маркиз д'Альканьисес, будущий герцог де Сестос; виконт д'Агуадо, местный Ротшильд; граф д'Ультремон; Камерата, внук Элизы Бонапарт;

герцог де Дудовиль; писатель Эдуард Делессер; ее кузен Фердинанд де Лессепс и даже герцог Омальский, сын Луи-Филиппа, подумывавший одно время на ней жениться.

Все эти «женихи» вихрем проносились в жизни Евгении. Она шутила и смеялась с ними, отправлялась в их сопровождении на верховые прогулки, танцевала с ними на балах, но упрямо отказывала в своей руке.

Наступил, однако, день, когда она впервые заколебалась. Правда, претендентом на этот раз был человек довольно известный.

Его звали Наполеон.

Он был сыном Жерома Бонапарта, братом принцессы Матильды и племянником императора. К тому же он находился в Мадриде в качестве посла принца-президента Луи-Наполеона.

Евгения, детство которой прошло в атмосфере легенд о наполеоновской эпопее, была в восторге от нового претендента. Она приняла принца Наполеона, которого близкие звали Плон-Плон, с такой нежной теплотой, что привела в изумление г-жу де Монтихо.

«Ну, теперь, — подумала графиня, — моя дочь выйдет замуж. Она станет принцессой!»

Страшно обрадованная, она дала понять принцу, что желаемый им союз будет ею одобрен. Толстяк Плон-Плон тут же написал принцу-президенту, чтобы сообщить ему о своих планах. От письма, полученного в ответ, он похолодел. Без сомнения, письмо это было Продиктовано Луи-Наполеону злодейкой-судьбой. Но тогда еще никто не был в состоянии оценить весь комизм ситуации. В письме содержалась следующая фраза: