Ги Бретон - Женщины времен июльской монархии

На следующий день Евгения приветствовала его слегка иронической улыбкой, но не отказалась от предложенной им прогулки по парку. Утро было чудесное, и император воспользовался прогулкой, чтобы попросить прощения за свою ночную выходку. Послушаем г-на де Мопа, который присутствовал при этой сцене:

«Лужайки были покрыты обильной росой, и солнечные лучи придавали водяным каплям отсвет и прозрачность алмазов. М-ль Евгения де Монтихо, чья натура была глубоко поэтичной, восхищалась капризами и волшебством солнечных бликов. В частности, она обратила наше внимание на листок клевера, отягощенный каплями росы, которые были похожи на драгоценные камни, выпавшие из женского украшения. По окончании прогулки император отвел в сторону графа Бачиоки, и тот через несколько минут отбыл в Париж. На следующий день граф вернулся и привез невероятно красивую драгоценность в форме листка клевера, каждая часть которого была украшена чудным алмазом в виде капли росы. Графу удалось раздобыть изделие, с редким совершенством повторявшее листок, которым накануне восхищалась будущая королева».

Вечером того же дня была устроена лотерея, и случаю было угодно (не без стараний Бачиоки), чтобы именно Евгения выиграла это чудное украшение.

Придворные тут же зашептались, что молодой испанке теперь придется в обмен на это отдать императору «свою маленькую фамильную драгоценность»…

Однажды утром Наполеону III захотелось с кем-нибудь поговорить о своей любви. Он попросил вызвать графа Флери, предложил ему сесть, а сам подошел к окну. Долго в молчании он смотрел на деревья в парке, которые, казалось, спали под зимним небом. Потом обернулся и сказал:

— Флери, я люблю м-ль де Монтихо.

Граф улыбнулся.

— Я понимаю, сир, и вижу, что это не сегодня случилось. Но в таком случае существует только один выход… Женитесь на ней!

Наполеон III опустил глаза.

— Я подумываю об этом всерьез, — сказал он. Он действительно думал об этом уже несколько дней, признавая тем самым правоту принцессы Матильды, которая однажды сказала:

— Луи женится на первой же женщине, если она, конечно, согласится, которая отвергнет его домогательства…

Г-же де Монтихо были известны ее слова. И потому она ежедневно напоминала дочери, чтобы та ни в коем случае не позволила императору затащить себя в постель.

Но Евгения не нуждалась в ее советах. Она прекрасно владела искусством маневра, позволявшего как можно сильнее разжечь желание влюбленного и привести его к намеченной ею цели.

Как-то раз в императорской гостиной играли в «очко». М-ль де Монтихо сидела справа от Наполеона III и всякий раз, испытывая затруднения, обращалась к нему за советом. И вот, как рассказывает граф Флери, снимая с колоды очередные карты, она обнаружила у себя две «костюмных» «картинки». Она показала их императору, спрашивая взглядом, как поступить. На немой вопрос последовал ответ:

— Остановитесь на этом. У вас хорошие карты!

— Нет, — возразила она, — я хочу все или ничего!

И она потребовала у банкомета еще одну карту. Тот сдал ей туза. Она сразу открыла свои карты, и на лице ее появилась улыбка, казалось, говорившая, что воля торжествует над судьбой …

Фраза «я хочу все или ничего» произвела сильнейшее впечатление на весь королевский двор. Придворные молодые женщины, без конца вертевшиеся перед императором в надежде привлечь его внимание, считали, что «малышка Монтихо» совершила большой промах. И весь вечер злорадствовали по этому поводу.

Однако следующий день принес им небывалое разочарование: к концу обеда Наполеон III взял в руки украшавший обеденный стол венок из фиалок и надел его на голову Евгении.

На сей раз побледнели все придворные.

Не собирается ли император сделать вслед за этим какое-нибудь заявление? Не скажет ли он хотя бы несколько слов в оправдание своего экстравагантного поступка? Или, по крайней мере, произнесет нечто шутливое, дабы освободить это увенчание от всякого символического смысла?

Нет! Он встал и, улыбаясь, направился в гостиную, где уже были расставлены ломберные столы.

Вечер прошел под звук смятенных перешептываний.

Хотя к этому моменту Наполеон III уже твердо решил жениться на Евгении, оставался тем не менее еще один вопрос, который его мучил: была ли молодая испанка невинна в свои двадцать семь лет?

Однажды утром, когда он в очередной раз прогуливался с ней в парке, император с лицемерной наивностью задал ей прямой вопрос.

Глядя ему в глаза, м-ль де Монтихо ответила:

— С моей стороны было бы обманом, сир, не признаться, что сердце мое трепетало, и не раз, но при всем том могу вас заверить, что я все еще мадемуазель де Монтихо…

Наполеон вздохнул с облегчением.

Когда они не спеша возвращались в замок, он сорвал веточку вьющегося на дубе плюща, соединил концы и получившуюся корону с нежностью надел на головку Евгении:

— В ожидании другой, — сказал он…

В конце декабря двор возвратился в Париж. Наполеон III сразу отправился к мисс Говард. Ему не терпелось порвать с ней, хотя именно ей он был всем обязан. И еще одна вещь его тревожила. У англичанки хранились все его письма, все записки, и Наполеон опасался, как бы в порыве отчаяния она не отправила их Евгении… Чтобы забрать эти письма или хотя бы выкупить, он и явился на Цирковую улицу.

Мисс Говард знала, что Наполеон III любит м-ль де Монтихо. Она знала и безмерно страдала от этого. Но, конечно, она не могла знать того, что император, упоминая о ней, сказал Евгении:

— Я больше не увижу ее…

Вот почему мисс Говард приняла с нежностью, хотя и грустной, своего обожаемого любовника.

Но с первых слов ей стало понятно, что этот вечер станет вечером их разрыва. Молчаливая, бледная, утонувшая в мягком, широком кресле, она слушала императора, говорившего ей о деньгах, о «возврате писем», о «возмещении убытков», о титулах, о «династической необходимости», о «вознаграждении за понесенный ущерб»… Когда он, наконец, замолчал, она мягко напомнила ему об обещании жениться. Из деликатности она не коснулась тех огромных сумм, которые он был ей должен, но напомнила о трудных временах, которые они пережили вместе. Тогда он закурил сигарету с обиженным видом и кончил тем, что задремал. Когда же проснулся, огонь в камине уже погас, и в комнате никого не было. Измученная Херриэт ушла спать. На другой день, все еще страдая из-за немыслимого свинства императора, она написала одному из своих соотечественников следующее письмо:

«Его Величество пришел вчера вечером ко мне и предложил выходное пособие: да, графство, титул с правом передачи его по наследству, замок, да еще приличного мужа-француза в придачу… О, как все это ужасно! Доза опиума мне сейчас была бы куда полезнее… Всемогущественный сеньор провел в разговорах со мной два часа… Потом он задремал на моей красной софе и храпел, пока я плакала…

31 декабря Наполеон III дал прием в Тюильри. Дамы де Монтихо, разумеется, тоже были приглашены. В какой-то момент, когда Евгения одна шла через зал Маршалов, ее грубо толкнула г-жа Фортуль, жена министра внутренних дел, сказав при этом ядовитым голосом:

— Я никогда не уступаю дорогу авантюристке!

Побледневшая Евгения посторонилась и сказала:

— Проходите, мадам!

После этого она прошла в зал и села за столом императора рядом с матерью. Наполеон сразу заметил, что на глазах у девушки выступили слезы. Он наклонился к ней:

— Что случилось?

— Случилось, сир, что меня в этот вечер оскорбили, а чтобы не стать оскорбленной во второй раз… Завтра я покидаю Париж…

Тогда Наполеон ласково и нежно накрыл ладонью руку Евгении и сказал:

— Не уезжайте… Завтра вас уже никто не оскорбит…

После обеда г-жа де Монтихо уехала спать с головой, полной радостных предчувствий.

На следующий день, 1 января 1853 года, г-жа де Монтихо подумала, что император приедет к ним инкогнито с новогодними пожеланиями и, воспользовавшись этим, попросит руки Евгении. Крайне взволнованная, она распорядилась расставить по всему дому вазы с цветами, надела шелковое платье цвета морской волны и в ожидании подошла к окну.

В течение всего дня множество карет останавливалось на Вандомской площади у дома 12, но г-жа де Монтихо так и не дождалась, чтобы из одной из них показался громадный нос, который она так желала увидеть.

2 января графиня еще ждала с некоторой надеждой. 3 января ее ожидание сопровождалось тревогой, четвертого — гневом, а пятого — уже ненавистью. Наконец шестого она пригласила к себе своего кузена Фердинанда де Лессепса, своего бывшего любовника Проспера Мериме и графа де Гальве — своего зятя, брата герцога Альбы.

— Что мне делать? — спросила она их. Будущий археолог и историк древних памятников был категоричен:

— Надо уехать, покинуть Париж, вообще Францию и тем самым преподать урок Наполеону III. Евгения была того же мнения.

— Мы должны уехать немедленно. Никаких слов и прощаний.

Потом она призналась, что начала складывать чемодан еще вчера, и вдруг разразилась рыданиями. Тут уж и г-жа де Монтихо взорвалась:

— Я не хочу, чтобы ты страдала! Едем в Рим, и пусть наш отъезд будет пощечиной императору. Этот человек просто плут. Он всю жизнь только и делает, что обманывает!

Но тут снова вмешался Мериме:

— Нет! Не уезжайте. Иначе все подумают, что вы сбежали. Весь двор начнет потешаться… 12 января в Тюильри будет большой бал. Вас туда пригласят. Появитесь на балу и объявите сами императору о своем решении…

При мысли о том, что двор может смеяться над ними, г-жа де Монтихо побледнела:

— Вы правы. Надо остаться. Будем сильнее их.

Но пока г-жа де Монтихо готовилась дать последнее сражение, Наполеона III брали приступом члены его семейства и близкие друзья.

Все стремились доказать ему, что именно для подтверждения того, что Вторая империя родилась, он должен заключить союз с какой-нибудь принцессой королевской крови, а не с некоей «м-ль де Монтихо».

Всем им он отвечал только одно:

— Я люблю ее…

Тогда Плон-Плон начал стучать кулаками по столу, принцесса Матильда кричала, что брак этот погубит империю, а Персиньи, ухватив императора за пуговицу сюртука, завопил:

— Неужели надо было, рискуя всем, совершать государственный переворот при нашей поддержке, чтобы потом жениться на лоретке…

Наполеон III, оставаясь бесстрастным, снова и снова повторял:

— Возможно, но я люблю ее…

Наконец экс-король Жером положил руку ему на плечо:

— Поступай по-своему… Раз ты ее любишь, женись на ней. По крайней мере, у тебя будет красивая девушка в постели…

12 января дамы де Монтихо прибыли в Тюильри, где весь двор смотрел на них с иронией и презрением. Но после одного инцидента улыбки буквально застыли на лицах…

Послушаем рассказ свидетеля, графа де Хюбнера, посла Австрии:

«М-ль де Монтихо появилась под руку с Джеймсом Ротшильдом, по обыкновению очаровывая своим обликом молодой андалузки. Один из сыновей Ротшильда вел г-жу де Монтихо. Отец и сын собирались усадить своих дам на банкетку, где уже сидели жены министров. Одна из них (г-жа Друэн дс Люис), яростная противница предполагаемого брака, сухо заметила м-ль де Монтихо, что эти места предназначены для жен министров. Император заметил это, поспешил на помощь двум попавшим в беду испанским дамам и указал им на стулья рядом с членами семьи. Велико же было смущение строгой блюстительницы правил этикета, слишком поздно заметившей свою оплошность. Еще большим было удивление всех присутствовавших при этой почти бурлескной сцене, которая обнаружила матримониальные намерения императора. Пожалуй, можно считать, что на этом балу состоялось объявление о браке»

Несмотря на честь, которая ей была оказана, Евгения по-прежнему собиралась покинуть Париж.

Во время второй кадрили ее пригласил на танец император. Оба очень смущенные, они долго танцевали молча. Наконец Наполеон III заговорил:

— Что с вами? Вы выглядите усталой? И все же я хотел бы вам сказать…

— Я тоже, сир. Я должна с вами попрощаться.

— Как?

— Я уезжаю завтра.

Император побледнел.

— Пойдемте!

На глазах у остолбеневших гостей он повел девушку в свой кабинет. Они вышли оттуда через полчаса, оба улыбающиеся и даже насмешливые. Весь двор немедленно решил, что в кабинете разыгралась какая-то важная сцена.

Но какая?

Никто не мог даже предположить, что император всех французов только что — почти под диктовку Евгении — написал письмо, адресованное другой женщине.

И женщиной этой была г-жа де Монтихо.

А что касается самого письма, то вот его содержание: