— Наверное, но это ерунда, — сказал он, целуя ее в губы. — Я оставался готовым почти две недели.

— Что?

— С тех самых пор, как я обнял тебя за талию и снял с того дерева. Голова у меня пошла кругом.

— Я тоже была сама не своя, несмотря на то что ты обращался со мной с уважением соседа к средних лет вдове и совершенно не напоминал человека, который меня сегодня чуть не изнасиловал.

— Признаться честно, я был в ярости. Я ведь не обидел тебя, нет? Не сделал тебе больно?

— Нет, не обидел, — ответила Элизабет, тронутая его волнением. — Я не боялась, что ты сделаешь мне больно. Но я не представляла, что ты можешь быть таким агрессивным.

— Я стал таким только потому, что меня спровоцировали.

— Так что же тебя так спровоцировало и почему ты напился?

— Пойми, я не мог вынести мысли, что ты занимаешься любовью с Кавано! С кем-нибудь, кроме меня…

Его честность обезоруживала.

— Ты всегда такой откровенный?

— К несчастью.

— Я рада, что ты не играешь в игры. Мне нравится прямой подход к делу.

Глаза его потемнели.

— Правда?

— Правда.

— Итак, если мне чего-то хочется, — сказал он хрипло, — ты бы предпочла, чтобы я прямо попросил тебя об этом, вместо того чтобы ходить вокруг да около?

Тед коснулся губами ее губ.

Сердце Элизабет забилось в бешеном ритме.

— Да, — чуть слышно произнесла она.

— Опусти вырез своей рубашки.

Она поколебалась, затем подняла руку к кружевному эластичному краю. Грудь ее, сливочно-белая и полная, открывалась постепенно, выпирая из стянутого резинкой кружева, обнажаясь по мере того, как она оттягивала ворот вниз, медленно и обольстительно. Тед простонал, когда кружево, скользнув по соску, зацепилось за него. Наконец вся грудь оголилась, и Элизабет отпустила было руку, но Тед успел задержать ее.

— Нет, оставь ее здесь, прямо здесь. Господи…

Он не мигая следил за ее рукой, за плавными движениями ее пальцев, касавшихся сосков, и так же медленно и плавно, вращаясь, словно исполняя танец живота, стал тереться о ее тело. Затем быстрее, еще быстрее. Вращение захватило Элизабет, и она приподняла бедра навстречу ему, поймав ритм и включаясь в танец. Несколько секунд спустя все закончилось одновременным и страстным освобождением.

Им потребовалось немало времени, чтобы собраться с силами и покинуть гамак. Кое-как они добрели до его веранды. Открыв дверь и удерживая ее открытой, он запечатлел на губах Элизабет долгий поцелуй.

— Я хотел бы спать с тобой, — сказал он под конец.

— И я.

— Так позволь мне…

— Я не хочу, чтобы соседи видели, как ты убегаешь от меня на рассвете, или чтобы дети застали тебя у меня в постели.

— Да, наверное, по-своему ты права.

— Пожалуйста, пойми, Тед!..

— Я понимаю. — Он поднес ее руку к губам и поцеловал. — Но я приглашаю себя к тебе на завтрак. В котором часу я должен быть на месте?

Глава 9

Они выглядели вполне невинно, когда заспанные Мэган и Мэтт вошли на кухню и увидели их, сидящих рядышком за столом и глядящих друг на друга поверх забытых чашек с кофе.

— Тед спал здесь?

К чему были все ухищрения, если именно эти слова Мэтт произнес первыми? К удивлению детей, Тед и мама рассмеялись.

— Нет, я не провел здесь ночь. Вам только показалось, — ответил Тед. — Ваша мама пригласила меня на завтрак.

— Странно, а я думала, ты сам себя пригласил, — еле слышно сказала Элизабет, поднимаясь, чтобы налить детям традиционный стакан апельсинового сока.

Он шлепнул ее пониже спины, ужасно развеселив этим детей.

— Тед рассказал тебе о том, как мы купали Малышку? — спросила Мэган.

Элизабет покачала головой.

— Он разрешил нам сделать для Малышки ванну. Кошки не любят воды, ты знала об этом, мама? Но мы ее все равно вымыли. Она стала по-настоящему чистой и пушистой, но мы немного напачкали в ванной.

— Только Тед помог нам убрать. Тед, как это называется в армии? Помнишь, ты говорил?

— Выдраить территорию, — подсказал Рэндольф.

— Ну вот, мы выдраили территорию. Он тебе не рассказывал, мама?

— Нет, он как-то забыл об этом упомянуть.

Элизабет бросила взгляд на мужчину, который чертовски хорошо смотрелся за ее кухонным столом.

— Насколько я припоминаю, у нас хватало других тем для разговоров. — Тед многозначительно посмотрел на нее, и Элизабет порозовела под его взглядом.

— И он разрешил нам заказать пиццу на дом по телефону.

— Да, мы говорили Теду, что ты нам рассказывала, будто такая пицца — суррогат, ну, ненастоящая еда, потому что ее готовят из остатков.

— Но он сказал, что тебя с нами все равно нет, так что он берет ответственность на себя, потому что ему такая пицца нравится.

— Мы можем снова пригласить разносчика пиццы, мама? Честное слово, она была вкусная и настоящая.

Элизабет с упреком посмотрела на Теда.

— Спасибо большое. Всего за несколько часов ты умудрился разрушить мою доктрину здоровой пищи, а ведь я насаждала ее годами!

Тед казался серьезно озабоченным.

— Так что на завтрак? — с тревогой спросил он.

— Обезжиренный творог и молочная сыворотка, — серьезно ответила Элизабет.

Дети зашлись от смеха. Чтобы как-то успокоить их, Тед велел им накрывать на стол, пока мама будет готовить.

— Эй, здесь, как в армии, каждый убирает за собой сам, — окликнул детей Тед, когда те, позавтракав, убежали из-за стола смотреть телевизор.

Они не стали прекословить, спорить из-за того, чья сегодня очередь, как это обычно бывало при Элизабет. Без звука каждый подошел к столу, взял свою тарелку и, очистив от остатков, отнес в раковину. Затем дети вернулись и убрали чашки. Элизабет, раскрыв рот от удивления, смотрела на них, не узнавая.

— Как тебе это удалось? — спросила она.

— Подкуп — великая сила, — скромно признался Рэндольф и вынул из кармана рубашки две пачки жвачки.

— Без сахара, — уточнил он, обращаясь к Элизабет, прежде чем вручить каждому из детей.

Никто из них не забыл поблагодарить Теда за подарок, а маму за завтрак, чем необыкновенно растрогали Элизабет.

— А что получит повар? — с улыбкой спросила она, глядя на Теда.

— Повар получит поцелуй.

Мэган и Мэтт остановились на полпути к двери и оба обернулись, чтобы увидеть, как Тед, обняв за талию их мать, целует в губы.

— Тед целует маму! — воскликнула Мэган.

Как только Тед и Элизабет разомкнули объятия, дети принялись прыгать и скакать вокруг них, как индейцы вокруг захваченного поезда. Они выли, и кричали, и хлопали в ладоши. Тед и Элизабет, обрадовавшись их искреннему энтузиазму, тоже рассмеялись.

Чем больше смеялись мама и Тед, тем больше веселились и дети. Еще чуть-чуть, и эмоции хлынули через край. И произошло то, что обычно происходило с сыном Элизабет в подобных ситуациях. Мэтт увлекся и на полном скаку налетел на буфет. Задребезжали тарелки. Деревянная ваза для фруктов перевернулась. Яблоки и апельсины покатились в разных направлениях. Помидор упал на кафельный пол и раздавился. Несколько вырванных из блокнота листов бумаги взлетели и, паря и кружась, как осенние листья, полетели на пол один за другим.

Мэтт застыл и испуганно посмотрел на мать.

— Я не хотел…

— Ты такой неуклюжий! — сказала Мэган, которая теперь вела себя совсем как взрослая.

Мэтт опустился на колени. Первым делом он принялся собирать листки с пола и, словно предложение мира, протянул их Элизабет.

— Вот, мама. Твои листочки целые и чистые. Мы на них даже соус от пиццы не пролили. Это потому, что Тед убрал их со стола и положил в буфет, чтобы не испачкались. Он сказал, что они могут быть важными.

Элизабет взяла листки из рук сына, который уже ползал по полу, собирая фрукты.

— Оставь все как есть, — сказала Элизабет голосом тугим и тонким, как резинка, растянутая до предела. — Я потом уберу. А вы с Мэган идите наверх и заправьте свои постели.

Мэган и Мэтт безошибочным детским чутьем уловили, что атмосфера в комнате опасно сгустилась и оплошность Мэтта не имеет к этому никакого отношения. Произошло что-то, что было выше их понимания. И это что-то заставило мать измениться в лице. Еще минуту назад розовое от румянца, оно внезапно побелело как мел. Теперь мать — еще секунду назад веселая смеющаяся молодая женщина — казалась измученной и сразу постарела на несколько лет. Один за другим дети выскользнули за дверь, стараясь производить как можно меньше шума. Если грозе и суждено разразиться, то пусть это будет не из-за них. Сейчас и крохотный камешек мог вызвать лавину. Если они уйдут, может, все обойдется и гроза пройдет стороной? Утро так хорошо начиналось…

Элизабет методично пересчитала страницы и сложила их по порядку, прежде чем смогла прочитать хоть слово. Буквы расползались, строчки плыли перед глазами. Впрочем, зачем читать, когда она и так знала, что там написано. Она сама исписала эти листки, строка за строкой, пока принимала ванну с пеной.

Там был пират, высокий и опасный. Там была его пленница, дрожащая перед ним, на которой ничего не было, кроме тонкой ночной рубашки. Элизабет перебирала листы. Да, вот оно: тот эпизод, когда он рвет на ней рубашку и целует в грудь. А здесь, в этом абзаце, его пленница, поддавшись его мужскому шарму, сдается и покоряется.

Элизабет бросила листки на стол и отвернулась к стене. В теплой кухне неожиданно стало по-зимнему холодно.

— Ты ведь читал их, да?

— Послушай, Элизабет, я…

Она стремительно обернулась к нему:

— Читал?

Тед вздохнул:

— Да.

Слезы наполнили глаза Элизабет. В один миг соленая влага — свидетельство пережитого унижения и гнева — заволокла глаза. Элизабет прикрыла белые как мел губы холодной трясущейся рукой, и ей ничего не оставалось, как снова отвернуться от Теда. Она не могла смотреть ему в лицо из-за своего унижения и его предательства. И она не знала, что причиняет ей большую боль.

Тихим, умиротворяющим голосом, каким медперсонал в больнице сообщает родственникам печальную весть, Рэндольф сказал:

— Вначале я не понял, что это такое. Я подумал, что ты оставила на столе неоконченное письмо, но потом мне в глаза бросилось несколько слов.

Элизабет смотрела на него с мрачным презрением.

— Бросилось в глаза, говоришь? Знаешь, как это называется?

У Теда хватило вежливости сделать огорченное лицо.

— Неужели тебе не случалось, листая роман в книжном магазине, зацепиться взглядом за какое-нибудь слово и начать читать? Слово за слово, и оказывается, что разом прочитано несколько страниц, и все тут же, у прилавка. Вовлеченный в действие, ты забываешь о времени. Если с тобой ни разу такого не случалось, значит, ты не такая, как все.

— Мы сейчас обсуждаем не то, какая я. Мы говорим о тебе. О бессовестном манипуляторе, который использовал меня самым низким, самым недостойным образом! Как ты мог?

— Я не сделал ничего, чего бы ты не хотела!

Элизабет сжала кулаки и крепко зажмурила глаза.

— Я знала, что эта идиотская затея не доведет до добра. Я знала, что случится что-то страшное. Зачем я только позволила Лиле втянуть себя в эту авантюру!

Тед, казалось, не понимал, что происходит:

— Так это Лила уговорила тебя написать рассказ?

— Лила уговорила меня записывать то, что я придумываю. Она собирается отправить мои опусы редактору для публикации.

— Тогда я вообще не понимаю, чего стыдиться. Я читал твой рассказ и считаю, что он очень хорош.

Элизабет пронзила Теда взглядом. Из нежно-голубых глаза сделались почти синими, того же оттенка, что и у Рэндольфа.

— Да, ты прочел мою фантазию и извлек из нее немалую пользу для себя, сделал соответствующие выводы! Поэтому я не понимала, что происходит, когда ты порвал мою рубашку! Это было для тебя так нехарактерно. Ты ведь на самом деле совсем не такой!

— Откуда ты знаешь? — с вызовом спросил Тед. — Мы никогда раньше не занимались любовью. К тому же я был одержим ревностью и порядком выпил. Многие мужчины становятся агрессивными при подобном стечении обстоятельств, и я не исключение. Да, я был немного груб, признаю. — Он сделал шаг навстречу и понизил голос до шепота: — И тебе это нравилось.

Элизабет отскочила от него, как от ядовитой змеи.

— Еще ночью ты говорил мне, что думал, будто я заслуживаю большего, чем просто… — Элизабет замолчала, не найдя в себе сил выговорить нужные слова. Собравшись, она закончила мысль: — Очевидно, после прочтения моих фантазий ты изменил мнение. Ты решил, что с такой, как я, не стоит церемониться. Тем более что я только и мечтала, как бы с тобой переспать. А как же иначе, если, по-твоему, я истомилась по крепкому любовнику? А может, ты решил, что одного мне мало и я хочу сразу нескольких?