Доктор Нонна - Женский ликбез

Но подсознание иногда играет с нами страшную шутку. Как только Гриша раздел ее, нежно начал ласкать, целовать ее грудь, у Клары внезапно всплыли из памяти виденья: воронка на месте гибели младшего брата, горб Игоря Степановича… Клара застонала от ужаса, а Гриша решил – от наслаждения. Она плотно зажмурила глаза, прикусила кулак, вся сжалась, чтобы не обидеть его.

Когда провожала его в Германию, смущенно поцеловала законного супруга на перроне. Облегченно вздохнула только тогда, когда поезд тронулся.

– Мамочка, как это страшно. И ты рассказываешь это при папе…

– Спустя тридцать лет у нас нет тайн. Я ему уже рассказала почти все…

– Почти? – спросила Нина.

– Да, девочки, даже муж не должен знать о вас все. Если вы не оставите хоть маленькую тайну, вы станете неинтересны мужу. Это будет означать, что эту книгу он дочитал до конца. Это еще один урок, девочки мои. Иди, Гриша, полей цветы в саду, мы еще пошепчемся.

– Нет, дорогая, пойду я прилягу. Устал что-то.

– Тогда, девочки, мы пойдем в сад покурим.

– Особенно Нине сейчас перекур необходим, – наконец улыбнулась Света.

Клара отметила про себя этот знак пробуждения дочери, сломленной смертью сына.

– Конечно, любви вначале никакой не было. Нас сосватали – мы поженились. Гриша уехал, а я с мамой вернулась в Ленинград…

Клара стояла у окна, и тоска сковывала ее мысли. Она не думала о муже. Ей хотелось, чтобы Толик разыскал ее, позвонил, попросил прощения. Лишь он был перед ее глазами, других мужчин она не замечала. Любовная тоска бередила ей душу. Мама тихо подошла к дочери.

– Иди ищи работу.

– Пойду, мамочка…

Тут вмешался обычно молчавший отец:

– Нет, доченька. Я научу тебя шить, кроить. У тебя теперь муж военный, неизвестно, куда вас забросит судьба.

И Клара осталась помогать отцу. Он с таким терпением учил ее, что она начала получать удовольствие от шитья. Отец был хороший учитель. Он умел хвалить, и Клара теперь знала, как это приятно. Папа хвалил маму за вкусный обед, за чистоту в доме, за новую прическу. Этот семейный урок «похвал» Клара запомнила на всю жизнь. Конфликтов на коммунальной кухне не было никогда, потому что Яков делал женщинам комплименты, так хвалил их за ароматы стряпни, за порядок и чистоту в местах общего пользования, что его все любили.

Клара быстро научилась шить, а позже пошла на курсы кройки и шитья.

Спустя месяц после отъезда Гриши она почувствовала недомогание. Ее тошнило, голова кружилась, мучила слабость.

– Мама, я полежу еще чуть-чуть.

– Тебе нездоровится, доченька?

– Да, что-то тошнит.

– Поздравляю, ты беременна! – почему-то Фаина произнесла это без радости.

Клара лежала на софе за шкафом, которым разгородили комнату, чтобы у нее был свой угол, а у родителей свой. Часто по ночам она слышала шорох за шкафом, сердитый шепот мамы и стоны отца… Она знала, что это… И очень жалела маму.

– Господи, сделай так, чтобы у нас родилась девочка, – просила Клара, выросшая среди братьев и с детства мечтавшая о сестренке. Она представляла, как ее малышка вырастет и они станут подружками, и ближе дочки не будет никого.

Кларе перестали сниться кошмары, и теперь все время хотелось есть…

Она начала обшивать соседок, их подруг, со временем у нее появилась своя клиентура. На заработанные деньги покупала сладости и по дороге домой все съедала. Когда живот вырос и стал заметен, Клара решила отомстить Толику…

Она узнала расписание лекций и на следующей неделе уже поднималась по лестнице центрального входа института. Она была одета в пальто, которое ей сшил папа. Расстегнув пуговицы, выставила животик на обозрение знакомых студентов. Толя шел в окружении девушек, смеялся и случайно толкнул Клару. От неожиданности он остановился.

– Ты?

– Я.

В воздухе повисла неприятная пауза.

– Ты беременна? – Клара развернулась и оставила ошарашенного Анатолия стоять на ступенях.

Студенты проходили мимо, некоторые задевали его, а он не обращал ни на кого внимания и стоял, замерев, как статуя. Опомнившись, он побежал за Кларой, но потерял ее в толпе.

Толик все еще любил ее. У него были подозрения, что это Люська взяла деньги, чтобы избавиться от Клары. Его обдало жаром: «Это мой ребенок, мой!»

Неделю он пытался найти Клару, но никто из ее подруг в общежитии не знал ее домашнего адреса.

Клара не любила Гришу, на Анатолия у нее еще была обида. Но она очень ждала ребенка, которого носила. Она чувствовала, что это девочка. Она так хотела дочку-подругу, правда, она не знала, от кого этот ребенок – от мужа или от Толика. По срокам это мог быть ребенок Толика.

До родов она так и не видела мужа, ему не дали отпуск. Писал, что хочет приехать к родам на длительное время и подольше быть с женой и младенцем. Письма Клара получала от Гриши регулярно, и вообще заметно было, что он по ней скучал. Для него это была игра в женитьбу. До нее у него была одна девушка, но Клара за три дня их отношений проникла в его сексуальные фантазии. Он хотел ее каждую ночь, хотел ее по утрам, днем и вечером, в общем, в любую свободную минуту, даже шутил по этому поводу, рассказывая скабрезный анекдот. Гриша понимал, что это его влечение к ней вызвано в первую очередь его собственной фантазией, но запомнил ее совершенство, особенно в постели…

Письма он всегда начинал одинаково: «Моя любимая женушка!» Кларе иногда казалось, что эти слова ее не касаются.

Плод был очень крупным. Гинеколог даже заподозрил, что у нее двойня. Кларе было непросто: ноги отекли, ей даже приходилось ходить в папиных тапочках. Лицо покрылось большими пигментными пятнами, как будто чернику раздавили. Даже волосы изменили свою структуру и вместо крупных волн свисали прямыми прядями. Грудь увеличилась, набухла, и вокруг сосков был темный ореол, а сами соски торчали, как наперстки, которые она надевала при шитье, чтобы не уколоться. Клара избегала теперь подходить к зеркалу, встроенному в шкаф, а раньше вертелась перед ним часами, без устали меняя наряды.

Клара так и не разлюбила Толика. Она решила, что сразу после родов вернется в медицинский институт. И учебу закончить хотелось, и хоть мельком, хоть краем глаза Толика увидеть. Разумеется, в уходе за малышом Клара рассчитывала на помощь мамы.

Отец однажды сказал:

– Доченька, как хорошо, что в доме появится ребенок. Может, он вылечит Фаину? Конечно же, – убеждал он себя, – дитя займет все свободное время, которое она проводит в слезах. Готовит обед, а пищу даже солить не надо: слезы капают в кастрюлю… У нее даже глаза выцвели. Она живет, а как будто уже находится там, на небесах, со своими мальчиками. Иногда подхожу, а она шепчет: «Гришенька, поешь, сыночек. Надо, чтобы ты вырос, как Илюшенька, Петечка и Иосиф». Потом посмотрит на меня пустыми глазами и молчит целый день. Мне страшно за нее! Я ее очень люблю, всю жизнь она у меня единственная. Других я только оглаживал, когда мерки снимал.

Клара очень сблизилась с отцом. Она старалась во всем помогать ему. Делала не только черновую работу, но и выкройки. У Якова после ранения очень болела спина. Он даже стонал от боли, если надо было вставать после долгого сидения за швейной машинкой. Мама не могла работать после такой душевной травмы, она была не в себе от горя. Да и отцу было спокойней, если она находилась дома.

Клару мучил вопрос: как скрыть от мужа, что ребенок не от него? Гордость не позволяла ей завоевывать Толика: он же поверил в то, что она воровка, он предал ее. «Вдруг со временем я полюблю Гришу?» – думала она.

Роды начались на улице. Она относила в комиссионку пальто, которое они шили с отцом для продажи. Клара присела на ступеньки магазина от резкой боли. Прохожая, пожилая женщина, склонилась над ней. Клара даже почувствовала запах лука из ее рта. Старушка взяла ее за руку и хотела помочь ей подняться.

– Ой, как больно! – воскликнула Клара.

Женщина открыла дверь в комиссионку и крикнула:

– «Скорую» вызывайте! Женщина рожает!

Клару увезли в Снегиревский роддом. Она попросила позвонить домой. Полная санитарка помогла ей раздеться и посадила на кровать в приемном отделении. Клару начал бить озноб. Она боялась рожать, не могла забыть маминых сиамских близнецов и всю беременность отгоняла эту страшную картину. Федор Петрович, опытный врач-акушер, осматривал Клару.

– Ну, что же ты, такая оттекшая, гуляла, а не в больнице дожидалась?

– Отказалась я от госпитализации. Я хорошо себя чувствовала. А-а! – закричала Клара.

– Вот всегда вы, дамочки, любите все решать сами. Плод очень крупный. Тяжело тебе будет, девочка, – он ласково погладил Клару по голове. Ей стало от его доброго голоса еще страшней.

– Раскрытие очень маленькое. Будем ждать. – сказал Федор Петрович и перешел к кровати соседней роженицы.

– На, выпей, – сказала медсестра, которая бегала от одной роженицы к другой.

– А что это?

– Касторка, милая, – засмеялась медсестра.

Буквально через двадцать минут Клара побежала в туалет.

– Да не тужься там! – строго крикнула медсестра.

Клару охватил ужас. Ей казалось, что она не опорожняет кишечник, а рожает.

Боль раздирала молодое тело первороженицы.

– Ой, мамочки, боюсь, боюсь! – кричала Клара, но на нее не обращали внимания. Шесть часов металась она в таком состоянии, наконец после очередного осмотра Федор Петрович сказал:

– Ведите ее в родильный зал. Будем рожать, – и по-доброму посмотрел на Клару.

Кларе показалось, что между ног вбили огромное полено, которое еще и подожгли. Как она очутилась на столе – не помнила.

Гриша приехал в это утро в Ленинград. Он с трудом дотянулся до дверного звонка – в руках не помещались купленные в Германии игрушки. Открыл Яков.

– Здравствуйте, я Гриша!

– Проходи, сынок. Какой ты бравый! – Портной улыбнулся молодому офицеру. – И игрушек сколько! А Кларочка рожает! Фая поехала в роддом, а меня оставила тебя дожидаться. Как чувствовала, что ты сегодня приедешь. Бросай чемодан, и поехали.

Фаина одиноко сидела в длинном коридоре, стены которого были выкрашены синей масляной краской. Она не плакала, но страх за единственную дочь заполнил весь этот длинный коридор. Она молилась за нее. Материнская любовь заслонила все обиды и ссоры, даже прежнее горе отошло на второй план, она забыла и о себе и думала только о Кларе и ее ребенке.

– Здравствуйте, Фаина Ароновна!

– Здравствуйте, родной! – Они поцеловались, и повисла тяжелая пауза.

Вышла пожилая медсестра и спросила:

– Кто муж Клары… – Она не успела произнести фамилию, как Григорий подскочил к ней. Весь вид медсестры выражал тревогу: волосы, покрашенные хной, выбились из-под косынки, большие ладони, которые приняли на этот свет тысячу детишек, крепко сжимали бумаги…

– Кого спасать? – этот вопрос пах смертью.

– Конечно, ребенка! – быстро ответил Гриша.

– Дурак. Конечно, Клару! – Фаина оттолкнула Гришу от медсестры. – Она тебе еще детей нарожает.

– Подпиши здесь. Роженица без сознания…

Прошло долгих два часа. Все это время Федор Петрович думал, как спасти Клару и ее ребеночка. Оперировать было нельзя: давление подскочило до 200 на 110.

Оставались только щипцовые роды, но младенец очень крупный…

Когда девочка появилась на свет и закричала, сообщая всем, что она родилась, Клара открыла глаза.

– Дочка у тебя… на четыре восемьсот.

Клара посмотрела на ребенка и вскрикнула: лицо у него было перекошено.

– Ты не волнуйся, так бывает, зато обе живы, – сказала акушерка.

Младенца унесли, а Клару стали зашивать. После родов еще долгих две недели состояние у нее было между жизнью и смертью: начался сепсис. Клара горела, и никакие лекарства не помогали.

Девочку выписали домой, а Клара по-прежнему находилась на излечении. Фаина со страстью матери, потерявшей своих детей, взялась ухаживать за внучкой. Она постоянно хлопотала около малышки и всегда что-то ей нашептывала. Та умными глазками смотрела на бабушку. Из-за того, что девчушка родилась крупной, всем казалось, что она уже взрослая.

Был апрель 1947 года. В Ленинграде было холодно и пасмурно. Но когда Гриша возвращался в коммуналку, в комнату, где находилась малышка, ему казалось, будто в доме зажгли яркий свет…

– Света, давайте назовем ее Светой, – сказал он Фаине.

– Мать должна дать имя девочке.

Но Фаине понравилось имя Светлана. И она начала обращаться к малышке: Светлана, Светик, а когда та плакала – Светка-конфетка.

Малышка растопила лед в душе у Фаины, которая за эти годы, казалось, никогда не отойдет от пережитого. Яков смотрел на жену и не мог нарадоваться – теперь это была довоенная Фаина, от которой исходило женское, материнское начало. «У нее прошли приступы помешательства», – заметил он. Фая даже начала отвечать ночью на ласки мужа. Жизнь вернулась в дом. Только страх за внучку не давал Фаине расслабиться. Лицо у малышки выровнялось, но две еле заметные ямочки – около уха слева и под подбородком – остались на всю жизнь после щипцов.