Гарольд Карлтон - Жертва

Майорка, Испания, декабрь 1990 года

Изумительно красивая женщина, открывшая тяжелые резные двери монастыря, была совсем не похожа на обычных посетителей этого сурового пристанища. С одной стороны, она была одета гораздо лучше других, хотя надо признаться, что для мрачных, провинциальных жителей Майорки ее красный туалет фирмы «Шанель» выглядел так же странно, как костюм инопланетянина. С другой стороны, большинство прихожан покидали эту обитель, получив заряд спокойствия и умиротворения, в отличие от этой женщины, заплаканное лицо которой носило печать обезумевшего от горя человека. Не успела она ступить на вымощенный камнем безлюдный дворик, как полуденное солнце осветило ее ярким светом. Глубоко вздохнув, казалось, всем телом, содрогавшимся от рыданий, и стараясь взять себя в руки, она устремила взгляд на окружавшую ее местность, как бы раздумывая, в каком направлении следует двигаться. Ожидавший ее водитель такси, припарковав в тенек машину, наслаждался полуденным отдыхом за чтением разложенной на коленях газеты.

Быстро пройдя мимо машины и свернув к огороду, на аккуратных грядках которого росли все возможные сорта овощей, она стала перелезать через низкую каменную стену, обветренные камни которой, казалось, держались без всякого цемента. Она пустилась бежать вниз по пологому склону холма, который вполне сошел бы за невысокую гору. Взор ее был затуманен слезами, и она бежала, не разбирая дороги, спотыкаясь о корни деревьев и попадавшиеся на пути сломанные ветки. Поскользнувшись, она для равновесия вцепилась за верхушки высоких сорняков, а когда схватилась за жесткую кору ствола, земля резко поплыла под ее ногами. Упав, она катилась кубарем вниз до тех пор, пока не наткнулась на ствол оливкового дерева. С трудом поднявшись на ноги, она почувствовала, как ее опять тянет книзу. И ей показалось, что вся окружавшая ее территория, включая пасущихся, тупо уставившихся на нее коз, как бы восставала против ее неожиданно создавшегося затруднительного положения.

Падение в овраг явилось для нее полной неожиданностью. Заросший кустарником, он как будто поджидал, когда она, сделав свой последний шаг, свалится вместе с сухим, осыпающимся грунтом. Неожиданно потеряв опору под ногами, она, со свистом пролетев вниз не менее пятнадцати футов, вдруг упала на кучу оливковых ветвей.

Падение просто ошеломило ее, и в течение нескольких минут она истерически смеялась. Для полного счастья недоставало лишь несчастного случая, чтобы завершить этот злополучный день. Успокоившись, она стала звать на помощь. Не в силах больше кричать, она притаилась, испуганно поглядывая на окружавшую ее глиноземную стену.

Ее одежда была перепачкана листьями, землей и козьим навозом. Отряхнувшись, она сделала попытку выбраться из глубокой ямы, но ее зыбкая точка опоры обрушилась, когда она уже преодолела одну треть пути наверх.

«Какая нелепая ситуация», — думала она. Стараясь подавить охватившее паническое чувство, она утешала себя надеждою на то, что, однажды рассказав эту историю в тесном кругу манхэттенских друзей, она получит сочувствие всех собравшихся за столом гостей.

«Прямо как в одном из твоих романов!» — непременно скажет кто-нибудь, и она, как бы в подтверждение того, что действительно выстрадала кошмарную ночь, изобразит на лице скорбную гримасу. В настоящий же момент этот деревенский уголок Майорки погрузился в мертвую тишину, которую время от времени нарушал лишь звон колокольчика, привязанного к шее пасущейся рядом овцы. Очевидно, эту ночь она проведет в компании пасущихся коз и овец. Тогда, может быть, ей тоже следует надеть на шею колокольчик? Она взглянула на часы, которые показывали полшестого вечера. «Время очень быстро бежит, когда попадаешь в какую-нибудь веселую историю, — думала она про себя. — Когда ночь так быстро, как зимой, опустилась на землю, кому придет в голову искать ее здесь в эту позднюю пору? Какому нормальному человеку придет в голову, что Марчелла Балдуччи-Уинтон, известная американская писательница и автор многих бестселлеров, лежит сейчас в овраге какого-то горного района Майорки? А может, она просто поплатилась за свою тягу к мужскому полу? Или за свой повышенный интерес к сексу? Или за бахвальство собственным сыном перед самим Сантьяго?» Как бы отмахиваясь от навязчивой мысли, она отрицательно покачала головой, подумав, что сначала неплохо бы выбраться отсюда, а уж потом можно докапываться до истины.

«Нет, нужно сделать последнюю попытку, — настойчиво сказала она себе. — А вдруг получится?» Внимательно рассматривая свисавшие сверху корни оливкового дерева, она прикидывала, что лучше всего сначала наступить на островок высохшей травы, а уж потом вцепиться в висящие над ней спутанные корни. У нее не оставалось сомнения в том, что, проделав такой маневр, она добьется освобождения. Ее воображение уже рисовало картину, как она, выбравшись наверх, торжествующе отряхнувшись от прилипших листьев и грязи и слегка пошатываясь от усталости, сядет в такси, которое домчит ее до гостиницы, где она, переодевшись, быстро отправится в аэропорт, чтобы успеть на последний рейс в Мадрид. Только силой богатого воображения можно добиться невозможного!

Ступив на пятачок сухой травы и подаваясь всем туловищем вперед, она впервые в жизни так внимательно сосредоточилась на своих последующих движениях тела.

— Ну, ладно, — глубоко вздохнув и глядя наверх, сказала она. — Будем действовать.

Вытянувшись, как струна, и стараясь дотянуться до висящих над ней корней, она, подпрыгнув, ухватилась за них. Несколько минут она висела на вытянутых руках. «Кому рассказать, — ликовала она в душе, — так никто не поверит». Затем она сделала еще одно невероятное усилие, чтобы выбраться наверх. Тут она вспомнила, с какой легкостью кружились и вращались на перекладинах брусьев олимпийские чемпионы. Но она не спортсменка, поэтому ей было очень нелегко. Марчелле удалось все же немного подтянуться, сосредоточив тяжесть своего тела на запястьях рук. Корни изогнулись под тяжестью висевшей на них женщины, и Марчелла, хоть и скорчившись от мучительной боли, почувствовала облегчение оттого, что была почти у цели. Еще одно усилие, и… Раздался, подобно пистолетному выстрелу, треск, и обломившийся корень потащил ее на дно оврага. Цепляясь коленкой за сломанные ветви, она летела на дно оврага, когда вдруг почувствовала пронзительную боль в икре, как будто бы ей в ногу всадили огромную иглу. Громко вскрикнув, она потеряла сознание.

Открыв глаза, она увидела над собой темно-синее небо, усыпанное мерцающими звездами, одни из которых горели ярче других. Скрюченная сзади, опухшая нога ныла от неимоверной боли. С трудом сгибая онемевшую ногу, она умудрилась взглянуть на часы, стрелки которых показывали двадцать три сорок. Интересно, долго ей придется ждать помощи, пока кто-нибудь в гостинице не хватится? Может быть, какой-нибудь вставший спозаранку пастух, проходя мимо, все-таки заметит ее? А если этого не случится, неужели она умрет здесь, среди пасущихся рядом, звенящих колокольчиками животных, а сыну придется решать, стоит ли опубликовывать некоторые ее биографические данные? Если события примут такой печальный оборот, то, похоже, придет конец ее деятельности по написанию бестселлеров. Бестселлеры! Каким ничтожным казалось сейчас это слово. Сейчас она с радостью бы выменяла все свои бестселлеры на один глоток горячего кофе и лестницу.

Скрючившись на колючих ветках, она боролась со страстным желанием заорать во все горло, как ребенок. «Я так просто не сдамся, — ворчала она. — Вспомни своего отца, сына, миллионы своих читателей. Все они будут искать тебя. Поэтому какой смысл плакать?» Но слезы, не слушаясь, ручьем лились из ее глаз, и она ничего не могла с этим поделать. Позже, когда стал накрапывать дождь, она попыталась соорудить из веток оливкового дерева некоторое подобие крыши для того, чтобы спокойно уснуть. Но уснуть было невозможно. Память непрерывно перелистывала страницы прожитой жизни. Как легко было анализировать свои промахи, лежа на глубине. Она сделала потрясающий вывод: людям следует чаще падать на дно оврагов.

— Милый Боже! — взмолилась она, темпераментно заламывая руки, как в детстве. — Милый Господь Бог, в существование которого я не верю! Помоги мне выбраться отсюда, и тогда, даю тебе слово, я никогда в жизни не взгляну ни на одного мужчину. — В глубине души она, конечно же, понимала, что эту клятву всемогущему Богу она нарушит так же, как и предыдущие. Но чтобы добиться исполнения заветного желания, нужно во что-то поверить, и лучше, если это будет религия.

Отыскав в своей сумке сигарету, она с трудом ее раскурила. Казалось, никогда в жизни она не испытывала такого блаженства. Она задумчиво курила, прислушиваясь к шуму бьющихся о самодельную крышу капель дождя. Как это, в конце концов, случилось, что она попала сюда? Неужели ее ясновидец, так четко предсказывавший все ее жизненные вехи, на этот раз не смог предупредить о такой необычной кончине? Не слишком ли много драматичных событий за несколько последних дней? Достаточно горя и печали. Она перенесла самый тяжелый для женщин удар судьбы: гибель ребенка. Она была совершенно уверена, что спасла жизнь другому своему чаду. Но оказалось, что она потеряла, и возможно, навсегда, единственного любимого ею человека. Почему же все эти ужасные события выпали на ее долю? Может быть, она несла кару за что-то? А сейчас еще и эта напасть: лежи тут, на дне ямы, и лязгай зубами от холода и сырости! У нее просто в голове не укладывалось, как это всего лишь несколько дней назад она собиралась провести в Нью-Йорке рождественские праздники вместе со своим сыном. А потом началась череда кошмарных событий, итогом которых явилось случайное падение в глубокую яму.

Затушив окурок о сырую ветку, она подумала, что прежде чем она поймет причину ее пребывания в переполненной козьим навозом ловушке, скрытой в холодных горных расщелинах Майорки, следует вернуться памятью к более ранним событиям своей жизни.

Первое — надо выяснить, почему она стала писательницей, вернув памяти ту пору, когда она еще и не мечтала об этом, к тем дням, когда ее мать полоскала ей рот мылом, чтобы она никогда больше не рассказывала своим друзьям сексуальные истории. А для этого надо вернуться назад, в Маленькую Италию.[1]

Маленькая Италия, 1966 год

Из окна ванной комнаты семейства Балдуччи раздался душераздирающий крик.

— Там что, ребенка пытают? — громким голосом поинтересовалась соседка, выглядывая из своего окна.

Проходившая по улице женщина, подняв кверху глаза, принялась объяснять раздраженным голосом:

— В этом доме никого не пытают! Это просто Марчелла Балдуччи в очередной раз промывает свой рот мылом. Она опять продолжает рассказывать свои постыдные истории. Позор!

В ванной комнате Ида Балдуччи, энергично намыливая шампунем «Голубь» тряпочку для мытья, одновременно открывала другой рукой рот своей дочери.

— Только посмей меня укусить! — предупредила мать.

— Но меня же вырвет! — кричала Марчелла. — У меня разболится живот!

В этот момент в ванную комнату заглянул проходивший мимо недовольный Альдо Балдуччи.

— Она же, в конце концов, не животное, чтобы насильно открывать ей рот, — проворчал он.

— Если она ведет себя, как животное, то и обращаться надо с ней, как с животным, — ответила Ида.

В тот момент, когда Марчелле очень хотелось напомнить о том, что животные не умеют рассказывать своим друзьям разные истории, в рот ей грубо запихнули намыленную тряпку, которой принялись отмывать язык и губы. Хватаясь за рот, девочка принялась просто выплевывать мыльную пену.

— Только таким образом можно отучить ее от этих грязных историй, — кричала Ида, крепко держа Марчеллу за руку. — Как собаку, которую тыкают носом в собственное дерьмо.

— Ну ладно, хватит… — отцепив обвитую вокруг шеи дочери руку жены, сказал Альдо. — Она уже получила урок. — Он нежно обнял за плечи трясущуюся всем телом и сплевывающую в раковину Марчеллу. Выпрямившись, она метнула взгляд злых и красных от слез глаз в сторону матери.

— Это ты сделала со мною в последний раз! — крикнула она матери.

— Я надеюсь, молодая леди, что это действительно будет в последний раз, — подтвердила Ида. — Потому что, если я еще когда-нибудь узнаю, что ты продолжаешь рассказывать непристойности своим друзьям, я просто не знаю, что с тобой сделаю. Но одно ясно: ты получишь гораздо более жестокое наказание, чем это. — Решительным жестом свернув полотенце и повесив его на поручни, она начала читать свои нравоучения: — Подумать только! Девочке четырнадцать лет, а она уже рассказывает такие гадости! Я ходила к отцу Кармелло, и он очень хочет побеседовать с тобой. За что мне такое наказание, Альдо? Такая милая девочка и такие мерзкие разговоры!