Луиза Аллен - Жертва негодяя

Калькутта, Индия, 7 декабря 1808 г.

Какая блаженная прохлада! — внушала себе Перси, усердно обмахиваясь веером. Холодный сезон, и в восемь вечера здесь ничуть не жарче, чем в августовский полдень в Англии. Да и дождя нет, слава небесам. Как долго надо прожить в Индии, чтобы привыкнуть к этой духоте? Она припомнила, каково ей пришлось с марта по сентябрь, — и прохладная струйка пота побежала у нее вдоль спины.

Зато — нет худа без добра — в таком климате можно расслабиться и насладиться полным покоем. Другого выбора, в сущности, не было, кроме как оставить на себе как можно меньше одежды — насколько позволяют приличия — из тончайшего муслина, нежного батиста или струящегося шелка.

Наконец-то завершается год ее ссылки, однако по возвращении в Англию ей будет так не хватать этого кошачьего чувства бездумной томной лености. Она наблюдала из большого Мраморного холла губернаторской резиденции за стайкой молодых леди в приемном зале и думала, что в таком знойном климате у нее есть свои преимущества: прелестные блондинки, обычно нежно-персиковые, от жары «цвели» пунцовыми пятнами, в то время как она, «цыганка» — по их насмешливому определению, — лишь слегка подрумянивалась.

Она довольно быстро приспособилась к местному ритму жизни: на рассвете, по холодку, выезжала на верховую прогулку, в тягучие часы послеполуденного зноя спала или праздно лежала в шезлонге, сберегая силы для вечерних развлечений в светском кругу. Если бы за ней не тянулся шлейф грязных слухов и сплетен, она, пожалуй, смогла бы прийти в себя здесь, в Индии. Но злые языки не оставляли ее в покое.

Сейчас ей очень хотелось очутиться в Англии. Хотелось зелени и моросящего дождика, туманной дымки и ласкового солнца. Истекал оговоренный срок ее изгнания: теперь она могла вернуться домой и надеяться, что папочка простил ее, что ее возвращение в свет не потревожит праздных болтунов.

А если потревожит? С этой нелегкой думой она неспешно прошла из террасы в зал, при этом ее губы привычно изогнулись в самоуверенной улыбке. «К черту этих шипящих кошек с их вкрадчивым шепотком, к черту этих повес, воображающих, что меня достаточно лишь пальцем поманить. Я ошиблась — доверилась мужчине, только и всего. Наука впредь. Распускать нюни — пустое». С этой мыслью Перси резко захлопнула за собой дверь и внимательно оглядела зал с купольным сводом и двойным рядом мраморных колонн.

«Королева Бенгалии» отправлялась в Англию в конце этой недели, и почти все ее пассажиры присутствовали здесь, на приеме у губернатора. Разумеется, им предстоит поближе познакомиться друг с другом в течение многомесячного плавания. Здесь были несколько важных чиновников Ост-Индской компании, путешествующих в качестве суперкарго; группа армейских офицеров; коммерсанты — некоторые с женами и дочерьми; а также ряд благовоспитанных молодых людей — сотрудников компании, уверенно восходящих по карьерной лестнице к власти и богатству.

Перси улыбнулась и игриво помахала веером двоим из них — близнецам Чаттертон, стоявшим у дальней стены зала. Обворожительный лентяй Дэниел и заводной, напористый Коль, еще не скованный узами брака — мамочка не выскажет явного неудовольствия, если Перси вернется домой, помолвленная с этим оболтусом. Не слишком блестящая партия, но все же — младшие братья графа Фламбурга. В их компании было весело, но ни один не сумел по-настоящему взволновать ее. Возможно, никому больше и не удастся такое: ведь она научилась не доверять голосу сердца.

Скромница Эйврил Хейдон, окруженная компаньонками, приветливо помахала ей рукой, и Перси мимолетно улыбнулась в ответ. Любезная Эйврил: прекрасно воспитанная молодая леди, обладающая многими достоинствами — и такая миловидная. Как ни странно, но в светских кругах Калькутты мисс Хейдон — одна из редких здесь «благонадежных невест» — стала единственной сносной собеседницей для Перси. Возможно, потому, что Эйврил, будучи богатой наследницей, не унижалась до неуместных восторгов по поводу графской дочери, впавшей в немилость и сосланной в Индию. Она никогда не поддерживала тех, кто воспринимал леди Перси Брук как мишень для состязания в злословии. Улыбка на лице Перси словно застыла; да, они вполне готовы нанести удар. Правда, никому из них еще не представился такой случай — они тщетно надеялись, что Перси станет искать их расположения или дружбы.

Эйврил тоже будет там, на борту «Королевы Бенгалии», — и за это надо благодарить судьбу, потому что три долгих месяца некуда будет деться от примелькавшихся лиц и тесные пределы корабля вполне могут обернуться «птичьим двором». Она ехала сюда с гневом в сердце — гневом на саму себя — и с сундучком, набитом книгами — они поддерживали ее дух. Теперь же, на обратном пути, она будет радоваться жизни и наслаждаться путешествием.

— Леди Перси!

— Леди Гримшоу? — Перси изобразила вежливое внимание. Старая мегера тоже собралась в плавание, и Перси уже научилась отражать ее атаки.

— Этот цвет вряд ли уместен для незамужней девушки. И ткань слишком тонкая.

— Это сари, ушитое по моей мерке, леди Гримшоу. Полагаю, что в белых или пастельных одеждах я бы выглядела желчной немощью.

Перси прекрасно знала сильные стороны своей внешности и умела выделить их: темно-зеленая ткань подчеркивала и цвет ее глаз, и золотистый оттенок каштановых волос. Нежная шелковая материя переливалась над тонким батистом нижнего белья — казалось, она вся окутана облаком.

— Гм… Слышала, вы выезжаете на майдан?[1] Ни свет ни заря — и вскачь!

— Позже — слишком жарко для верховой езды, мэм. И меня сопровождает мой грум.

— Грум не спасет доброго имени девушки, моя дорогая. Весьма ветреное поведение. Как бы не надуло!

— Полагаете, мне не следует скакать так быстро? — отозвалась Перси приторным голоском и быстро отошла в сторону, пока матрона не успела изречь нечто сокрушительное.

Перси жестом подозвала слугу и взяла у него бокал пунша — еще одна вольность, не допустимая для леди на выданье. Она шла по залу, отпивая из бокала и морща нос — слишком крепок был напиток, и остановилась, оглянувшись на легкий шум, возникший у дверей. Прибыл новый гость.

— Кто это? — Эйврил подошла к ней и кивнула в сторону дверей. — Бог мой, какой интересный мужчина. — Она искоса рассматривала его, прикрываясь веером.

Действительно, красив. Высокий, худощавый, смуглый от загара; густые и шелковистые темные волосы острижены, что придавало ему суровый вид. Перси замерла на мгновение — но нет, это не мог быть Элис, ей просто привиделось. Ее пробила дрожь — непослушное тело встревожилось, отозвавшись на всплеск забытых чувств.

Мужчина вошел, слегка прихрамывая, но стремительно, словно раздраженный дополнительным вниманием, оказанным его персоне, — и игнорируя это. Гость обозрел зал спокойным взглядом уверенного в себе человека. Его испытующий взгляд остановился на Перси: скользнул по ее лицу и задержался на низком вырезе лифа. Затем также бесстрастно он принялся изучать Эйврил.

Надо же, подумала Перси, словно паша, оценивающий новые приобретения для своего сераля. Но она не обманулась его нарочитой надменностью. Все ее существо откликнулось на его появление — каждой дрожащей клеточкой. Это он! Элис! Спустя восемь лет. Перси едва поборола в себе желание немедленно бежать отсюда.

— Невыносимо, — шепнула Эйврил, мучительно краснея.

— Согласна, это невыносимо. Высокомерный тип. — Перси и не подумала понизить голос, хотя он подошел ближе. «Нападай, — шептал ей внутренний голос. — Бей, пока есть силы, пока он снова не обидел тебя».

— Он явно воображает себя неотразимым романтичным героем, милая. Заметили, как прихрамывает? В стиле готики — прямо со страниц последнего романа.

Элис остановился и обернулся. Он не стал делать вид, что не расслышал их слов.

— Молодая леди забивает себе голову вздорным бульварным чтивом, насколько я понял.

Минувшие годы не притушили живого блеска его янтарных — тигриных, как думала она в детстве, — глаз. Картины прошлого ожили в ее памяти — горько-сладкие, иногда просто горькие, а порой настолько обескураживающие, что она горела от стыда. Она вздернула подбородок, встретив его взгляд ледяным молчанием, но он не узнал ее. Он перевел взгляд на Эйврил и слегка поклонился:

— Прошу прощения, мэм, если заставил вас краснеть. Но нечасто доводится лицезреть такую красоту.

Он теперь стоял вполоборота к ней, и на правой щеке был виден едва залеченный шрам — он шел от мочки уха через скулу и внизу скрывался под белым батистом шейного платка. Только сейчас она заметила, что кисть его правой руки забинтована. И хромота не притворна: он был изранен, и весьма жестоко. Перси подавила в себе инстинктивное желание коснуться его и расспросить о том, что случилось, — раньше она так и поступила бы без колебаний.

Она услышала, как рядом вздохнула подруга:

— Я не отношу это на свой счет, сэр.

Эйврил холодно кивнула, давая понять, что разговор окончен, и вернулась к компаньонкам. Очутившись под их надежной защитой, она обернулась и, увидев, что подруга не последовала ее примеру, весело округлила глаза.

«Мне следует извиниться перед ним, — думала Перси. — Но он так бесстыдно раздевал нас взглядом. И нагрубил мне — так же, как в ту последнюю встречу». Более того, он извинился только перед Эйврил; а ее внешность не вдохновила его на комплименты.

— Любезность моей подруги не уступает ее красоте, — сказала она.

Его янтарные глаза, с теплотой наблюдавшие за Эйврил, вновь обратились на Перси. Он поморщился от ее слащавого тона. А она подумала, что ее замечание было справедливым, он за эти годы действительно стал самонадеянным наглецом.

Пожалуй, ей следовало повернуться к нему спиной и, возможно, легко усмехнуться или небрежно взмахнуть веером — мол, пусть надоедает другим особам. Но Перси не могла сдвинуться с места: избегая взгляда Элиса, она все же невольно посмотрела на его губы. Нельзя сказать, что их кривила усмешка, но ямочка в уголке рта таила некий намек — неожиданный для этого надменного героя. Его губы словно коснулись ее шеи, груди…

— Мне воздали по заслугам, — откликнулся он.

Провокационный тон его фразы вызвал у нее легкое замешательство, но она не сразу поняла, чем именно была шокирована. Через мгновение она осознала, что он теперь воспринимает ее как женщину: видимо, раскусил ту девочку, которую отверг так жестоко. Похоже, он намекал, что теперь вполне заслуживает ее.

Перси твердила себе, что одним усилием воли можно подавить нескромные желания, от которых она сейчас покраснела. Он не узнал ее, а если бы и узнал — его теперь не волнует, что там произошло много лет назад, он высказался тогда предельно ясно.

— Вы отнюдь не похожи на глубоко раскаявшегося грешника, сэр, — нашлась Перси.

Рано или поздно он поймет, с кем разговаривает, но ей не хотелось доставить ему удовольствие своим признанием — пусть не думает, что те события имеют для нее какое-то значение.

— А я и не пытался демонстрировать раскаяние, мэм, просто признал справедливость возмездия. Раскаяние — не развлечение: если прекратишь грешить, станешь лицемером.

— Не знаю, сэр, лицемерите вы или нет, но одно ясно: нельзя заподозрить вас в галантности.

— Вы первая укололи меня, — припомнил он ее слова.

Вроде бы верно, но он лукавил.

— За что приношу свои извинения, — серьезно ответила Перси. Ей ни к чему нечестные приемы — за словом в карман она не лезла. — Однако у меня нет намерений выразить вам свое сочувствие, сэр. Вам явно нравится лезть в драку. — Насколько она помнила, он всегда был по-юношески напорист, порой до злости. И этот пыл чудесным образом преображался — в огонь страсти, когда он любил.

— И это верно. — Он согнул забинтованную кисть и чуть поморщился. — Вам осталось только повидаться с моим противником.

— У меня нет такого желания. Похоже, вы обтесывали друг друга саблями.

— Близко к истине, — согласился он.

В его насмешливой речи она уловила легкий акцент жителя Юго-Западной Англии; отчаянно захотелось домой: к зеленым холмам, суровым утесам и холодному морю, и эта тоска была даже острее, чем впечатление от неожиданной встречи с Элисом.

— Вы до сих пор говорите с юго-западным акцентом, — заметила Перси.

— Северный Корнуолл граничит с графством Девон. А вы? — Казалось, он не заметил некоей странности в ее фразе.

«Он тоже скучает по дому», — подумала она, услышав тихие тоскливые нотки, затаившиеся под холодным рокотом его голоса.

— Я тоже из тех краев.

Она безотчетно протянула ему ладонь, и он пожал ее здоровой рукой, без перчатки. Рука эта была теплой и немного загрубелой, в мозолях от поводьев, кончики его пальцев коснулись быстро пульсирующей жилки на ее запястье. Некогда он вот так же держал ее за руку, так же близко склонившись к ней, она тогда увидела тоску в его глазах, но неверно истолковала ее и повела себя с безрассудством невинности. И он вознес ее на вершину небес, а потом спустил на землю, посмеявшись над ее глупостью.