— Пожалуйста, миссис Каресс, — попросила она. — Кармен Францен.

Ожидая, она продолжала неотрывно смотреть на Соню, прижимая трубку к уху. Она закрыла микрофон рукой и шепнула Соне:

— Заставляет меня подождать.

Соня устроилась в кресле Мис Ван дер Рое и закурила новую сигарету.

— Миссис Каресс? — наконец произнесла Кармен. — Я знаю! Мы в совершенном замешательстве! Это так чудовищно, так невероятно и совершенная неправда! Да, ну вы-то знаете, как репортеры любят всякие сплетни? Сплетни! Именно так это и называется — сплетня чистейшей воды. Да, она там была, так вышло, и этого я не отрицаю, но она должна была быть совершенно в другом месте, на другом концерте, и это ее шофер перепутал театры. Она так ослепительна, что где бы она ни появилась, сразу начинается какое-то безумие. Но это и будет работать на «Каресс»!

— Ах, батюшки, — вздохнула Соня.

— Ведь это не бросит тени на нашу сегодняшнюю чудесную встречу, я надеюсь? — Она подмигнула Соне, сложив колечком большой и указательный пальцы. — Отлично, на пять мы и договаривались, и я буду все время здесь, ожидая вашего звонка. Сердцем я знаю, что вы сделаете правильный выбор, миссис Каресс, и вы ни за что не пожалеете. Соня заблистает, как бриллиант в короне «Каресс».

Она повесила трубку и тут же принялась набирать новый номер.

— Джек? Это Кармен. Я только хотела, чтобы ты знал, что я поговорила с миссис Каресс и прояснила, что эти безобразные слухи распространяют люди Рэя Левэра. Ты поверишь, но ее шофер отвез ее не в тот театр! Ей нужно было быть на открытии у Майкла Файнштейна! А ее спутником был… — Она закрыла трубку и прошипела: — С каким парнем из общества ты встречаешься? Соня пожала плечами.

Кармен широко шагнула и схватила Соню за волосы, откинув ее голову назад.

— Дэвид Ласалль, — процедила Соня сквозь сжатые зубы.

— Дэвид Ласалль, из бостонских конезаводчиков, Ласаллей, — сказала в трубку Кармен. — Но пойми, этой дурацкой «утке» нельзя придавать значения! Я не хочу, чтобы сегодняшняя прекрасная встреча была чем-нибудь омрачена! Я на тысячу процентов уверена, что вы примете правильное решение, и в пять я буду ждать известий о нем у телефона. Сегодня ты сам видел Соню. Ты видел, как много она обещает. Она станет бриллиантом в короне «Каресс», Джек. Я работаю с «Кумирами» двадцать лет, и у нас никогда не было ничего подобного ей.

Она повесила трубку и взглянула на часы.

— У нас полтора часа на баклуши, Соня, — заявила она. — Но, по-моему, все в порядке. Держись крепче, дорогая. Возможно, тебе уже никогда не придется быть манекенщицей. Ну, это к лучшему, судя по тому, что я слышу и знаю о тебе, я готова биться об заклад, что все твое тело покрыто сейчас синяками. Этот Рэй Левэр никогда не производил на меня впечатление изнеженного малого.

Соня хмыкнула:

— Им же нужно мое лицо и волосы, так?

— В основном.

— Так что нечего беспокоиться. Мне надо идти, Кармен. Я жду звонка. Позвони мне, когда узнаешь, ладно? Или оставь сообщение. — Она расцеловала Кармен в обе щеки. У двери она обернулась: — Прости, что я такая мерзкая шлюха, — сказала она.

Кармен пожала плечами:

— Послушай, Соня. Твое лицо — это твой успех, так? Никто не смог бы отказать тебе в очаровании, это правда. Он что, так хорош, Соня? Динамит?

Соня прикрыла глаза:

— Умереть можно!

Она лежала в ванне, потягивая бело вино, когда раздался звонок.

— Мы богаты, детка! — прокричала Кармен, и обе они восклицали и вопили целую минуту. — Позвони мистеру Белламаю и поблагодари его за оказанную честь, Соня, — посоветовала Кармен. — Прямо сейчас!

Джек Белламай сам снял трубку.

— Сразу после ленча возникли шероховатости, — признался он. — Но ты так хороша, Соня, что мы решили дать тебе некоторые преимущества. В конце концов, как я объяснил миссис Каресс, вчера вечером ты еще не была «девушкой Каресс». Но тебе следует помнить то, о чем мы сегодня говорили. Нам нужен безупречный образ. Не заставляй меня разочаровываться, дорогая. Я говорю с тобой с высоты своего возраста, как твой дедушка. Молоденькие девушки в возрасте моих внучек пользуются продукцией фирмы «Каресс» по всей Америке. Мы должны подавать им хороший пример. Ты так прекрасна, и тебе следует думать о своей репутации, а мы надеемся, что ты отлично поработаешь на «Каресс».

— Я постараюсь, мистер Белламай, — произнесла она своим самым приветливым, самым подходящим к случаю сдержанным голосом, — Спасибо вам большое, что вы приняли во мне столь большое участие.

— Нет, спасибо тебе, что у «Каресс» появилась такая изумительная главная модель.

Она положила трубку и разразилась оглушительным хохотом. Целых восемь миллионов вонючих долларов! Она захлебывалась от смеха. Уже не нужно работать и работать снова и снова. Уже не будет больше бесконечных съемок для каталогов. Уже не нужно будет забираться на четыре дня на какие-нибудь мерзкие острова, выслушивать бесконечные рассказы моделей и стилистов о своей жизни. Теперь она может посвятить себя той жизни, какая нравится ей самой! И если их связь с Рэем можно будет удержать в тайне, если ей удастся скрываться под париком блондинки или что-нибудь в этом роде, тогда все будет даже еще забавнее!

Она закуталась в купальный халат и плеснула себе еще немного вина. Она внезапно осознала, что впервые в жизни ждала звонка от мужчины. Телефон уже начал звонить, и каждый раз, услышав звонок, она думала, что это Рэй. Ей звонили, чтобы поздравить с быстрораспространившимися новостями. Шестая страница «Пост» и «Вуменз веар дейли» просили у нее интервью. Она просто слушала все это по автоответчику. В половине восьмого она закурила, но не успела сделать и одной затяжки, как раздался звонок в дверь. На видеодомофоне показалось черное лицо, и сердце у нее ухнуло. Потом она разглядела, что это всего лишь посыльный с цветами.

Это был громадный букет из белых лилий, роз, сирени и орхидей. Посыльный безучастно наблюдал, как она вскрывает тоненький конверт с запиской: «Соня, ты прекрасна! Люблю, Рэй».

Она уставилась на карточку, потом на парня, который в ответ уставился на нее.

— И это все? — спросила она. — Букетик за двести баксов, и ничего больше?

Парень пожал плечами, взглянув на часы.

— Я только доставил заказ, — ответил он.

Дав ему пять долларов, она выпроводила его, а потом швырнула цветы на пол и принялась топтать их. Если он вообразил, что ей нужно заплатить всего двести баксов за ночь, он…

Вновь затрезвонил дверной звонок. На этот раз на мониторе был Рэй! Не было времени одеваться или краситься, или хотя бы убрать то, что она натворила с цветами.

— Дьявол! — прошептала она. Под халатиком на ней ничего не было. Она выскочила на лестницу и увидела, как он бежит вверх, а за ним поспевают его стражи. Разумеется, мелькнуло у нее в голове, чтобы успеть связать ему руки. Сердце едва не выскочило у нее из груди, и она протянула руки ему навстречу. Она догадалась наконец, что это странное смешение счастья и боли и есть любовь — впервые в ее жизни.

ГЛАВА 17

Манхэттен, сентябрь 1990 года

— «Жертва», — сказала Марчелла тихо в маленький диктофон. — Автобиография Марчеллы Балдуччи-Уинтон. Книга, о которой ты просил меня, Скотт.

Она сидела, развалившись на заднем сиденье своего «роллс-ройса», который летел сырым сентябрьским вечером по Манхэттену, и свежий воздух внутри машины, благодаря кондиционеру, контрастировал с влажной жарой за окнами. По крыше и стеклам застучали капли, потекли с шипением струи дождя, напоминая неожиданно резким, сладким запахом о минувшем лете. Марчелла опустила стекло и вдохнула свежий влажный воздух.

Дождь так же внезапно перестал, но асфальт оставался мокрым, будто его полили маслом. Дональд, ее верный, благородный шофер, держался на некотором расстоянии от других машин, и ее роскошный автомобиль выделялся в этом длинном караване.

— После «Даблдэя» отвези меня на Пятую, ладно, Дональд? — попросила она. Он повернул налево на Пятую авеню, и там, прямо посреди движения, она увидела рекламу своей новой книги.

«Четвертый бестселлер Марчеллы Балдуччи-Уинтон» — трепетали огромные буквы на транспаранте. Гигантские пирамиды книг с повернутой к проезжающим обложкой с заглавием словно должны были врезаться им в память. «Вечность начинается сегодня». «Ты подарил мне это заглавие, Санти, — прошептала про себя Марчелла. — Но что же случилось с нашей «вечностью»?

Прошло уже около года с тех пор, как он скрылся от нее в аэропорте, и она заполняла это время работой, путешествиями и написанием этой книги. История их любви. Немного видоизмененная, конечно, потому что, по ее версии, эта история имела счастливый конец. Критики единодушно согласились, что это «лучшее у Уинтон». Да и как иначе, угрюмо думала Марчелла. В нем вся моя любовь, моя душа, моя сущность.

Они проехали мимо музыкального магазина, и она увидела на витрине альбом Марка — тот самый, про который он говорил ей, что это настоящий шедевр. Не много ли шедевров, с кривой улыбкой подумала она. На обложке сверкало черно-белое фото Марка в стиле тридцатых годов. Он остался еще на год в Италии в результате их затяжной битвы. Ей все же как-то удалось настоять на том, чтобы он продолжил свое изучение классической итальянской музыки. Минувшее лето он провел в Нью-Йорке, вновь пропадая у Кола Феррера в «Карлайле», где он пел каждую ночь. Единственным преимуществом остаться без Марка еще на год была перспектива оградить его еще на год от влияния Кола. Она была уверена, что еще один год в Италии окончательно переменит мысли Марка относительно исполнения современной музыки. А кроме того, изучение музыкального итальянского Ренессанса давало возможность получить право преподавать.

— Преподавать — да это последнее, чем я хотел бы заниматься! — обрушился на нее Марк, когда она впервые заикнулась об этом. — Мой альбомчик прекрасно расходится. Компания звукозаписи просит еще один.

Она упрашивала его поучиться еще год в Италии и вернуться со свидетельством преподавателя в Нью-Йорк.

— И тогда ты станешь свободным человеком! — пообещала она. — Устроители концертов никогда не будут относиться к тебе серьезно, если ты предъявишь им лишь этот альбом, — обеспокоенно говорила она.

— Кто тебе сказал, что мне хочется, чтобы ко мне относились серьезно? — язвительно заметил он.

Но в конце концов они пошли на сделку. — Если я останусь еще на год в Болонье, ты не будешь возражать против следующего альбома? — спросил однажды утром Марк.

Сопротивляясь, Марчелла согласилась. А теперь она жалела, что сдалась. Вскоре появился второй альбом, он мозолил ей глаза из каждой витрины грамзаписей по всему городу.

Но второе ее дитя было знаменито еще больше. Соня появлялась на телеэкранах каждый вечер, дразня и маня зрителей рекламой «Каресс». Коммерческие дельцы запустили сенсацию: Соня парила на вертолете над Центральным парком, спускалась с Эйфелевой башни, купалась с дельфинами или смеялась с крупа скачущей лошади. Она шептала «Ласкай меня!»[6] низким сексуальным голосом, а камера надвигалась на нее все ближе, и она уверенно смотрела прямо в объектив. Продажа товаров от Каресс резко подскочила, и фраза «Ласкай меня!» стала национальной поговоркой.

Теперь Марчелла была больше знаменита как мать Марка и Сони Уинтон, нежели благодаря необычайно успешной продаже ее книг. «Музыка любви» месяцами держалась в списке бестселлеров, помогая распродать и все ее прежние книги, а «Вечность начинается сегодня» сразу возглавила этот список, едва появился сигнальный экземпляр. Необыкновенная слава ее детей и заставила Скотта умолять ее написать историю собственной жизни, по крайней мере, так ей казалось. Вероятно, ему уже представлялись подзаголовки вроде «Как мне удалось вырастить двух вундеркиндов», мрачно размышляла она, но он подскочит как ужаленный, когда получит результат, потому что она решила, что незачем вообще писать о своей жизни, если не рассказать всю правду. Те сотни писем, которые она получала ежедневно, были до боли честными, ее читатели раскрывали перед ней сердца, как и она когда-то в своем первом письме к Эми. Она поняла, как важно признание: эта книга и станет ее признанием.

Это не было легким решением, и даже теперь она не была уверена, будет ли книга издана. Но сложность заключалась в том, что если она вложит всю свою любовь, свою душу и сущность в «Вечность начинается сегодня», тогда больше ей не о чем будет писать. Она чувствовала опустошение. Поэтому, когда Скотт предложил ей написать автобиографию, это стало новым вызовом.

— Кто это будет читать про мою жизнь? — потешалась она.