Марчелла присела. Он положил нераспечатанную колоду на софу возле нее, затем распечатал упаковку и вынул новые карты рубашками наверх.

— Подержите их немного в руках, — и он протянул ей колоду. — Пусть они вберут ваши импульсы. Не хотите ли выпить, пока мы ждем?

— Немного «Перье», если у вас есть, благодарю, — отозвалась она. Он бросился к алькову, за которым скрывалась кухня, и открыл холодильник.

— «Клаб сода», — сказал он. — Пойдет?

Он наполнил один хрустальный бокал и вернулся с ним, протягивая его ей.

— Так вот, я имею дело со всеми людьми моды, — заявил он, подкладывая квадратную салфетку под бокал. — Келвин Клейн, Ральф Лорен, Кристиан Лакруа; я даже гадал на картах Энди Ворол.

— Правда? — Она отпила глоток соды. — И предсказали ей смерть?

Он посмотрел на нее на мгновение затуманившимся взглядом.

— Ну, — пожал он плечами, — она всегда была болезненной женщиной! — Он внезапно придвинулся к ней ближе. — Ничего сода? — спросил он. — Послушайте, обычно я беру двести долларов за сеанс, но раз вы друг Сэнди, тогда цена будет пятьдесят. Я мог зарабатывать в день по тысяче только на гадании по картам, но я так люблю моду, что не могу бросить это. Мне нравятся манекенщицы, и то, как они ходят, и какие у них прически… — Он вскочил и продемонстрировал, как движутся по подиуму манекенщицы в изысканных туалетах, и Марчелла покатилась со смеху. Он принял другую позу, положив руки на бедра и откинув назад голову и плечи.

— Мода! — провозгласил он.

Он снова сел, улыбаясь ей, и чтобы скрыть замешательство, она закурила. Неплохой жизненный опыт. Она была рада, что пришла сюда. Может, он пригодится ей для одной из ее будущих книг — колоритный второстепенный образ? Он придвинул маленький столик, налил «Диет пепси» в высокий стакан и залпом опорожнил его.

— Снимите левой рукой, — выдыхая, попросил он. — Три раза. И задумайте желание.

Она наблюдала, как он мешает карты, все более сосредоточиваясь. «Я не поверю ни единому его слову», — внушала она себе. Перемешав колоду, он еще некоторое время вглядывался в нее. Когда он снова заговорил, то голос изменился настолько, что холодок пробежал у нее по коже. Наигранная под профессионального гадальщика манера бесследно исчезла, голос стал безучастно-монотонным.

— А, ваш сын скоро серьезно заболеет, — без всякого выражения заметил он так непосредственно, будто они только и делали до этого, что беседовали о Марке. — Вы сумеете спасти его. Он не умрет.

Марчелла выпрямилась.

— В ближайшие три месяца вы овдовеете, — пообещал он. — У вас есть кто-то близкий по имени Шейла?

— Соня, — поправила она. «Мы едва не назвали ее Шейлой, — подумала она. — Гарри хотел назвать ее Шейлой».

— Кто это? — нахмурился он.

— Моя дочь.

— Она ужасно неразумна! — воскликнул он. — Она в страшной опасности, если вы не предупредите ее! Она может погибнуть! К вам плывут огромные деньги, но это не делает вас счастливой. Ваша тайная жизнь представляет серьезную угрозу для вашего здоровья…

— Моя тайная жизнь? — переспросила она. Никто не догадывался о ней. Он спокойно посмотрел на нее своими честными карими глазами.

— Вы же понимаете, о чем я говорю, — просто сказал он.

Она попыталась рассмеяться.

— Вы меня просто пугаете, — попеняла она. Ее руки покрылись гусиной кожей в теплой комнате.

— А что значит для вас имя Сэнди?

— Сэнди? Девушка, которая направила меня к вам. Он нетерпеливо покачал головой.

— Нет, это мужчина.

— Санти? — спросила она.

— Некто, кто очень сильно вас любит, а вы считаете себя недостойной? Почему?

«Вероятно, из-за моей тайной жизни», — подумала она.

— Он чудесный человек, — продолжал Чарльз. — И вы тоже. Нечего вам так себя стыдиться. Подобные потребности есть у каждого.

Марчелла не находила слов. Она застыла в молчании.

— Ваша работа, — спросил Чарльз, — вы пишите или что-то в этом роде?

— Да.

— Сценарии, да?

— Не совсем.

— Что же? — спросил он.

— Книги, — ответила она. — Романы.

— По одному из них поставят фильм, — заверил он. — Большой будет успех. Вы отправитесь в Калифорнию. О, вас ждут большие путешествия. Европа. Ах, как сильно вы любите своего сына! Вы сделали его смыслом всей своей жизни.

Она порылась в сумочке в поисках сигареты. «Все сумасшедшие в этом мире проникают в мои мысли», — подумала она. Он поднял на нее усталые карие глаза.

— Какие-нибудь вопросы?

— Да, — сглотнула Марчелла. — Буду ли я счастлива? Он снова пробежал глазами по картам, беззвучно шевеля губами, а когда опять взглянул на нее, глаза его наконец-то смягчились.

— Как раз это-то и непостижимо… — Он нервно рассмеялся. — Так… выходит… что вам придется пострадать за искусство.

В дверях она протянула ему пятьдесят долларов.

— А вы всегда говорите своим клиентам, что все их родственники должны умереть? — спросила она.

Он казался слегка озадаченным.

— Разве я так говорил? — удивился он.

Дональд распахнул дверцу машины. Ну, и что нового она узнала? Она постаралась посмеяться над всем происшедшим. Теплый ветерок дул на Бродвее, выходившие из Центра Линкольна люди растекались по кафе, ресторанам и барам. Ее передернуло от услышанных предсказаний. У него было право запугать ее, ведь он рассказал ей правду, будто видел ее. Кроме Марка. Марк не может заболеть. У него был бодрый, веселый голос, когда они разговаривали последний раз несколько дней назад.

— Куда теперь? — спросил Дональд.

Едва она открыла рот для ответа, как ее поразила мысль, что все опасности, которые подстерегают ее родственников, из-за нее, но она тут же отбросила это предположение. «Я же решила перестать обвинять себя во всем», — напомнила она себе.

— Мэм! — окликнул ее Дональд.

— Отвези меня на угол Бродвея и Пятьдесят седьмой, — попросила она. Как будто она не знала, что вечер должен окончиться именно там. Ее тело уже просило этого успокоения. Прямо перед Бродвеем оказался снесенный дом, и черное пространство внезапно поглотило их. Она посмотрела на часы, прежде чем Дональд остановился на углу. Половина одиннадцатого. Отлично.

— Вернись за мной через часик, хорошо, Дональд? — попросила она. Она вынула членскую карточку из сумки и оставила сумку в машине. Дональд ободряюще посмотрел на нее, когда она вылезла из машины. Разумеется, женщине не следует болтаться тут одной поздно ночью, но не могла же она позволить ему увидеть, куда она направляется. Она подождала, пока машина скроется из виду, прежде чем пошла в нужном направлении.

За годы она успела изучить этот длинный ряд старых фасадов, печальные окна домов запечатлелись в ее памяти, как дурной сон. Она заметила знакомые смешные дверные ручки на дверях с витражами. На другой стороне она загляделась на цыганку-хиромантку, нещадно ругавшуюся под окнами дома под мигающей розовым неоновой вывеской и здоровенной гипсовой статуей Девы Марии. Внезапно мимо с пронзительным воем пронеслась полицейская машина, и черный парень выскочил, чтобы проверить у нее документы. Она протянула ему, качая головой, клубную карточку. Попрошайка, сидевшая на панели у дома, вдруг очень отчетливо произнесла: «Я сама решу, когда мне умереть!» Марчелла быстро пошла прочь. Очень важно выглядеть так, как будто ты знаешь, куда идешь, и очень спешишь попасть туда.

Когда она приблизилась к «Партнерам», черному зданию, почти невидимому в темноте, она увидела толпящихся у входа. Сердце ее забилось сильнее, когда она подошла к дверям. Она быстро опустила карточку в щель, прежде чем кто-нибудь успел внимательно приглядеться к ней. Привычным жестом завсегдатая она распахнула дверь и спустилась на один этаж вниз на землю чужих мужских рук и молчаливых наслаждений, вздохов в темноте и той особой смеси унижения и упоения, которая так возбуждала ее. Она на мгновение оперлась о черную зеркальную стену с закрытыми глазами. Она не могла не посещать это место, но всегда молила Санти о прощении. «Это капкан, — твердила она ему мысленно. — Я не могу избежать его. Только твоя любовь может меня спасти».

Новая «девушка Каресс» была вознесена средствами массовой информации на высоту, неизвестную дотоле в истории американских супермоделей. Соню снимали лучшие фотографы мира, и десятистраничные брошюры с ее фотографиями продавались в каждом магазине одежды. Двухминутные рекламные ролики с ее участием снимались в лучших уголках Европы и Америки. То, как Соня шептала лозунг фирмы «Каресс» «Ласкай меня!», превратило ее из заурядной манекенщицы в звезду. Когда заговаривали о лучших моделях века, то неизменно утверждали, что для семидесятых — это Лорен Хаттон, для восьмидесятых — Паулина, а для девяностых — Соня Уинтон. По крайней мере, так утверждала молва и повторяли колонки светских новостей.

В этом сезоне для Сони оставался еще один день работы — сбор всех предыдущих «девушек Каресс» для легендарного группового портрета. Но потребовались месяцы, чтобы устроить это, потому что многие девушки стали богатыми и знаменитыми, а некоторые жили в Европе. Джинни Шацберг, например, стала графиней де Руш, а самая первая модель, Фрэнсин Гардинг, была королевой «мыльных опер». Организаторы сходили с ума, пытаясь привести в соответствие расписание каждой из девушек, чтобы назначить место и время для съемок.

— Эйвдон умывает руки, — сообщила Соне Кармен. — Поэтому они специально наняли на это время Алекса Роуза. Им пришлось выложить пятьдесят тысяч долларов только за самолет, который доставил из Парижа графиню.

Цифры и слухи давно ничего не значили для Сони, которая только и могла думать, что о Рэе. Если бы кому-нибудь захотелось стать самым невыносимым человеком в ее жизни, он ничего не мог бы придумать лучше, чем сказать дурное слово о Рэе, да еще сделать так, чтобы их расписания стали совершенно несовместимыми. Три недели изнурительной работы на рекламу «Каресс» только увеличили ее всегдашнее стремление к нему. Теперь она приспособилась проскальзывать между его связанными руками, опускаться вдоль спины и опускать грудь ему в ладони. Она доводила служащих фирмы до безумия, лишь бы оказаться в пределах досягаемости Рэя. Она была готова бросить все, изменить любой график, лишь бы поймать его в гастролях по стране. Она могла сорваться и лететь в Хьюстон, Денвер, Портланд, лишь бы пробыть с ним одну ночь и вернуться на следующее утро, пока Рэй еще не проснулся. Стоять за кулисами, пока Рэй, купаясь в море огней, исполняет ее любимые песни, слышать, как его команда осторожно называет ее теперь «мисс Соня», полные слез прощания и встречи, — все это наполнило ее жизнь совершенно новым смыслом. Даже раболепный репортер из «Энквайрера», который слупил за них пятнадцать тысяч за то, чтобы он помалкивал об их романе, заставлял их только смеяться. Ее элегантный образ «девушки Каресс» исчезал, как только она отправлялась в свои поездки. Она надевала белокурый парик и дешевые вещи, чтобы люди ничего не пронюхали. Но когда она не могла увидеться с ним, она всеми силами старалась выкинуть его из головы, даже если для этого приходилось возвращаться в прежние притоны, куда, она думала, уже никогда не вернется, туда, где подстерегали ее опасные люди, которые манили ее тогда, когда она не знала Рэя, не знала настоящей любви.

И все же не было у них ни одной совместной ночи, когда бы Рэй не каялся перед ней в своем ужасном преступлении.

— Я убил девушку! Я убил ее, Соня, — всхлипывал он, и она выслушивала его, утешала и уверяла — в этом был особый ритуал, — что Бог простил ему его ошибки, как будто она обсуждала это с Богом. После того как эта непременная часть их свидания была закончена и ее власть над ним установлена, они предавались своему самому главному занятию, и никто никогда не любил ее так, как Рэй. Становилось даже все лучше и лучше, пока обожание, светившееся в его широко распахнутых глазах, торжественная зависимость от ее прощения, нежность и свирепость, гладкая кожа, ощущение его тяжелого тела и вкус его губ, звук его хриплого шепота в ее ушах, — пока все это не захватило ее так сильно, что она чувствовала себя странно опустошенной без него. Раньше у нее никогда такого не было, чтобы она не могла обойтись без мужчины. Единственное существо, к которому она однажды была привязана, это ее лошадь, и вот теперь она встретила мужчину, который вызвал в ней те же чувства. Хотя и случайно, но она получила именно тот коктейль из любви и секса, который был ей так необходим. Она тоже стала для него незаменимой. Он говорил, что любит ее, и она заставила его пообещать, что он не будет встречаться с другими девушками.

В ее существовании супермодели отношения с Рэем превратили ее жизнь в настоящее увлечение. Ее тело стремилось к нему, требовало его тяжелого тела, его мощного черного секса, который доводил ее до такого исступления, бесконечного оргазма. Спать с Рэем — это все равно что купаться вместе с акулой, с ручным, но опасным зверем. Только сейчас, когда она жила и дышала Рэем, мечтала о нем, когда был запущен контракт с «Каресс», у нее впервые в жизни наконец-то появилась цель! Кармен неплохо было бы узнать об этом, хотя она сама не смогла ничего сформулировать, ощущая только силу, собранную где-то в глубинах ее мозга. Даже для себя самой она не смогла бы найти нужных слов, но что-то внутри ее было уверенно в существовании этой цели, и это будоражило ее, внушало ей благоговение, держало ее в непрестанном нервном возбуждении.