— Спасибо, что ты проделала весь этот путь, чтобы провести со мной Рождество, Соня, — шептал он. — Это так много для меня значит. Такое ощущение, будто я опять с семьей.

— А что твоя семья, Рэй? — спросила она. — Разве ты не с родными обычно встречаешь Рождество?

Он печально посмотрел на нее, отставляя бокал с шампанским. Потом обернулся к охранникам.

— У них есть в отеле этот кофе? — спросил он. — Тот кофе, который мне нравится — со взбитыми сливками и с виски?

— Кофе по-ирландски, — тихо уточнил Элмер. — Он называется кофе по-ирландски.

Рэй обернулся к Соне:

— Хочешь попробовать, детка? От него хорошо спится.

— Нет, спасибо, мне не нужно. Я все еще в себя не приду после самолета.

— Ладно, закажите мне! — попросил Рэй. — И себе тоже. Ну… — вздохнул он, обнимая ее одной рукой. — Ну так вот, мы говорили о моей семье. Левэры. Соня, ты не видела рождественские праздники, которые устраивали у Левэров! Мой папа, моя мама, моя бабушка и нас четверо братьев — Марлон, Девитт, Гроувер и я. Да, у нас были чудесные праздники…

Соня смотрела на него.

— Ну, и где они все сейчас? — спросила она. — Ты так говоришь о них, как будто все они умерли!

Рэй пожал плечами:

— Насколько я знаю, с ними всеми полный порядок, Соня. Понимаешь, после того… после этого несчастного случая, когда я убил ту девушку, знаешь? Моя семья не хочет… ну, как бы это сказать, принимать меня! Понимаешь? Больше меня не ждут в моей семье.

Она коснулась его щеки:

— Бедный мальчик.

— Вот, — вздохнул он, — теперь ты моя единственная семья в Рождество, Соня. Прекрасная Соня!

Охранники открыли дверь официанту. Он закончил приготовление кофе прямо в номере, добавив виски и сахар и аккуратно выложив большой ложкой целую горку из сливок. Элмер сунул ему десять долларов, и все они принялись за кофе, причмокивая губами. Рэй сказал, что этот кофе по-ирландски лучше, чем тот, который они пили в Лас-Вегасе, или это было в Денвере?

Он прошел в спальню и переоделся в черную шелковую пижаму. Было три, когда он вышел обратно, с Покорно заведенными за спиной, в ожидании наручников, руками. Соня молча сидела, пока охранники застегнули наручники, пожелали доброй ночи ей и Рэю и наконец удалились.

Не успела дверь закрыться, как она уже повисла на нем, выскальзывая из одежды, целуя его в уши, губы, нос, словно заставляя пробудиться. Он был подобен вулкану.

— Ах, Соня, — простонал он, вращая головой и целуя ее. — Ах, деточка моя!

— Я едва могла вынести, — вздохнула она. — Все время хотелось дотронуться до тебя, а тут сидят эти, смотрят, слушают…

— Ладно… — Он прижался губами к ее затылку, утешая ее. — Зато мы проведем целую ночь вдвоем. И утро тоже. Только мы двое. Но даже этого мне недостаточно, детка.

— Что ты имеешь в виду? — Она откинулась и взглянула на него.

Он печально взглянул на нее:

— Я хочу жениться на тебе, Соня.

— Ух! — воскликнула она, смеясь и шутя лупя его кулаками. — Это один из пунктов моего контракта с «Каресс»!

— Угу. — Он тоже отстранился от нее, глядя очень серьезно. Его темные глаза смотрели прямо в ее глаза. — Солидная фирма вроде «Каресс» должна быть очень осторожной, понимаешь? — сказал он. — Разве могут они допустить, заключая контракт, чтобы их девушка вышла замуж за ниггера!

— Не произноси этого слова! — воскликнула она, сжимая ему руку. — Я его ненавижу!

— Но ведь это правда, а? — спросил он. — Хотя расовая дискриминация и преследуется по закону. — Он выглядел очень довольным, что ему удалось так ловко выразить все это, и она внезапно почувствовала прилив любви и жалости к нему.

— Пункт о нравственности, — напомнила она, теснее прижимаясь к нему. — Я подписала контракт, в котором говорится, что даже намек на скандал…

— О чем я и говорю, Соня, — терпеливо объяснил он. — Ведь это же настоящий скандал, когда девушка выходит замуж за мужчину, которого любит, а? Но ведь тебя не расстреляют только за то, что ты выйдешь замуж за черного, правда?

— Не знаю, — нахмурилась она. — Мы должны обсудить все это. Утром я позвоню Кармен…

— Но ты ведь хочешь за меня замуж, правда, Соня? — Он тоже нахмурился. — Ты ведь любишь меня так же сильно, как я люблю тебя?

— Больше! — закричала она. — Гораздо больше! — Она поцеловала его в ухо, на одно безумное мгновение представив себя миссис Соней Левэр из Лас-Вегаса, живущей в каком-нибудь фешенебельном замке на краю пустыни, нежащейся на солнышке возле обсаженного пальмами огромного бассейна, устраивающей роскошные обеды, становящиеся легендами шоу-бизнеса. Возможность внести веяние мира моды в вульгарный мир музыкального бизнеса может стать почти пленительным вызовом. Она вытащила маленький сверточек из кармана и преподнесла ему на ладони.

— Счастливого Рождества, дорогой Рэй. — Она поцеловала его. — Мне кажется, что это лучший рождественский подарок, который тебе когда-либо преподносили!

Он, нахмурившись, принял подарок:

— Ах, малышка! А у меня-то даже не было времени пройтись по магазинам. Что ты теперь обо мне подумаешь?

— Это неважно. — Она положила руку на его мощную шею. — Ты мой! А это все, что мне нужно. — Она поглаживала его шею, касалась рук, позволяя ему тыкаться носом ей в лицо. Она вложила свой подарок в его связанные руки.

— Ну! — рассмеялся он. — Недаром говорят, что лучшие подарки всегда маленькие! — Он повертел пакетик так и эдак, взвешивая его на ладони.

— Тебе, наверное, не верится, Рэй. Ты играешь не по правилам! — рассмеялась она.

— Ты так славно упаковала его, Соня, — сказал он, разрывая бумагу своими большими пальцами. — Нет, не могу портить его. Уж лучше я сохраню его на память. С надписью «навеки»!

Она хихикнула:

— Ты романтический дурачок!

— Что это? Ключ? — Он нахмурился, ощупывая его. Она вручила его ему. — Но от чего? — Он покачал головой. — Только не говори, что ты купила мне английскую машину. Ты ведь знаешь, сколько у меня машин!

— Ах, Рэй… — Она надула губы. — Это не от какой-то тупой машины. Это гораздо более упоительный предмет. Даю тебе три попытки, а потом применяю его по назначению.

Он взглянул на нее, внезапно посерьезнев, с расширившимися глазами. В затемненной, слабо освещенной комнате они мерцали под трепещущими веками.

— Не от наручников же, детка? — простонал он. Соня счастливо кивнула:

— И мы сможем провести ночь вместе, как и все нормальные люди. И ты сможешь меня любить, как только захочешь!

— Нет… — Он покачал головой, на лице его появилось болезненное выражение. — Нет, Соня, ты же знаешь, что случилось в последний раз, когда я хотел любить по-своему! Это не должно повториться! Мне приказали с того дня все время надевать наручники, когда я остаюсь наедине с женщиной. Всегда!

— Ну, пошли ты их, — посоветовала Соня. — Правила для того и создаются, чтобы их можно было нарушать, правда? — Она проскользнула позади него и вставила ключик в замок. Ключ легко, без усилий повернулся, и наручники упали. Рэй опустил глаза на свои руки, разминая затекшие кисти.

— Не следовало тебе этого делать, Соня, — сказал он, взглянув на нее. — Нельзя этого допускать!

Она села ему на колени:

— Не будь глупцом. Не будь таким большим размазней. Обними меня, Рэй. Обними меня!

Он нерешительно положил руки ей на плечи.

— Нельзя так делать! — твердил он.

— Ах, милый, а мне это так нравится… — вздохнула она. — Боже, как мне хорошо! А теперь обними меня по-настоящему, милый Рэй, медленно и нежно. Я хочу, чтобы это была лучшая ночь в нашей жизни… — Она встала вместе с ним и повела его в спальню.

Всю ночь Марчелла названивала в пансион в Болонье. С ней разговаривали разные люди. Наконец, ночной портье сообщил ей, что видел, как вернулся Марк и что он в своей комнате, но почему-то не берет трубку.

— А вы не могли бы подняться и посмотреть, все ли с ним в порядке? — умоляюще попросила она. — Я очень волнуюсь, не заболел ли он. Пожалуйста, поднимитесь и поговорите с ним. А я перезвоню минут через пятнадцать.

— Он живет на последнем этаже, синьора, — вздохнул портье. — Лифт не работает…

— Я его мать! — воскликнула Марчелла. — Я очень волнуюсь! Пожалуйста!

Пятнадцать минут она неотрывно следила за стрелкой на часах. Если бы коротышка предсказатель ни о чем ее не предупредил, она бы считала, что Марк, надувшись, сидит у себя в комнате, не желая ни с кем разговаривать, после той вспышки гнева, с которой закончилось его Рождество в Нью-Йорке. Но слова: «Он не умрет! Вы спасете его!» набатом звучали у нее в ушах.

Она вновь перезвонила портье.

— Вы видели его? — допытывалась она. — Вы с ним говорили?

— Нет. Думаю, он спит.

— Ладно. Спасибо вам. Утром я перезвоню, — сказала она.

— Да, синьора, — промямлил портье. Она позвонила рассказать об этом Колу.

— Главное, что он где-то в безопасности, — заметил Кол.

— Ну, а ясновидящий? — напомнила Марчелла. — К тому же Марк плохо выглядел. У меня было такое ощущение, будто он что-то превозмогает, как вы думаете?

Кол вздохнул.

— Просто не знаю, что и думать! — признался он. — Может быть, он отсыпается, устав от перелетов, от больших перегрузок?

— Да. Может быть, — с сомнением признала Марчелла. — Я позвоню туда утром, и если он не возьмет трубку, я полечу в Болонью. Слишком далеко лететь, чтобы закончить спор, но после посещения предсказателя я потеряла покой.

— Я бы отправился с вами, но мой ангажемент со звездами в «Карлайле» начинается с завтрашнего дня, — сказал Кол. — Сейчас праздники, и я не могу дать им пройти даром…

Она попрощалась, поблагодарив Бога, что он не будет сопровождать ее. Сидеть рядом с Колом в течение многочасового трансатлантического перелета — это выше ее сил.

Она долго ворочалась в постели, прежде чем, приняв снотворное, наконец забылась сном. Что за Рождество! — думала она. «Он не умрет, вы спасете его!» Маленький пророк с Бродвея. Две здоровенные сестры — одна из них шофер такси. Выпорхнувшие из тюрьмы их мужья. Пока Марчелла медленно засыпала, образы дня превращались в ночные фантасмагории, не более причудливые, чем сама жизнь.

— Я пришел к Богу, когда мне было пятнадцать, Соня, — рассказывал Рэй.

Они, обнаженные, лежали в постели, и он нежно обнимал ее. Как нормальные люди, счастливо твердила она.

— Да, — кивнул в темноте Рэй. — Я пришел к Богу! Аминь! — Соня широко распахнула глаза. Она даже не знала как следует, что нужно отвечать в таких случаях. Религия никогда не была ее коньком. На самом деле, разговоры о религии немедленно напоминали ей отца, который уверял ее, что Бог никогда не простит ей того, что она натворила с телом, которое он даровал ей.

Рэй был очень нежным любовником, но сейчас она была слегка разочарована. Его новая, без наручников, свобода не только не возбуждала его, но даже сдерживала его. Об исступлении говорить не приходилось. Хотя страсть в нем росла и ей нравилось, как он ласкает ее своими свободными, чудными руками, все-таки он усиленно контролировал себя.

— Каждый раз, когда мы оказываемся с тобой в постели, мне это нравится все больше и больше, — проговорил он, когда она нежилась в его объятиях.

«Я играю с акулами, скачу на черном коне, забавляюсь с моим собственным ручным диким зверем», — могла бы она добавить.

— Для тебя религия — это очень важно, да? — спросила она, а рука ее блуждала по его телу, коснулась его члена, все еще напряженного, как будто он вспоминал то наслаждение, которое они испытали четверть часа назад. Она кинула взгляд на часы. Было половина пятого утра. Как и всегда, когда она занималась любовью с Рэем, ей хотелось все больше и больше.

— А разве ты не веришь в Бога, Соня? — спросил он. — Разве Он не утешает и не направляет тебя?

— Ну… — закусила она губу. — Не совсем.

Она приподнялась и включила ночник, осветивший персиковым светом тело и лицо Рэя, как будто он был выкован из золота. Она приподнялась над ним, вглядываясь в его лицо. Спокойный, утомленный, он казался очень серьезным, но лицо его было таким же наивным и искренним, как у ребенка. Она дотянулась до бокала и отпила глоток шампанского.

— Скажи, Рэй, — попросила она, ставя бокал на место. — А ты верил в Бога, когда убивал ту девушку? — Ее саму удивил собственный вопрос, но она не могла остановиться.

Рэй вздрогнул всем телом, как будто она больно хлестнула его. Потом он заставил себя улыбнуться, губы его медленно расплылись.

— Сколько раз я говорил тебе об этом, детка? — покорно ответил он. — С той самой минуты я только и прошу Бога простить меня. Каждый вечер я прошу у Него прощения.