Диана сжимает свои красивые губы, но не успевает ничего сказать, потому что сзади к ней подходит Иветта и, набросившись, обнимает ее за плечи.

– Сюрприз, сучки! – кричит Иветта, затем оглядывается вокруг, убеждаясь, что никто не смотрит, и чмокает Диану в щеку. – Привет, лапуля.

– И тебе привет, – краснея, отвечает Диана.

Я падаю на траву, и Иветта принюхивается к своим подмышкам.

– Я ведь не так плохо пахну, да?

– Ты меня убила, – хриплю я, – своей обворожительностью.

Иветта заливается краской.

– Заткнись! Ты не распознаешь обворожительность, даже если она укусит тебя за задницу!

– Это точно, – смеясь, соглашаюсь я, – я совсем необворожительная.

– Ты весьма обворожительна, – хмурясь, произносит Диана.

– Ну, – я взбиваю волосы, – позволим дамам и господам в «Фи Омега» сегодня это решить.

– Ты снова идешь на вечеринку? – Иветта вздыхает. – Проклятье. Будь осторожна, раздолбайка.

– Съешь мою задницу. – Замолкаю, задумавшись. – Беру свои слова назад. Меня это не интересует. Хотя я даже не знаю, что меня вообще интересует! Но чертовски сомневаюсь, что меня когда-либо заинтересует поедание экскрементов. – Вижу красноречивый взгляд Иветты и всплескиваю руками. – Хорошо! Хорошо. Я буду осторожна. Обещаю.

Зависать с Иветтой и Дианой весело, но всегда наступает момент, когда они подолгу смотрят друг другу в глаза или их пальцы крепко переплетаются, и я инстинктивно понимаю, что должна уйти. Поэтому под предлогом, что мне нужно подготовиться к вечеринке, я прощаюсь с ними и направляюсь к общежитию. Они явно влюблены. Даже паранойя Иветты насчет того, что о них узнают, не останавливает их от пребывания на публике и безупречной любви. Диана менее параноидальна, да и она осторожна только ради Иветты. Это мило, временами даже слишком, но больше всего это больно. С каждой секундой наблюдения за их ласками тьма все глубже проникает в мою голову. Никто никогда не посмотрит на меня так. Ни у кого никогда не будет таких глубоких чувств ко мне. Никто не будет относиться ко мне так нежно. Никто никогда меня так не полюбит.

Уродина.

Уродина, уродина, уродина.

Даже Джек.

Даже парень, который подобрался ближе всех, дальше всех пробрался сквозь мою жестокую оболочку. Даже парень, стоящий в дверях моего сердца, не смог заставить себя сделать последний шаг.

Что-то заставило его повернуть назад. Что-то во мне. Во мне что-то не так. И я никогда не узнаю что, потому что никогда не смогу его спросить. Теперь я даже вижу его редко. Только мельком его лицо в коридоре, но это все, на что я позволяю себе смотреть, да и то лишь считанные секунды. Нечто большее опасно. Нечто большее приведет к скрытности, молчанию, слезам и к еще большему мраку, большему количеству дыр во мне, через которые внутрь сможет проникнуть тьма и жить там, как это было всегда.

В зеркале я выгляжу немного выше. Мое отражение показывает, что я вот-вот заплачу. Еще чего! Быстро натягиваю улыбку и роюсь в шкафу. Достаю черную юбку и гольфы в тон. Мои пальцы скользят по розовой блузке, и я отдергиваю руку, будто от лавы.

Воспоминания – это хуже всего.

Улыбка Джека, его голос, шепчущий, что я красивая, его объятия на кровати, его дыхание на моей шее. Его запах – мяты и меда. Его нечастый звонкий смех. Наши разговоры, наши битвы, наши поцелуи… и как в последний раз он взял меня за руку под водой в фонтане...

Я сглатываю тошноту и прячу блузку под толстовку. Надеваю красную облегающую кофту и расчесываю волосы.

Он подошел так близко.

Но в конце концов сбежал. Как и все.

Наношу розовый блеск для губ. На самом деле я сама виновата. Глупо было думать, что Джек не такой, как все. Никто из парней не любит заморачиваться. Они предпочитают симпатичных, веселых и опытных девушек, а не эту злую, горькую, саркастичную, девственную чепуху. Раньше ради меня Джеку – да любому – пришлось бы очень сильно потрудиться. Я не виню его за то, что он сбежал. Я бы точно не захотела сталкиваться с такой непростой задачей, как любить кого-то столь сложного.

Поэтому я изменилась.

Поправка: я меняюсь. Изменение не происходит в одночасье, кроме исключительных случаев, когда происходит, но я стараюсь изо всех сил. Ни секунды больше не хочу быть печальной, глупой девчонкой. Хочу быть простой, счастливой и веселой.

– Боже! – Я смеюсь, накладывая еще один слой блеска. – Она была такой глупой.

В последний раз проверяю подводку на веках, игнорируя то, что тональный практически не скрывает синяки под глазами, и убеждаюсь, что нигде не торчат ярлычки, особенно на моих новых убийственных трусиках с тигровым принтом. Беру телефон и засовываю в лифчик двадцатку на случай, если понадобится такси до дома.

Мой телефон вибрирует, и, прежде чем взглянуть на экран, я молюсь, чтобы это было сообщение от кое-кого ледяного.

Но это звонит мама. Собираюсь с духом.

– Привет, мам.

– Привет, дорогая. Как ты?

– Я... – Мельком окидываю взглядом свое отражение в зеркале. Я побитый скелет с толикой мяса на нем. – Я в порядке. Ты-то как? Как работа?

– Замечательно! Конечно, я еще не до конца адаптировалась, но хожу каждый день. Доктор Торранд выписал мне потрясающие таблетки, они просто волшебные. Я снова сплю как младенец.

Облегчение позволяет узлу, образовавшемуся внутри меня, ослабнуть.

– Это... это действительно замечательно. Я так рада.

– Что случилось, дорогая? У тебя какой-то странный голос.

– Я просто рада, вот и все. Какое-то время я думала... – что ты меня ненавидела, – что тебе станет хуже. Но все хорошо. Ты хорошо спишь. Нет ничего лучше сна, правда?

– Так и есть. Вообще-то, я как раз собираюсь ложиться спать.

– Ты ужинала? – спрашиваю я.

– Да, лазаньей, – отвечает она, хихикая. – Хотя она была не так хороша, как у Джека. Я очень скучаю по этому мальчику. Что между вами произошло?

Я прикусываю щуку изнутри – крохотное жжение отвлекает от всеобъемлющей боли, грозящей поглотить меня целиком.

– Он кое с кем встречается, – с трудом произношу я.

– Ох, очень жаль. Он так хорошо тебе подходил, но в море всегда есть рыба получше, солнышко, а ты заслуживаешь только самого лучшего. Сладких снов. Не засиживайся допоздна.

– Хорошо. Люблю тебя, мам, – говорю я.

– Я тоже тебя люблю.

Решаю пройтись пешком, а не ехать на машине – ночь слишком свежа и хороша, чтобы засовывать себя в жестяную коробку. На самом деле мама неправа – я не заслуживаю лучшей рыбы. Я заслуживаю того, кто более-менее сможет мириться с моим дерьмом. Рыба, которая действительно поймет, примет и сможет заботиться обо мне, не взглянет дважды на кого-то столь испорченного. Джек научил меня этому. Он все еще встречается с Геморроем. Знаю, это не мое дело. Но они выглядят как пара из рекламы «Гуччи», а она постоянно на нем виснет – на них просто невозможно смотреть, слишком больно.

Надеюсь, она счастлива.

Надеюсь, он с ней счастлив, по крайней мере, немного.

Дом «Фи Омега» находится в нескольких кварталах от кампуса. Большой синий многоэтажный дом, древний, как грязь, и возможно, с богатой историей. И трупами. Хотелось бы надеяться и с тем и с другим. Громкая музыка слышна даже на лужайке, закиданной туалетной бумагой. Я стучу в дверь, и мне, улыбаясь, открывает огромный темноволосый качок с зелеными глазами.

– Айсис! Вот и моя девочка!

– Киран! – визжу я и бью его в живот – наше обычное приветствие. Он загибается в приступе притворной боли, а когда вновь поднимает голову, то я чмокаю его в щеку. – Где выпивка?

– Дальше по коридору и налево. На танцполе без тебя скучно. Натаскай нескольких девчонок.

Я подмигиваю ему.

– Обязательно.

Девушки и парни уже вовсю лижутся на диванчике, а в пиво-понг пошел седьмой круг. Да уж, я и правда опоздала.

– Айсис! – Едва я захожу в кухню, Хизер, черноволосая девушка с огромнейшими губами, обнимает меня. От нее пахнет текилой, и я вспоминаю Кайлу. – Ты чертовски вовремя! Я хотела написать тебе, чтобы ты тащила сюда свою задницу, но... но я забыла пароль на блокировке!

– 5429, девочка, – напоминаю я ей. – Где Тайлер?

Хизер фыркает.

– Мы не разговариваем. Он придурок.

– Но ты с ним спишь, – говорю я.

– Конечно. – Она закатывает глаза. – Ты была права. Он в моем вкусе.

После одного очень непристойного поцелуя с Тайлером (в доме другого братства), во время которого он попытался всосать губы с моего лица, я поняла, с кем его надо свести – с девушкой из кампуса с легендарными губами. С тех пор они везде демонстрируют свою пылкость, напоминая двух крокодилов, которые поедают лица друг друга. Мне нравится быть свахой почти так же сильно, как и бить по лицу идиотов. Почти. Мое сердце согревается, когда я вижу двух людей счастливыми, пусть это счастье и основано на страстном, регулярном сексе, а не на реальных отношениях. Хотя кто я такая, чтобы судить? У меня никогда не было реальных отношений. Как и секса. Все мои тисканья с незнакомыми парнями ограничивались первой базой. Я отчаянно хочу забыться, но я не идиотка. Я хочу стать веселой и опытной, а не подхватить ЗППП. И пока у меня все получалось. Каждый поцелуй помог мне стать увереннее. Каждый неприличный, разовый, бессмысленный поцелуй помог мне забыть важные поцелуи, которые вытатуировались на моих губах.

Иногда мне даже становится интересно, могут ли они почувствовать его.

Начинают греметь басы, и Хизер, взвизгивая, хватает меня за руку и тащит в отделанную деревом столовую, которую превратили в танцпол. Я растворяюсь в музыке и посмеиваюсь, когда Хизер пытается станцевать фанк стайлз на шестидюймовых каблуках. Затем она наклоняется и целует совершенно незнакомого парня, и тогда я понимаю, что я не особенная. Многие здесь – черт, да, вероятно, большинство – целуют парня или девушку, чтобы забыть кого-то другого. Все мы предпочли бы целовать того особенного человека, но по каким-то причинам не можем или отказываемся. Поэтому собрались здесь.

Я не особенная. Просто мне потребовалось некоторое время, чтобы опуститься до общего уровня. Просто мне потребовалось некоторое время, чтобы стать достаточно безрассудной и забыться. Вот и все.

Выбравшись с танцпола, наливаю себе ром с колой и залпом осушаю стакан. Алкоголь обжигает горло. Но, черт возьми, все в наши дни обжигает. Головная боль наносит неожиданный удар, и я выхожу на улицу и присаживаюсь на ступеньки, где прохладный воздух успокаивает мою пульсирующую голову.

– Ты действительно хорошо над собой поработала. – Раздается голос. Безымянный. Одетый в толстовку и джинсы он, ухмыляясь, садится рядом со мной. – Похудела. Много надо было скинуть. Я впечатлен.

– Я сделала это не ради тебя, – огрызаюсь я.

– Ох, мы оба знаем, что ради меня, Айсис. – Он смеется. – Было весело наблюдать, как ты буквально исчезаешь. Выбираешь еду в столовой. Мы даже делали ставки: съешь ли ты хоть палочку сельдерея, который выбрала, или нет. В большинстве случаев ты не ела. Я проиграл много денег, когда ставил на тебя, свинка.

Я покусываю губу, пытаясь взять себя в руки, чтобы не убежать по привычке. Я не такая слабая, как раньше, и я покажу ему это. Он не может запятнать меня еще большей тьмой. Во мне больше нет света, который можно погасить. Теперь я сплошная тень. Он просто поливает из шланга костер, который находится под водой.

– Помнишь, как ты упала в обморок? – Его смех становится громче. – Черт, это было круто. В самом разгаре игры в вышибалы ты просто...

Его тело словно деревенеет, и он, смеясь во весь голос, падает на бок.

– Господи. Это было смешно. Настоящая умора. Ты уверена, что хочешь учиться в университете, а не выступать со стендапом? Публика точно рассмеется только от одного вида твоего лица. Тебе даже не придется ничего говорить. Лееегкие деньги. – Он прищуривается и качает головой. – И кто тебя красил, твоя бабушка?

– Что тебе нужно? – спрашиваю я резко.

Безымянный пожимает плечами, засовывая руки в карманы.

– Просто решил поздороваться. Я знаю Тайлера и хотел немного виски, вот и пришел. Девушки здесь неплохие. Но ты – совсем другая история. Ты выделяешься, как нарыв на пальце.

Он лжет. Раньше он делал это лучше… или, может, просто я стала лучше распознавать ложь?

– Что тебе на самом деле нужно, придурок?

Он удивляется, а затем аплодирует.

– Ого, ничего себе. «Придурок». У тебя три года не хватало мужества произнести мое имя, не говоря уже об оскорблениях. Я впечатлен. Мое почтение твоему психиатру.

– Я никогда не ходила к психиатру. Он мне не нужен.

– Знаю. Ты просто пыталась покончить с собой.

Я резко перевожу взгляд на его колено, и он смеется, хлопая по нему