Дмитрий Щеглов - Жиголо

– Аглаида.

Та жеманно улыбнулась и негромко сказала:

– Мне больше нравится, когда меня Аглаей зовут. Как в ваших стишках.

Федор ее одернул:

– О вас, об Аглае, не я, а классик сказал. Я повторил. Но мне тоже имя Аглая больше нравится, чем Аглаида. А я – Федор. Только прошу меня Федей не назвать. Не люблю.

– А вы тележурналист?

Федор понимал, что мог бы сейчас тележурналистом назваться. И даже какое-то время продолжить игру. На тележурналиста она уже сейчас подсела, готова вечную дружбу предложить. Хоть это было и невежливо, он ушел от прямого ответа, и сам спросил:

– Тележурналист – подневольная птица, а я привык к свободному полету. Вы что на выставке делаете?

Прозвучало почти как «куда суешься, дура, со свиным рылом в калачный ряд»? И в тоже время на Аглаиду смотрели чистые участливые и внимательные глаза. От того, что она сейчас ответит, зависело многое. То ли представится начинающим коллекционером, то ли бескорыстной меценаткой, то ли праздной любительницей всех родов искусств, где богатому человеку хочется засветиться в светской хронике. В любом случае Федор вынужден будет подстраиваться под нее. Купец о ней отзывался пренебрежительно, как о дорвавшейся до власти и денег торгашке-провинциалке.

– А вообще-то я из деревни! – подсластил Федор пилюлю бестактного вопроса. – Больше строю из себя, чем есть на самом деле.

Купилась Аглаида на уничижение, на участливые глаза Федора.

– Правда? А жаргон какой у вас красивый. Прямо как мой первый муж без бумажки шпарите. Хотите немного о себе расскажу, тогда и поймете, что тут делаю.

– Хочу! – сказал Федор. Было, было такое дело. Располагал к себе человека Федор. Особенно дам, колол их как фундук. Аглаида стала неспешно рассказывать:

– У меня денег много, а образования никакого. Так получилось. В молодости пивом торговала. В палатке, может, знаете. Я тогда сдобная была. Замуж вышла. А тут и перестройка началась. Мой первый муж вовремя подсуетился. Ваучерный фонд создал и назвал его громко «Газ-маз-алмаз» и попал прямо в глаз, в десятку. Бабки и понесли ему свои крохи, в очередь стояли. Как он с ними потом обернулся не знаю, но я от своего имени носила эти ваучеры на всякие конкурсы. В том городе, где я до этого жила, мне теперь принадлежит завод и семьдесят тысяч рабочих. Сейчас, правда, сорок тысяч только у станков осталось.

– Тоже неплохо! – сказал Федор. – Выходит вы хозяйка медной горы?

– Выходит так. Там и еще кроме завода кое-что есть. А вы мне так и не сказали, кем на телевидении работаете?

– Не работаю я ни на каком телевидении, – взмахнул рукой Федор, – откровенность за откровенность. Я на проценте у этого художника портретиста сижу. Клиентку ему сосватаю, двенадцать процентов мои. И вас мы сегодня с утра поджидали.

Аглаида расхохоталась.

– Я так и думала. Видок у этого художника Трески дюже подержанный. Пьет, небось, безбожно. Навидалась я таких еще в молодости.

Федор понял, что переиграл с откровенностью и поспешно дал задний ход.

– У него в состоянии легкого опьянения только вдохновение и появляется. Членов Политбюро не начинал рисовать, пока пятьдесят грамм коньячку не примет на грудь. А мастерство, сами знаете, не пропьешь. Вот вы, Аглая, по выставкам ходите, а спроси я вас, что такое искусство, ответить мне внятно вы и не сможете. И не потому что мало по залам ходите, а потому что вам голову задурили.

Собеседница несказанно обрадовалась.

– Так вы критик? Слава Богу, хоть лекцию умную послушаю. А то так скучно одной разбираться во все этом. Не поймешь, кто прав, кто виноват.

Федор мысленно чертыхнулся, ибо сам был в искусстве ни ухом, ни рылом. За высшее откровение он решил выдать тот взгляд, что исповедовал на стройке его бригадир доморощенный философ. Вслух сказал:

– Не обессудьте, если вас зацеплю. Я просто как крестьянин на мир смотрю с практической точки зрения. Для меня современное искусство, особенно живопись – это красивая цацка для богатых людей. Согласитесь, любой художник работает по наитию, часто как обезьяна неграмотен, но имеет отменный собачий нюх на бабло и такое собачье чутье на хозяина с сахарной косточкой, что куда нам простым смертным до него. Вот здесь он гениален.

Мне говорят, есть высокое, элитарное искусство – я спрашиваю, для кого оно? Мне говорят – магический квадрат, я смеюсь – это чушь собачья. Мне говорят, человек – венец природы, я утверждаю – он свинья.

Аглаида его перебила:

– Это все слишком сложно для меня. Нельзя ли ближе к земле?

– Принимаю ваше замечание, – невозмутимо пожал плечами Федор. – Козел на крыше подобрался слишком близко к звездам, пора, спустимся в людской загон. Итак, мы с вами исповедуем два разных вида искусства. Я считаю искусством то, что мне нравится, что радует глаз, что требует мастерства, школы и виртуозности. Я – патриций по своим взглядам.

– А я?

– А вы горшечница, плебейка. У вас как у собаки Павлова выработан уже устоявшийся рефлекс на картины и имена. Если я скажу Сальвадор Дали, Пикассо, Малевич, вы завизжите от восторга. Если я скажу Владилен Треска, вы в лучшем случае подожмете губы. А из этих четырех фамилий только Треска умет рисовать. Он собаку рисует, прямо как живую. Да такую, что с бодуна глянешь на нее и думаешь, сейчас стерва тебя за ногу цапнет. А от мазни остальных тошнит, хотя их признают гениями. И знаете в чем они гении?

– В чем?

– Они смогли себя преподнести. Они раскрутились, как сейчас говорят. Где они, там скандал, экстравагантная выходка, развод, скабрезности, драка. То есть полный набор рекламных трюков. И вокруг агенты, эксперты, выставки, приемы и постоянный ажиотаж и эпатаж.

– Что такое эпатаж?

Федор чуть не упал на ровном месте.

– А это сверхнаглое поведение, когда плюют и сморкаются художники на свою публику. Они их, этих тонких знатоков живописи за кретинос держат, и правильно делают. Я ехал на выставку и газету «Коммерсант» купил.

Врал он насчет газеты. Ему ее подсунул Купец перед выездом.

– Хотите, прочитаю вам выдержки из нее. Прямо к нашему разговору о современном искусстве.

– Хочу!

– Тогда слушайте. Итак: «Галерея Тейт – это крупнейший государственный музей Великобритании.

Галерея Тейт пополнила свою коллекцию современного искусства – за 22.3 тысячи евро. Она приобрела баночку экскрементов итальянского художника Пьеро Манзони. В письмах друзьям Пьеро Манзони высказывал надежду, что заветные баночки станут предметом охоты коллекционеров… аналогичные экспонаты есть в любом уважающем себя музее мира, в Центре Помпиду в Париже или Moden Art в Нью-Йорке».

– Все?

– Да!

– Я ничего не поняла! – простодушно заявила Аглаида.

Федор патетически вознес руки к небу.

– О мамма мия! Пьеро Манзони супергений рынка. Он наш факелоносец. Он освещает нам путь. Зачем сейчас мольберт? Техника художника нынче, разбрасывание краски по холсту из банки, без помощи кистей. Это – живопись действия или живопись пятнами. Прав он. Живопись дерьмом колоритнее! Поэтому я вам, как истинной ценительнице всего высокого, предлагаю вырастить клиента, вырастить картинную галерею, вырастить модель и не покупать произведения, а продавать их. Надо сформировать у публики определенный вкус, как у собаки Павлова условный рефлекс, чтобы при имени художника Трески геморрой рассасывался. Треска большой мастер кисти. Он…

– Я согласна с вами, – сказала Аглаида. Федор сурово глянул на Аглаиду и та почтительно замолкла. Он продолжил:

– Вот поэтому я и говорю, что искусством можно объявить сегодня что хочешь, хоть стилиста и его прически, хоть модельера, хоть сапожника. Можете представить себе, что художник, который не может толком разворот головы или торса нарисовать, признается гением. И платят ведь огромные бабки за такой поп-арт. А последний писк «боди-арт»? Художник сажает себя голого на цепь и бросается с лаем на зрителей. А затем в лучах скандальной славы продает свои картины. Представьте он успешный художник. А мы с вами чем хуже?

Аглаида его перебила.

– Согласна с вашей первой мыслью. Все люди свиньи и только мы человеки. Потому что только мы можем познать сами себя, но не художника. Голой, я еще согласна позировать. Но зачем на цепь?

Поговорили. Федор удивленно посмотрел на собеседницу, потом вежливо спросил:

– Вы Треску считаете посредственностью или гением?

Ни минуты не раздумывая, она ответила:

– Посредственностью! Рупь ему цена в базарный день.

И в это время перед Федором предстала красавица Эдит. Она элегантно смотрелась. Подчеркивающее фигуру облегающее платье, туфли на высоком каблуке, великолепная прическа.

– А вот и я, Федор. Как я рада, что вас встретила. Я не помешала вашему разговору? Вы так увлеченно спорили, что мне даже завидно стало. Думаю, подойду сама. Представь, пожалуйста, меня своей спутнице.

Федору ничего не осталось, как представить дам друг другу.

– Аглая Зауральская. Покровитель непризнанных талантов. Сегодня ее можно будет по телевизору лицезреть в программе «Культурная Москва».

Аглаида не заметив в словах Федора скрытой иронии растеклась в благодарной улыбке.

– Эдит Генеральша! – представил Федор вторую даму.

Женщины обменялись рукопожатиями и оценивающими друг друга взглядами. Аглаида с провинциальной непосредственностью сразу спросила:

– А муж где служит?

– Работает в министерстве внутренних дел!

– Ой, скажу своему, вот будет потеха.

– И о чем вы спорили? – сменила тему разговора Эдит.

– О современном искусстве, – ответила польщенная Аглаида, – Сальвадор Альенде, Пьер Мацони, про поп-арт и биде-арт. Федор такой умный! Мы с ним даже поспорили.

А в это время на балконе второго этажа Васька Генерал исходил желчью.

– Никита. Ну, как так можно, только вчера этот Красавчик заселился, только вчера Эдит с ним познакомилась, и уже как собачка побежала к нему на свидание.

– Случайное совпадение! – сказал телохранитель Аглаиды, хотя ни в какие случайные совпадения не верил. Вероятность случайной встречи двух знакомых в Москве равна одной миллионной. Легче автомобиль в лотерею выиграть, говорил им на семинаре профессор, старый оперативник. Так что, если ваши подопечные встретились, и вам показалось что они встретились случайно, вы отбросьте эту одну случайную миллионную часть в сторону и рассмотрите остальные девятьсот девяносто девять тысяч, и тот интерес что за ним стоит.

Васька Генерал гудел как рассерженный шмель.

– Я урою сегодня же этого Красавчика. Представляешь, мозги мне пудрил, что квартиру снял, чтобы с женщиной встречаться.

– А может так и есть! – лениво ронял слова Никита. – Ты не паникуй раньше времени. Красивая жена, это всегда головная боль и язва желудка. На цепь ты ее не посадишь. Если захочет всегда сбежит, ты и знать не будешь. Успокойся, давай лучше посмотрим, что они дальше будут делать.

– Тебе хорошо, тебе за это деньги идут, – всплакнул Васька Генерал, – а мне еще на участок надо.

– А она тебе предлагала пойти на эту выставку? – спросил расстроенного приятеля Никита.

– Предлагала.

– А ты что ответил?

– Я сказал, что лучше сходить на выставку «Охота и рыбалка».

– В общем так, – поставил разговоре окончательную точку Никита, – если хочешь, я после этой выставки свободен. Мадам меня отпускает. Можем твоего Красавчика попасти, а можем и профилактическую беседу провести. Ну не дурак же он, поймет с кем дело имеет. Даже если свербит у него очень, и то я думаю, отстанет он после разговора от твоей Эдит.

Никита могутно повел плечами, а Васька Генерал постарался втянуть живот.

– Распустил я брюшко немного, – виновато завил он с завистью скосившись на Геракла-Никиту.

А в это время разговор трех любителей живописи вышел на более высокий уровень. Все трое вдруг воспылали любовью друг к другу. Идея иногда может стать материальной силой, сказал в девятнадцатом великий философ, если она овладеет массами. Идея была подброшена Эдит:

– Если бы у меня были возможности, – сказала она, – то я бы открыла собственную художественную галерею, антикварный салон, окружила бы себя художниками, музыкантами, творческой богемой. Вместо собаки или кота у моих ног возлежал бы молодой паж. А в это время художник писал бы с нас картину. Ах, как бы я красиво выглядела на оттоманке. А потом этот шедевр должен был бы висеть в моей галерее или салоне и иметь такую баснословную цену, чтобы покупатель не мог и помыслить о покупке. На худой случай я и директором салона пошла бы. А то жизнь утекает между пальцев, годы идут. Только раз в месяц и прикоснешься к прекрасному.

– Я тоже всю жизнь мечтала о своем салоне, – заявила Аглаида, – а ваша идея хороша. Знаете что, поехали ко мне домой, я вас отличным чаем угощу. Заодно и обсудим все проблемы собственной галереи. Вы как, Федор, не против? Эдит я вас приглашаю. У меня и оттоманка есть. Мы Федора у ног посадим.