Дмитрий Щеглов - Жиголо

Федор промолчал, он был слишком «за». Все выстраивалось в его пользу. То, на что Купец намечал потратить месяц времени, у него выгорело за пару часов. Сама в гости зовет. Федора даже оторопь взяла, как легко это получилось.

А Аглаида блюла свой интерес. Она хотела дождаться у телевизора вечерних и дневных выпусков новостей. Триумф на людях вдвое слаще. Да похвастаться было чем.

Поехать в гости Эдит сразу согласилась.

– Я только мужу позвоню.

Василий Генерал непроизвольно дернулся, когда у него на поясе зазвонил мобильный телефон. Он отлично видел, как его драгоценная половина поднесла к уху трубку.

– Василий – это я. Я тебе с выставки звоню. Меня в гости пригласили, ты не будешь против, если я приму приглашение.

– А кто пригласил?

– Кто? Ах ты, мой ревнивец. Замечательная женщина. Аглая Зауральская. Рядом со мною стоит. Меценат между прочим. Я, думаю, ненадолго. Нет, не в ресторан. К ней на квартиру. Ну хорошо, мой ненаглядный, я тебе перезвоню.

Никита слышавший весь разговор насмешливо сказал:

– А про твоего соседа Красавчика ни слова. Интересно, возьмут они его с собой или нет? Не хочешь поспорить на бутылку коньяка долларов за пятьдесят?

– Возьмут! – сказал Васька Генерал.

– И я думаю, возьмут! – сказал Никита.

– Тогда вскладчину бутылка долларов за двадцать.

– Идет!

Внизу обе дамы собрались покинуть выставку, когда Федор напомнил Аглаиде, что они обещали художнику Владилену Треске вернуться.

– Заказывать портрет будете у этого артиста?

– А кто это? – спросила Эдит. Федор и тут не стал темнить.

– Я у этого художника вроде коммивояжера. На проценте сижу. Неплохой, кстати, портретист. Если его сильно раскрутить, то и за первого мазилу в странах СНГ сойдет.

– Пожалуй, закажу портрет! – сказала Аглаида. – С него и начнем галерею.

Когда подошли к Треске он чуть ли не подпрыгивал на месте, во всяком случае лицо было напряженно и скула сведены. Чего это он? – подумал Федор. Нервничает что ли из-за заказа? И лишь большой специалист по продаже в розлив пива, Аделаида правильно оценила причину зажатости мастера кисти. Она громко шепнула:

– В туалет даже не сбегал родимый, все боялся, что мы мимо пройдем. А вы Федор говорили, что он членов Политбюро рисовал.

– Вот оттуда и дисциплина! – ответил Федор. – Потому и не бегал, что вас к члену Политбюро приравнял.

Аглаида благодарно улыбнулась.

Подошли к художнику. Потертый замшевый пиджак, платок на шее создавали ему достаточно богемный вид. Эдит стала рассматривать его немногочисленные портреты, не вступая в общий разговор. Аглаида сразу взяла быка за рога.

– Владилен. Писать меня вы будете разную, от ноги и выше. Я подумала и решила вас сделать своим личным живописцем.

Федор втянул голову в плечи.

Для тонкой, ранимой души художника это прозвучало, почти как «я вас решила сделать личным конюхом». Владилен Треска налился краской, губы вытянулись в презрительной гримасе, одну руку отвел за спину, вторую выбросил вперед. Федор подумал, что сейчас грянет гром. Но художник всего лишь, высоко задрав подбородок, с вызовом спросил:

– Если я вас правильно понял, то вы меня покупаете? С потрохами?

– А что тут обидного, – невозмутимо спросила Аглаида, – футболистов покупают, хоккеистов покупают, и я вас хочу купить. Лет на пять. В год десять портретов осилите? Осилите. Итого за пять лет напишите для меня пятьдесят портретов. В месяц по портрету. И еще будете иметь в году два месяца отпуска. Мне кажется это нормальное предложение. И не надо будет лаять на площади в голом виде. Мы вам такую рекламу сделаем. Баночки с вашим дерьмом в Англии покупать будут коллекционеры. Под Хохлому баночки распишем.

Не вынесла тонкая душа художника искушения сладким звоном монет и он, отведя взгляд в сторону, глухо спросил:

– Может лучше небольшие бочонки?

– Чего бочонки?

– Под хохлому распишем!

Пока Аглаида проникалась величием замыслов не раскрученного гения, гений вступил на рыночную тропу. Последовал меркантильный вопрос:

– Во сколько вы оценили мое творчество?

Аглаида фыркнула:

– Конь у меня в конюшне стоит, два миллиона долларов стоит. Вот его я оцениваю в два миллиона долларов. Своего агента Федора вы оценили в двенадцать процентов, а он больше стоит! – и тут же резко спросила: – А вы сами сколько просите? Только не думайте долго, говорите сразу. Я жду. Ну?

– Десять миллионов долларов! – брякнул Владилен Треска и уставился на Аглаиду извинительно-беспомощным взглядом. Аглаида жестко заявила:

– Ты? Как пять жеребцов? Ты что афонарел? Дам я за тебя пол жеребца, один миллион долларов, плюс мой стол, мои краски и моя арабская кровать.

У всех троих: у Федора, у Эдит, и у Трески вытянулись лица. С деньгами все понятно, а что означает кровать?

Владилен Треска мгновенно превратился во Владилена Тоску. Он жалобно проблеял:

– Пять миллионов и без кровати. Кровать, руке обремененной кистью не создает вдохновения.

Эдит и Федор отвели в сторону смеющиеся глаза.

– А на чем я буду позировать? – резко спросила Аглаида. – Моя последняя цена, миллион сто двадцать тысяч. Сто двадцать тысяч, это процент вот этого юноши, – она показала на Федора, – а начальником Треска у тебя будет Эдит. Мы свою галерею создаем. Проникайся идеей. Я тебе завтра с юристом пришлю договор. Пойдемте, господа.

Художник стоял как оплеванный. Когда Аглаида отошла, он услышал возмущенную реплику новоявленной хозяйки.

– Понимать надо куда тебя приглашают, чмо академическое. Аглаида Зауральская – не занюханный член Политбюро.

Федор задержался с Владиленом Треской.

– Соглашайтесь Владилен без разговоров. Договор подпишете, там видно будет.

Художник мялся. Федор подумал, что тот начнет просить у него денег взаймы. Ошибся.

– Федор, у меня мастерской нету!

– А куда она делась?

Владилен Треска неопределенно покрутил рукой.

– Понимаешь, то…се…развод…долги. Подвал в доме культуры и тот отобрали.

– Под что?

– Под платный туалет.

Федор легче смотрел на жизнь.

– Ну, тогда вам сам Бог велел соглашаться. Я завтра приду. Как вас найти? Где живете? Визитка есть? У меня рука везучая. Не переживайте. Эта мадам Аглаида Зауральская еще будет вам чай с поклоном подносить. Увидите.

– Лучше бы что покрепче поднесла!

Никита охранник встречал Аглаиду на выходе из Выставочного дома. Хозяйка приказала ее с гостями отвезти домой. Никита подогнал машину к парадным ступеням. Сели. Федор рядом с водителем, дамы сзади. В такой дорогой машине как этот «Майбах» Федору еще не приходилось ездить. Когда машина тронулась первой начала разговор Аглаида:

– Не переоценила ли я этого художника, как ты думаешь Федор?

Он усмехнулся.

– Пятьдесят картин за миллион? Даже не думайте. Представьте, что один из ваших портретов попадет в Третьяковскую галерею. Триста лет пройдет, экскурсовод будет водить народ и рассказывать: «А это портрет художника Трески, знаменитая Аглая Зауральская. Единственная женщина догадавшаяся запечатлеть себя на пятидесяти полотнах одного и того же художника. Никто из современников не предполагал такого ошеломляющего успеха. Как сказал великий философ девятнадцатого века Георг Вильгельм Фридрих Гегель эта идея бесконечно законченного в себе бытия или абсолютного духа, то есть духа «в себе и для себя» открылась ей во время посещения выставки в Выставочном доме. Озарение свыше, первобытный эрос перерос себя и выкристаллизовался в гарантированное удовольствие личностного восприятия в форме иконического полотна близкого себе по образу и подобию». И тут кто-нибудь из экскурсантов спросит, а где остальные полотна? И получит ответ: «В лучших коллекциях мира».

– Ой, как вы красиво выражаете свои мысли! – воскликнула Аглаида, – почти как эксперт или критик, ничего не поймешь, но так умно и здорово. Я от вас без ума. А вы что скажете, Эдит?

– По поводу художника или Федора? – с легкой, едва уловимой иронией спросила Эдит.

– По поводу художника. Мне кажется, он неплохо рисует, себя я думаю можно будет узнать, но вот фамилия – Треска.

– Вас она смущает? Чем?

– А вдруг, кто подумает, что это название картины?

Услышав ответ Аглаиды Федор неожиданно закашлялся и низко опустил голову. Подъехали к элитному кирпичному дому в центре Москвы. Никита приспустил боковое стекло и кивнул охраннику в будке головой. Шлагбаум поднялся. Федор фиксировал все рубежи защиты дома. Остановка у подъезда. Никита выходит и открывает двери автомобиля.

– Ты можешь быть на сегодня свободен! – говорит Аглаида Никите. – Завтра как обычно. С утра в бассейн.

Федор обратил внимание, что охранник Никита погнал автомобиль к воротам в подземный гараж.

Вошли в подъезд. И тут Федора ждал сюрприз. Два дюжих охранника с немигающими взглядами сидящие за пуленепробиваемым стеклом жестко сказали гостям:

– Дамы и господа. Вы у нас первый раз, приготовьте паспорта.

Федор даже вздрогнул.

– А отпечатки пальцев снимать не будете? – спросила Эдит. Федор долго ковырялся, прежде чем расстался с документом, который всучил ему Купец. Охранник посмотрел на Федора, сличил его с фотографией и передал паспорт напарнику. Тот быстро сделал с него ксерокопию. Федор скрипнул зубами. Он засветился здесь как Иванов Федор Сергеевич. Сволочь Купец. Сделал подарочек, называется. Федор вспомнил, что участковый видел у него его оригинальный паспорт. Там он был собою – Боровиковым Федором Евсеевичем. Вот незадача. Подставил старик. Эдит, жена участкового, может случайно здесь узнать одну фамилию, а дома от мужа другую.

У Федора вспотел лоб. Или Аглаида спросит утром у охраны, дайте глянуть на ксерокопию его паспорта. А потом как-нибудь обмолвится в разговоре с Эдит.

«Надо баб-с развести по разным углам», сообразил Федор. Иначе, нам удачи не видать. С нехорошим чувством он поднимался в квартиру миллионерши. Лифт открылся посредине какого-то ботанического сада. Федор настроенный на видеокамеру даже растерялся. От самого входа в дом он держал в руках портсигар и снимал, снимал, снимал все на миниатюрную видеокамеру.

– Гости проходите. У меня целый этаж! – похвалилась Аглаида и крикнула, – Хасюмото! Карасава! У нас гости.

Оставив Федора с Эдит в гостиной, хозяйка вышла в соседнюю комнату.

Федор думал, что выйдут два японца, но вышли два огромных пса, черный мастифф и черный дог. Дог уперся лапами в грудь Федору. Федор боялся шевельнуться. В это время мастифф обошел его сзади и потянул за брюки. Эдит захохотала и сбросив туфли забралась на диван. Федор проклял тот день, когда позарился на большие деньги. Как его смог уговорить Купец? Чем он думал? Голова на плечах у него была?

Вошла Агаида и рявкнула на собак:

– Хасюмото! Карасава! Что б вы сдохли! Пошли ублюдки вон.

Минут через десять появилась тетя Глаша, а вместе с нею легкая закуска, выпивка. Аглаида включила телевизор. Потек ни к чему не обязывающий пустой разговор. Женщины могут часами говорить ни о чем. Федор сидел и думал о том, что ему надо отделаться от Эдит. И кто его только за язык дернул, надо ж было сказать соседке, что он хочет пойти на художественную выставку. Не дай Бог еще этот участковый увидит его со своей женой. А ведь возвращаться придется вместе.

Пробило три часа. Аглаида стала переключать каналы и вдруг вся засветилась счастьем. Шел показ художественной выставки. Сначала камера наехала на сам Выставочный дом. Затем пошла съемка первых двух залов. За кадром потек комментарий корреспондента, а в кадре на фоне картин Трески появилась Аглаида. Голые плечи, голая грудь. Картинка сменилась. Появилась работы другого художника и вновь показали Аглаиду. Федор несказанно удивился. Теперь у нее на груди сияло огромное бриллиантовое колье. Когда успела одеть? Это ж отличный монтаж. Оператор честно отработал свои деньги.

Аглаида цвела и пахла.

– Вы видели? Вы видели? Эдит, Федор, что скажете? Интересно, через сколько времени повторят. На Урал надо позвонить, у меня подружка одна в «Электронике» работает. Пусть весь магазин включает. Позвоню.

Вдруг Эдит воскликнула:

– Аглая. С тебя колье на выставке сняли. На тебе колье было, когда ты интервью давала. Где оно?

Аглаида счастливо, словно девочка теребила на себе платье.

– Не брала я его. Просто этот оператор меня уже снимал. Он знает, что я благодарна буду, если в кадр попаду. Здесь и старая пленка и новая. Я на всех выставках нонсенс, всегда в кадр попадаю.

– Не может быть! – добродушно рассмеялась Эдит. Аглаида с воодушевлением воскликнула:

– Хочешь я тебе это колье покажу. Увидишь, что на мне оно еще лучше смотрится, чем в телевизоре. Пойдем в мой будуар. Сейф у меня там.

Федор напрягся. Или пан или пропал. Второго такого удобного случая может больше и не быть. Он воскликнул: