Даниэла Стил - Жить дальше

— Я знаю, нелепо сейчас извиняться… — Брэд знал, что должен сделать что-то большее, чем просто извиниться, но внезапно почувствовал, что ничего не может ей обещать.

— Мне кажется, «извиняться» вряд ли подошло бы к нашей ситуации. Думаю, что ты должен сделать нечто иное, чем просто извиниться, Брэд. Или ты так не считаешь? — В ее глазах блестели слезы. Такого выражения ненависти, страха и одновременно боли он никогда не видел на ее лице.

— Мне кажется, что ты с этим справишься. Ты — сильная. Думаю, ты без меня проживешь.

Чем же она оттолкнула его? Чья вина в том, что их брак рушится? Она перестала уделять Брэду должного внимания? Она винила и себя, и его, и всех остальных.

— Наверное, мы оба сглупили, — мужественно произнесла она, — или как минимум я.

— Не говори так, дело не в этом, — искренне возразил Брэд. В общем-то, он не собирался ползать на коленях, оправдываясь перед Пейдж. Просто настал такой страшный и необратимый момент в их отношениях… И еще этот несчастный случай с Алисон…

— Значит, никто не виноват? Просто так уж вышло, — тихо проговорила Пейдж и вышла из комнаты. Сил продолжать разговор у нее не было.

Она двигалась словно робот — пошла на кухню, достала пиццу, поставила в микроволновую печь и через пять минут позвала Энди. Она была в полумертвом состоянии и при каждом звонке телефона вздрагивала — не звонят ли из госпиталя? Ее сознание металось между страхом потерять Алисой и страхом потерять Брэда.

— Ну как ты, капитан? — грустно спросила она Энди, ставя тарелку перед ним. Брэд так и не вышел еще на кухню. Пейдж вдруг остро пронзило ощущение, что ее жизнь кончена.

— Порядок, — ответил ей Энди. — Ты выглядишь усталой, мама. — Он всегда волновался за нее. Раньше-то она считала, что и Брэд за нее беспокоится, но за последний час вера в его искренность рухнула навсегда. Что же теперь делать?

— Я и вправду очень устала, дорогой. Алли так плохо.

— Я знаю. Но папа сказал, что она поправится. — Слава «святому» папочке! А если она умрет? Но теперь остается только одно — это касалось всех ее несчастий — подумать об этом после.

— Надеюсь.

Энди странно посмотрел на нее.

— То есть ты не совсем так думаешь? То есть с ней может что-то случиться?..

— Я надеюсь, что все будет в порядке. — Пока она могла сказать сыну только это.

Когда он расправился с пиццей, она посадила его к себе на колени. Он был еще такой легкий и доверчивый, что прижимать его к себе было так естественно и приятно. Им обоим стало хорошо. Ей больше всего сейчас хотелось ощутить тепло своего ребенка.

— Я люблю тебя… — Малыш был так открыт, так непосредствен!

— Я тоже люблю тебя. — У нее непроизвольно полились слезы. Она думала не столько об Энди, сколько об Алли и Брэде.

После душа она уложила его и начала читать ему сказку. Потом прилегла минут на десять в спальне, закрыла глаза и попыталась заснуть, но у нее в голове крутилось столько мыслей… столько вопросов… об Алисой… о Брэде… об их браке… о жизни и смерти… Она услышала, как открылась дверь, и, разлепив веки, увидела в проеме двери Брэда.

— Могу я чем-нибудь помочь? — Он не знал, что еще сказать ей — слишком много произошло всего, слишком многое было сказано, чтобы они остались мужем и женой. Страшно подумать об этом, но и глупо делать вид, что ничего не случилось. — Ты поела?

— Нет, я не голодна. — Она действительно совершенно не хотела есть, и для этого было немало причин.

— Принести тебе что-нибудь из кухни?

Она помотала головой, стараясь не думать о его словах. Но она не могла избавиться от мысли об этой женщине и восьми месяцах, что они провели вместе. А до того? Наверное, был кто-то еще? Как долго он надувал ее? Сколько их было? И почему — она разонравилась ему или просто наскучила?

Она вдруг осознала, что на ней до сих пор тот же старый свитер и те же старые джинсы, а волосы спутаны после проведенной в госпитале ночи. Да уж, куда ей соревноваться с двадцатишестилетней выпускницей Стэнфорда, у которой нет забот и ответственности! Что они будут делать, когда этот уик-энд кончится?

— А где вы с ней были? — Пейдж решила, пока Брэд рядом, вытянуть из него как можно больше информации.

— Какая тебе разница? — Ему не понравился ее вопрос, и Пейдж еще больше разозлилась.

— Просто хочется знать, где ты был, когда я не могла тебя найти. — Интересно, куда они ходят? Пейдж чувствовала, что он уже закрыт для нее, он — совершенно посторонний человек.

— Мы ездили в «Джон Гардинер».

К ее удивлению, он ответил! Это было ранчо с теннисными кортами в Кармеле. Она только кивнула в ответ.

Но к тому времени, как он позвонил ей в госпиталь, он должен был вернуться в городскую квартиру Стефани — иначе все равно не сумел бы так быстро приехать в госпиталь. Некоторое время он молча стоял у двери. Но потом решил все-таки продолжить разговор.

— Ты должна поесть, — сказал он, меняя тему. Ему не хотелось обсуждать с ней свои отношения со Стефани.

Но Пейдж явно хотела узнать все до мельчайших подробностей, эти сведения об их жизни со Стефани могли помочь ей понять, что же случилось.

— Я собираюсь принять душ и вернуться в госпиталь, — тихо ответила она. Дома ей нечего больше делать — Энди заснул, и ее место теперь только рядом с Алли.

— Тебе же сказали, что все равно к ней тебя не пустят, — возразил Брэд.

— Мне все равно. Я просто хочу быть там, рядом с ней.

Он задал следующий вопрос:

— А Энди? Ты вернешься домой до утра?

Она покачала головой.

— Вряд ли. Придется тебе приготовить его к школе.

Я думаю, с этим ты справишься и без меня. — Неужели теперь она вообще нужна ему только для того, чтобы заботиться о детях?

— С этим я справлюсь, — согласился он и добавил:

— Но ты нужна мне для другого…

— Да? — холодно удивилась она, поднимая на него глаза. — Для чего, например? Ничего подходящего не приходит в голову.

— Пейдж… но я же люблю тебя… — Его слова прозвучали искренне.

— Неужто, Брэд? — с грустью спросила она. — Насколько я понимаю, я долго сама себя обманывала. И ты меня обманывал. Знаешь, я думаю, это даже хорошо, что теперь все выяснилось и определилось. — Хотя это открытие и не доставляло ей радости, говорила она совершенно искренне. На самом же деле она и сейчас была потрясена до глубины души.

— Мне жаль, Пейдж, что так получилось, — тихо откликнулся Брэд, но даже шага к ней не сделал. Это сказало ей больше, чем миллион слов. Между ними отныне пролегла пропасть.

— Мне тоже, — сказала она, взглянула на него и направилась в ванную. Она включила воду, закрыла за собой дверь. Лежа в ванне, она думала об Алисон и Брэде, и у нее по щекам текли слезы. Теперь ей придется плакать о двоих, повторяла она себе.

Воскресную ночь Пейдж провела в госпитале, свернувшись клубком в кресле в приемной. Она даже не замечала, насколько неудобно кресло — она не могла заснуть, думая об Алисон. Запахи и звуки госпиталя не давали ей спать, ее все время мучили плохие предчувствия, ей казалось, что Алисон может умереть в любой момент. И наконец, в шесть утра ее пустили к дочери.

Милая молодая медсестра провела Пейдж в палату, по дороге болтая о том, какая Алисон красивая, какие у нее чудные волосы. Пейдж слушала ее вполуха, думая о своем, пока они шли по коридору. Ей не хотелось разговаривать, хотя она была признательна сестре за то, что та заботилась о ней. Она не могла себе представить, как это они могут знать, какой красивой была раньше Алисон.

Ведь они увидели ее изуродованной.

Они миновали несколько дверей, автоматически раздвигавшихся при их приближении. Пейдж пыталась собраться с мыслями — она не переставала думать о Брэде и обо всем, что случилось с ними, а нужно было сконцентрироваться на Алисон. Вид дочери, когда Пейдж, подойдя к кровати, наконец увидела ее, не слишком воодушевил ее.

Алисон выглядела хуже, чем перед операцией, — повязка на бритой голове просто устрашающая, лицо смертельно белое, она окружена аппаратами, трубочками и проводками. Казалось, что ее душа находится за тысячи миль от бедного измученного тела.

Хирургическая сестра сохранила для Пейдж, как она и просила, прядь шелковистых волос Алисон, и медсестра в палате передала прядь Пейдж. У Пейдж навернулись на глаза слезы, она сжала в одной руке прядь волос, а другой прикоснулась к Алисон.

Пейдж долго стояла, держа Алисон за руку, думая о том, какой она была всего два дня назад. Как случилось, что все рухнуло так быстро, в один момент? Теперь Пейдж была не в состоянии поверить кому-либо или чему-либо, тем более судьбе — она так жестоко обошлась с ней.

Пейдж поняла, что не перенесет потери Алисон. Она вспомнила, как они с Брэдом боялись потерять Энди, как она часами смотрела на него, крошечного, лежавшего в кувезе, опутанного трубками, моля бога о том, чтобы их малыш выжил. И свершилось чудо — он выжил!

Сидя на маленьком стульчике рядом с Алисон, Пейдж шептала ей в замотанное бинтами ухо, моля бога о том, чтобы Алисон услышала ее:

— Я не хочу, чтобы ты уходила, дорогая, не хочу… ты нужна нам… я так люблю тебя… ты всегда была мужественной девочкой, ты должна бороться… девочка, ты должна! Я люблю тебя, моя милая… ты всегда останешься моей любимой девочкой…

От Алисон пахло медикаментами, в аппаратах мигали огоньки и раздавалось попискивание, но больше не было слышно ни звука, не было никакого движения. Пейдж не ждала, что дочь ответит ей — жестом ли, слабым движением, но она хотела говорить с Алисон, хотела быть рядом с ней, ощущать ее, любить ее.

Сестры позволили ей пробыть с Алисон довольно долго, и, только когда настало время новой смены, в семь часов, они вежливо предложили ей пройти в буфет и выпить немного кофе. Она же пошла в приемную реаниматологии и села, неотступно думая об Алисон: какой та была и какой стала. Она даже не обращала внимания на проходящих мимо, пока кто-то не тронул ее за локоть.

Она подняла глаза — перед ней стоял Тригви. Он побрился, надел светлую рубашку, выглядел отдохнувшим и посвежевшим. Однако его лицо выдавало тревогу — было уже утро понедельника, и он волновался, в каком состоянии находится его Хлоя.

— Вы опять не уходили ночью домой?

Пейдж кивнула. Она выглядела ужасно, хуже, чем в прошлую ночь. Но Тригви понимал ее.

— Я спала в приемной, — попыталась улыбнуться она, но улыбка вышла какой-то жалкой.

— Спали? — строго спросил Тригви, словно заботливый папаша.

— Немного, — улыбнулась она, — мне хватило. А утром они даже разрешили мне побыть с Алисон.

— Ну и как она?

— В том же состоянии. Но я им все равно благодарна.

Мне нужно было посидеть рядом с ней. — По крайней мере Пейдж видела свою дочь, могла прикоснуться к ней. Больше всего ей хотелось снова вернуться к Алисон. — Как Хлоя?

— Спит. Я только что от нее. Они по-прежнему держат ее на болеутоляющих, так что она почти не чувствует боли. Я думаю, это к лучшему.

Пейдж кивнула. Тригви присел на стул рядом.

— А как ваши мальчики?

— Ничего. Бьорн был просто убит ее видом. Я спросил его лечащего врача, стоит ли вообще приводить его к Хлое, и тот сказал, что это важно для мальчика. Он подчас не понимает некоторых вещей, пока не увидит их сам. Но для него это серьезное испытание. Он плакал прошлой ночью, и у него были кошмары. Так что мы все перенервничали.

— Бедный мальчик. — Ей стало в самом деле жаль Бьорна. Да, жизнь бывает нелегка. И она не очень-то справедлива. Трудно к этому привыкнуть.

— А как Энди?

— Очень напуган. Брэд сказал ему, что Алли непременно выздоровеет, а я была менее определенна. Не думаю, что это честно — давать ему ложную надежду.

— Я тоже так думаю. Но, наверное, Брэду самому трудно с этим свыкнуться. Чаще бывает проще закрыть глаза.

— Да, наверное, — кивнула Пейдж.

— Это, конечно, глупый вопрос, — сказал он, — но выто сами как? У вас не слишком-то бодрый вид.

— Да. Но это уже не имеет значения.

— Когда вы в последний раз ели?

— Кажется, вчера вечером. Я сделала Энди пиццу на ужин и сама отщипнула кусочек… Что-то в этом роде.

— Так нельзя, Пейдж. Вам нужно поддерживать силы, иначе ослабеете. Идемте. — Он встал и строго посмотрел на нее. — Вставайте. Я хочу угостить вас завтраком.

Она была тронута, но есть совершенно не хотела. Все, чего ей сейчас хотелось, — свернуться в клубочек и забыть обо всем, может быть, даже умереть, если умрет Алисон. Она ощущала себя уже совершенно другой женщиной — несчастной, скорбящей, брошенной. Да, ей есть о чем скорбеть. О себе самой. О своей дочери. О своем браке. О жизни, которая теперь станет совсем иной и никогда не будет прежней.

— Спасибо, Тригви. Но я просто физически не могу есть.

— Заставьте себя, — тихо, но твердо сказал он. — Съешьте что-нибудь. Иначе я позову врача, я устрою скандал. Вы еще не знаете, на что я способен! Идемте. — Он взял ее за руку и потянул. — Ну-ка поднимайтесь, и пойдем завтракать.