Он увидел Ната. Неподвижного, с поднятыми коленками и свесившейся на грудь головой. Как плод в утробе матери. Хэм рванулся к нему с удвоенной энергией. Доплыл, схватил мальчика под мышки и рванул вверх, на поверхность, на свежий воздух. Глаза Ната были закрыты, лицо – пепельно-серого цвета. Нет времени нащупывать пульс, проверять, дышит ли он. Хэм взвалил мальчика себе на спину, уложив подбородок на левое плечо, так, чтобы рот и ноздри Ната не оказались в воде, и мощными рывками поплыл к берегу. Они достигли берега намного ниже пляжа Мейджорсов, у скалистой полосы. Хэм приложил ухо к губам ребенка. Если его легкие еще и работали, то дыхание, вероятно, было слишком слабым: Хэм не смог его уловить. На запястье слабо трепетала какая-то жилка. Она пульсировала так часто и беспорядочно, что это напоминало непроизвольные сокращения мышцы.

Хэм перевернул мальчика на живот, повернул ему голову набок, сел на него верхом. Во время войны в школах ввели обязательный курс обучения оказанию первой помощи, на тот случай – пусть и представлявшийся невероятным, – если войска кайзера высадятся на берегах Америки. В те времена Хэм воспринимал занятия как чью-то злую шутку. Они казались ему страшно скучными. Однако сейчас он с благодарностью вспоминал инструкции по искусственному дыханию. Положил ладони на спину мальчика, по обеим сторонам, чуть ниже грудной клетки. С силой нажал. Отпустил. Снова нажал и отпустил, стараясь соразмерять движения с ритмом собственного дыхания.

Вначале он не услышал громких криков, донесшихся от дома, однако, на секунду подняв глаза, он увидел их. Они бежали по пляжу. Келли впереди, Брюс и Крис за ней. Сзади на некотором расстоянии едва поспевал стареющий Сэм Перкинс, работник Мейджорсов.

Келли добежала первая. Бросилась на колени, пытаясь обнять сына. В первый раз с тех пор, как Хэм впервые встретился с ней, в день похорон матери, он увидел, что и она тоже способна испытывать горе, терзаться отчаянием, как все смертные.

– Мой мальчик! Боже! Мой мальчик мертв!

Хэму пришлось прервать свое занятие, чтобы оттащить ее от сына.

– Бога ради, Келли! Оставь нас в покое, иначе он действительно умрет. Я пытаюсь его спасти.

Подбежал Брюс, обнял жену за талию, пытаясь успокоить.

– Оставь его, Келли. Он делает Найту искусственное дыхание. Что произошло, Хэм?

Хэм ответил, не прерывая своего занятия:

– Он плыл… уже хорошо… делал успехи… прыгал с причала… потом…

– Ты не следил за ним! – закричала Келли. – Ты дал ему утонуть!

– Нет! Это неправда!

– Правда! Тебе все равно! Ты его не хотел! Ты не хотел, чтобы он остался в живых!

Брюс и Крис остолбенели, уловив ненависть, прозвучавшую в ее голосе.

– Келли, как ты можешь говорить такие ужасные вещи!

Брюс с трудом удерживал эту хрупкую женщину, чтобы она не бросилась на Хэма с кулаками, не впилась в него зубами.

У Келли началась настоящая истерика.

– Ты убил его! Убил моего сына, мою радость, мою любовь, мою жизнь!

Хэм рывком поднялся на коленях. Глаза его бешено сверкнули.

– Сука!

Он с силой ударил ее по лицу своей огромной ладонью. Он чувствовал, что мог бы сейчас снести ей голову, и надеялся, что ему это удалось. Однако больше он не мог позволить себе тратить время. Мальчик – вот в ком заключался сейчас для него весь мир.

Пощечина ее ошеломила. След от ладони, наверное, надолго останется на распухшей щеке. Похоже, этот взрыв был необходим им обоим. Келли взяла себя в руки, снова стала сама собой.

– Все в порядке, Брюс. Отпусти меня. Хэм, я прошу прощения за свои слова. Мы можем тебе чем-нибудь помочь?

– Позвоните доктору Хейли. По-моему, у него есть аппарат искусственной вентиляции легких.

Келли повернулась к Крис.

– Крис, ты сможешь это сделать быстрее, чем Сэм.

Работник покраснел и отвернулся. Крис приподняла юбку и помчалась по пляжу.

Хэм чувствовал, что силы его на исходе. Пот ручьями лил по лицу и телу, падая дождем на белую неподвижную спину Ната. Никакой реакции на неимоверные усилия. Никаких признаков жизни.

– Брюс, придется тебе сменить меня на время, иначе я свалюсь. – Голос его звучал едва слышно от изнеможения.

– Дай, я.

Келли уперлась руками в грудь Хэма, мягко оттолкнула его.

– Келли, ты не понимаешь, что делаешь. – Однако он совсем обессилел, чтобы протестовать по-настоящему. Опустился на траву и лишь молча наблюдал за ней.

– Он моя любовь. И если ему суждено умереть, пусть умрет у меня на руках.

Она перевернула мальчика на спину, взяла на руки, прижала к себе.

Брюс сделал движение, собираясь вмешаться, но отступил. Ее окружала аура, подобно мистической стене, которая не давала приблизиться.

Дева Мария, прижимающая к себе мертвого сына… Безмятежное спокойствие, скрывающееся под маской безутешного горя…

Не обращая внимания ни на Хэма, ни на Брюса, она зашептала мальчику:

– Я вдохну в тебя жизнь, Натаниэль. Своим дыханием, своей любовью вдохну в тебя жизнь.

Она нежно прижала рот к его губам, вдохнула теплый воздух в его легкие. Грудь мальчика приподнялась, затем опустилась – в тот момент, когда Келли набирала воздуха в свои легкие. Снова приподнялась. И еще раз, и еще, и еще…

Хэм и Брюс, онемев от благоговейного ужаса, наблюдали за ними. У Хэма зашевелились на голове волосы. Он заметил, как дрогнули бледные веки мальчика, как судорога прошла по его телу, как зашевелились синие губы.

– Мама…

Нет, это, наверное, плод его воображения. Хэм с усилием приподнялся, на коленях подполз к мальчику, наклонился над ним. Нет, не померещилось. Темные глаза медленно открылись. Его глаза… Он видел в них себя, как в зеркале.

– Хэм…

Эти звуки показались Хэму более прекрасными, чем вся поэзия Шекспира.

– Нат! О Боже! Благодарю тебя, Господи!

Он обнял мальчика, обнял его мать. Щека его касалась щеки Келли. Слезы их смешались. Сын лежал в теплом коконе их соединившихся тел.

– Мама… Хэм… Почему вы плачете? – Приглушенный голос мальчика нарушил очарование минуты.

Хэм разжал руки, отодвинулся с осторожностью взрывника в каменоломне, только что заложившего взрывчатку в скалу. Достаточно малейшей искры, чтобы вызвать непредсказуемые бедствия.

– Мы плачем от счастья, моя радость, – пробормотала Келли.

Она целовала сына в глаза, губы, нос, гладила его мокрые волосы, прижимала его, холодного и дрожащего, к своему разгоряченному, как в лихорадке, телу. И все время приговаривала что-то успокаивающее, ласковое, бессмысленное для всех остальных, но обращенное к его сердцу, к душе. Мальчик зарылся лицом ей в грудь. Его напряженное трепещущее тело затихло и расслабилось.

– Я устал, – вздохнул он. – Хочу в кровать, к своему медвежонку.

– Как раз туда я и собираюсь тебя отнести, мой сладкий. Ты как следует поспишь, а когда проснешься, будешь как новенький.

Он поднял голову. Огляделся.

– А где Хэм? Я хочу, чтобы он тоже пошел с нами в Уитли.

Хэм шел по пляжу. Его силуэт быстро удалялся, темный на фоне белого песка, привезенного когда-то Карлом Мейджорсом на баржах с южного берега Лонг-Айленда.


Год 1927-й оказался знаменательным для Келли: в этом году завершилось строительство ее моста. Двадцать третьего октября состоялась церемония открытия, на которую прибыли официальные лица из Олбани во главе с сенатором Уэйном Гаррисоном, В числе высокопоставленных гостей приехал президент железнодорожной компании «Делавэр – Гудзон» некто Франклин Делано Рузвельт. Когда перерезали ленточку, его поддерживали два помощника. Келли не могла не заметить, что он мучается от сильной боли. После окончания церемонии его отнесли к лимузину. Келли, Брюс и Натаниэль поехали в лимузине сенатора Гаррисона. Ему первому предоставили право пересечь Гудзон по новому мосту от Найтсвилла. Они ехали в открытой машине. День выдался ветреный. Мужчины придерживали свои шляпы, а волосы Келли развевались на ветру, отливая на солнце, как золотое знамя. Натаниэль все-таки потерял шапку. Все весело смеялись, глядя, как она перелетела через перила моста и теперь носилась над рекой, как птица, так и не коснувшись воды.

– Кто был тот калека? – спросила Келли Гаррисона.

– Вы имеете в виду Франклина Рузвельта? Он юрист из Гайд-парка.[13] Его пригласили потому, что в компании «Делавэр – Гудзон» он считается важной персоной…

– Как же я сразу его не узнала! Я видела его фотографии в газетах.

– Он занимается политикой. Правда, не очень успешно. При Уилсоне был помощником министра военно-морского флота. Кокс выбрал его в качестве партнера во время президентской избирательной кампании тысяча девятьсот двадцатого года. Гардинг тогда их наголову разгромил. Ходят слухи, что в будущем году он выставит свою кандидатуру на пост губернатора штата, если Эл Смит решит участвовать в президентских выборах.

Брюс покачал головой.

– Бедняга… Кому нужен губернатор-калека?

Келли не согласилась.

– Вспомни Ричарда Третьего: урод, калека, он тем не менее покорил всю Англию, хотя все козыри, казалось, были у его врагов. В умах и сердцах многих калек горит огонь, мощный, как само солнце. То, чего не хватает их телу, они восполняют другим. У этого Рузвельта есть что-то такое… в лице, в глазах, выражающих страдание.

Сенатор Гаррисон со смехом похлопал ее по руке.

– Келли, дорогая! Ради республиканской партии будем надеяться, что ваши политические суждения уступают вашей интуиции в том, что касается рынка ценных бумаг.

– Посмотрим. – Келли повернулась к Брюсу. – Кстати, о ценных бумагах. Я думаю, нам стоит купить еще акций компании «Дуглас эркрафт». Я читала, что правительство предоставило кому-то право основать коммерческую авиалинию.

– Надеюсь, их первые рейсы будут проходить между Олбани и Вашингтоном, – заявил Гаррисон. – Я летаю по этому маршруту, по крайней мере, раз в неделю, а частные пилоты берут страшно дорого.

Брюс категорически отмел идею коммерческой авиации:

– Такое же сумасбродство, как чарльстон! Да к тому же еще и опасное. Я удивляюсь вам, Уэйн. Вы законодатель с большим опытом. Как вы можете рисковать жизнью в этих корзинках из-под яиц?

– Мы, бедные смертные, Брюс, нередко рискуем большим, чем сама жизнь, ради амбиций, гораздо более сомнительных, чем перелеты по воздуху. – Сенатор украдкой бросил взгляд на Келли. – Что скажете, дорогая леди?

– Я согласна с Генрихом Четвертым. Все, что мы делаем, чревато опасностью. Опасно спать, опасно пить, опасно простужаться…

– Не люблю так называемую поэтическую мудрость, – сухо заметил Брюс. – Я придерживаюсь мнения, что разумный человек должен крепко стоять обеими ногами на земле.

Келли вздохнула.

– Подумай, дорогой, как в этом случае снизилась бы рождаемость.

– Келли! Что за слова! – Брюс пришел в ужас. – Да еще в присутствии сенатора и собственного сына!

Гаррисон, с трудом сдерживая смех, обнял Натаниэля.

– Теперь понятно, какого твой отец мнения о сенаторах. Мы можем составить компанию только четырехлетним детям. Ну что ж, я польщен. Ты, Нат, очень симпатичный молодой человек, и я с удовольствием нахожусь в твоей компании. – Однако в следующую минуту он принял серьезный тон. – Я надеялся, что Карл тоже будет участвовать в церемонии перерезания ленточки. В конце концов, все началось по его инициативе. И Хэм Найт… где он сегодня?

– Он был вместе с Крис. Они держались на заднем плане. Мне кажется, он больше всего боялся, что его заснимут вместе с ней. – Келли улыбнулась. – Тогда их отношения могли бы истолковать как серьезную связь.

– А дедушка опять пьяный.

Детская непосредственность Ната шокировала Брюса сильнее, чем рискованное замечание Келли.

– Натаниэль! Нельзя так говорить о дедушке.

– Ты сам все время так говоришь, папа.

Брюс замолчал с открытым ртом, не в состоянии произнести ни слова.

Уэйн Гаррисон потянулся к Брюсу. Похлопал его по руке.

– Все в порядке, Брюс. Мы ведь старые добрые друзья. Мы все любим Карла.

– Спасибо, Уэйн. – Все еще чувствуя себя униженным, Брюс сгорбился на сиденье, отвернулся к реке.

– А вы когда-нибудь возьмете меня с собой в самолет, дядя Уэйн? – спросил Нат.

– Обязательно возьму.

– Конечно, нет, – вмешалась Келли.

Сенатор искренне удивился:

– Что с вами, Кслли Мсйджорс? Минуту назад вы целиком поддерживали путешествия по воздуху.

– Да. Если речь идет о вас или обо мне, Уэйн. Но не для него. Он – моя драгоценность. – Она порывисто прижала мальчика к груди. – В прошлом месяце мы едва его не потеряли. Он тонул.

Гаррисон приподнял брови. Напомнил ей ее собственные слова:

– Опасно спать, опасно пить, опасно простужаться…

Келли не нашлась, что ответить, и лишь молча поцеловала сына в лоб. Впрочем, этот поцелуй сам по себе служил ответом. Они подъехали к берегу, где находилось имение Мсйджарсов. Келли взяла сенатора за руку.