Шериф и окружной прокурор вместе покинули здание суда. На парковочной площадке Эдвардс положил руку шерифу на плечо.

– Сэм, – произнес он без всякого выражения в голосе, – я подумал – наверное, лучше, если ты сам займешься этими ключами.

Он достал связку ключей из кармана и вложил Адамсу в руку. Шериф пробормотал что-то нечленораздельное, тупо глядя на ключи.

Окружной прокурор сел в машину. Подмигнул шерифу.

– Веди себя хорошо, Сэм. А если не можешь хорошо себя вести, черт возьми, старайся хотя бы не попадаться.

Какого дьявола! Адамс не собирался без борьбы отказываться от своих принципов, поступаться чувством долга, самоуважения, гордости.

– Уолт, не надо так со мной поступать. И с собой самим тоже. Сенатор Гаррисон, выслушайте меня хотя бы, прежде чем вы решите все замазать, словно ничего и не произошло. Это не проступок и не простая неосторожность. Черт! Я знал молодого Брюса во время учебы в школе. Ему сходили с рук такие вещи, за которые любой другой здорово бы поплатился. Согласен, Мейджорсы пользуются некоторыми заслуженными привилегиями в округе.

– В штате, – с пафосом поправил Гаррисон.

– Ладно, в этом штате. Мы хорошо знаем, что существуют разные законы для бедных и богатых. Я уже смирился с этой горькой истиной. Но убийство! Три хладнокровных убийства! Что бы вы там ни говорили, сенатор, вы знаете об этом не хуже меня. Прошлой ночью Карл Мейджорс, его сын и Хэм Найт поехали разыскивать тех троих, что изнасиловали девушку. Они взяли с собой оружие и воспользовались им. Господи! Вы бы видели тот домик! Как на бойне.

– Как на бойне… – медленно повторил сенатор. Он, по-видимому, решил воспользоваться образом. – Но ведь бойня для того и существует, чтобы убивать животных. Джейк Спенсер и двое других – они ведь не лучше животных. Они хуже.

Адамс смотрел на загорелого, представительного сенатора с легким презрением, к которому примешивалась жалость. Да, внешность обманчива. Он выглядит таким свободным, таким неуязвимым.

– Интересно, в каком вы у них списке, сенатор? – негромко спросил шериф.

Гаррисон отвернулся, отошел к бару наполнить свой стакан. Последним в игре, задуманной против шерифа Адамса еще до восхода солнца, выступил окружной прокурор Уолт Эдвардс.

– Следует учесть еще одно, Сэм. То, что неизбежно произойдет, даже если мы решим последовать высоким принципам и выступим в качестве свидетелей против Мейджорсов. Состоится суд. Обвиняемые мстили за бесчестье дочери, сестры. У людей, живущих в горах и по долинам рек, издавна существуют неписаные законы. Библейские заповеди. Око за око. Ты помнишь танцора, в двадцать шестом году, Сэм? Ты тогда сам его привел. Он перерезал глотку приезжему, которого застал в амбаре со своей четырнадцатилетней дочерью. Что это было, изнасилование? Как же, черта с два! Она была известной шлюхой, спала со всей клинтонской школой. И что же? Присяжным потребовалось десять минут, чтобы его оправдать. А здесь речь идет о судебном преследовании таких людей, как Мейджорсы. Да меня в суде просто засмеют! Карл, Брюс и Хэм станут национальными героями. Даже если бы мы не принадлежали им с потрохами, они бы все равно вышли сухими из воды. Ставлю десять против одного, что в этих местах не соберешь суд присяжных, по крайней мере, половина из которых не зависела бы от Мейджорсов или Найтов. Они дают всем кусок хлеба. Фабрики и печи. Каменоломня. Фермы. А таких, как я и твои помощники, Сэм, они держат в руках с помощью ссуд. Конечно, в это тяжелое время они у нас просрочены. Лишь благодаря Божьей милости у нас еще есть крыша над головой. Благодаря Богу и Мейджорсам с Найтами… Взгляни же фактам в лицо, Сэм. Если мы потащим их в суд за убийство троих подонков, мы сами перережем себе глотки, зря потратим деньги налогоплательщиков, а их все равно оправдают.

Шериф Адамс взял со стола стакан с виски и угрюмо уставился на него. Философия Бена Саксона: «Слава Богу, что мы от них избавились».

Сенатор Гаррисон все еще стоял над ним, высокий и мощный, как скала, возвышавшаяся на противоположном берегу реки. Сланцы Найтов.

– Что теперь скажешь, Сэм?

Он больше не пытался угрожать: знал, что дело выиграно. Адамс понурил голову, признавая свое поражение.

– Мейджорсы много раз уходили от ответственности за преступления в этом округе… Почему же я должен поднимать шум еще из-за нескольких трупов? До меня шериф Томас проработал на этом месте двадцать лет. Управление стало для него родным домом. Потом он часто находил какой-нибудь повод для того, чтобы зайти ко мне поболтать. Позже, когда он начал пить, он мне столько всего рассказывал. Вот, например, та женщина…

– Сэм! – Уолтер Эдвардс предупреждающе поднял руку. – Остановись!

Мощные плечи шерифа опустились.

– Ладно, Уолт. Скажем так: «Слава Богу, что мы избавились от этих троих». – Он поднял стакан и проглотил обжигающее виски.


Келли стояла в холле, приложив ухо к двери. С последними словами шерифа она выпрямилась, разгладила юбку и быстро пошла обратно в кабинет, где Карл с Брюсом нервно расхаживали по комнате, как преступники, ожидающие приговора присяжных.

В понедельник утром на первой странице клинтонской газеты «Геральд» появилась статья:


МЕСТНЫЙ КОНТРАБАНДИСТ СПИРТНЫХ НАПИТКОВ УБИТ ВО ВРЕМЯ ПОБОИЩА В КАНУН ДНЯ ВСЕХ СВЯТЫХ

В ночь с субботы на воскресенье Джейк. Спенсер, давно подозреваемый полицией округа в транспортировке контрабандного виски из Канады, а также двое его компаньонов, Рэймонд Шаффельмайер и Леон Баллард, были найдены мертвыми в одном из коттеджей у озера. Предполагается, что расправа, напоминающая кровавое побоище в Чикаго в День святого Валентина е прошлом году, совершена профессиональными убийцами, присланными из Чикаго или Нью-Йорка конкурирующей бандой бутлегеров…


Келли отложила газету с торжествующим выражением лица.

– Ну что ж… Все хорошо, что хорошо кончается.

Карл растянулся на диване со стаканом в руке. Рядом на полу стоял графин с виски. Пьян еще до полудня. Последние месяцы это было его обычным состоянием.

– Значит, ты это так называешь… Трое убитых, моя дочь от ужаса лишилась рассудка. – Он сделал большой глоток виски. – А ты говоришь: «Все хорошо, что хорошо кончается». Боже правый!

– Вы с Брюсом могли бы оказаться на электрическом стуле. И уж во всяком случае, без твоего драгоценного виски. Знаешь, Карл, мне иногда кажется, что стакан сросся с твоей рукой.

– Возможно, это было бы легче, чем сидеть здесь и все время думать о том, что мы сделали с теми тремя. Ночью я боюсь закрыть глаза. Все время вижу их так отчетливо… изуродованных, окровавленных. – Он содрогнулся. Снова сделал большой глоток. – Их призраки будут преследовать меня до самой смерти.

– Призраки… – съязвила Келли. – Плод твоей пуританской совести протестанта. С помощью виски ты от них не избавишься, Карл. Спиртное лишь рождает призраков, твое пьяное воображение их овеществляет. Карл поднял глаза к потолку.

– Сколько времени доктор сидит у нее?

– Минут двадцать, может быть, полчаса. Не больше.

– Мне кажется, уже прошла целая вечность.

В воскресенье, после того как была одержана победа над законом, все решили, что Крис не следует показывать местному врачу. Шериф Адамс перед уходом предостерег их:

– Позаботьтесь, чтобы никто не узнал о том, что произошло с Крис. Если это выйдет наружу, люди быстро разберутся, что к чему.

Крис не требовалась неотложная медицинская помощь. Физические травмы оказались неопасными: синяки, кровоподтеки, разбитая губа… Келли с помощью кухарки и Джейн Хатауэй промыли и перевязали раны, вымыли девушку и уложили в постель. Все воскресенье она пролежала спокойно. Как неживая она лежала на спине, волосы рассыпались по подушке, широко раскрытые, совершенно пустые глаза устремлены в пространство, в никуда. Она все время молчала, лишь на самые простые вопросы отвечала «да» или «нет».

Сенатор Гаррисон предложил проконсультироваться с его личным врачом из Олбани. Он обещал вечером по возвращении позвонить доктору Полу Францу и сказал, что на его молчание можно положиться.

Доктор Франц, старомодного вида джентльмен в пальто-накидке' и высоком шелковом цилиндре, прибыл в Уитли в одиннадцать часов утра в понедельник. Несмотря на маленький рост и щуплую фигуру, он держался с достоинством, носил бакенбарды и пенсне на золотой цепочке. Говорил он с легким венским акцентом.

Он провел с пациенткой примерно час. Затем спустился в гостиную сообщить о результатах Карлу и Келли. Брюс еще раньше уехал в Трои – посмотреть, что из разваливающейся компании можно спасти.

Доктор холодно взглянул на Карла и его стакан. Обратился к Келли:

– Мадам, я тщательно обследовал вашу родственницу. Сердце и легкие у нее в полном порядке. Температура нормальная. Что касается рефлексов… – Он наморщил лоб, потер подбородок. – Ее реакции вызывают у меня серьезные опасения. Разумеется, мы должны учитывать то, что мисс Мейджорс пришлось перенести – не только физически, но и морально. Возможно, ее теперешнее состояние является лишь длительной реакцией на перенесенную травму. Надо будет несколько дней внимательно за ней понаблюдать. Я очень надеюсь, что эти раны, – он постучал себя по лбу у виска, – со временем затянутся и мисс Мейджорс полностью поправится.

– А если она останется в этом состоянии? В закрытом мирке, где она прячется от внешнего мира.

– В Саранаке есть отличный небольшой санаторий… – Он заметил выражение их лиц и успокаивающе поднял руку. – Нет-нет, не для туберкулезников. Директором там работает мой друг, доктор Игнас Лернер, один из самых выдающихся психологов в стране, даже в мире.

– Вы считаете, моя дочь ненормальная? – Карл, казалось, сейчас разрыдается.

– Ненормальная – слово, которое употребляют неспециалисты, мистер Мейджорс. Спектр умственных и душевных расстройств чрезвычайно широк, и природа их весьма разнообразна, так же как и в случае физических заболеваний. Однажды на одной неделе ко мне пришли двое пациентов с одинаковыми жалобами. Что-то вроде бородавки на шее, там, где натирает крахмальный воротничок. Одному я ее тут же легко удалил. Другого пришлось оперировать, у него оказался рак. Я не очень надеюсь на то, что он будет жить. – Доктор вздохнул, потер руки. – Будем молиться о том, чтобы у мисс Мейджорс оказалась пустяковая «бородавка».

– «Немцы – люди правдивые», так сказал великий поэт. Мы со свекром очень вам благодарны, доктор, за то, что вы приехали, проделали долгий путь.

Он надел перчатки.

– Когда Гаррисон разъяснил мне все обстоятельства, я понял, что у меня нет выбора.

– Как и у большинства из нас. – Карл взял бутылку. – Могу я предложить вам выпить, доктор?

– Нет, благодарю, сэр. – Доктор держался с немецкой холодностью. – Я люблю выпить шнапса, но не в такое раннее время. Всего доброго, сэр.

Келли пошла проводить его до дверей.

– Когда вы снова приедете ее посмотреть, доктор?

– В конце недели. Может быть, в субботу. Пока я ничем не могу ей помочь, не могу сделать больше того, что можете вы. Я буду следить за ее рефлексами. Надеюсь, ее реакции станут более выраженными, чем сегодня. Если вы заметите хотя бы малейшее изменение в ее поведении, позвоните мне сразу же. – Он вынул из бумажника визитную карточку, подал ей. Глаза его прищурились за стеклами пенсне. – А что это вы сказали о немецкой правдивости?

– Это сказал Шекспир. «Виндзорские насмешницы».

Он наклонил голову набок, с любопытством разглядывая ее.

– Ах так… понимаю… Возможно, я не был с вами абсолютно правдив, мадам… На самом деле я очень обеспокоен состоянием мисс Мейджорс. Гораздо больше, чем решился сказать вам и ее отцу. Видите ли, у меня большой опыт в том, что касается клинической психологии. В Венском университете я учился у Зигмунда Фрейда. У меня нет диплома психиатра, но…

– Какой же ваш неофициальный диагноз состояния моей золовки, доктор Франц?

Он наклонил голову, сжал губы.

– Боюсь, что удаление от реального мира, как вы его называете, замкнутость в себе может прогрессировать. Вам знаком термин «кататония»?

– Да. Сегодня утром я нашла его в одном из справочников по медицине в нашей библиотеке. Кататония – смерть заживо. – Она заметила заинтересованное выражение его лица. – Можно сказать, я тоже училась у Фрейда, доктор Франц.

Он усмехнулся.

– Вы такая… – Он запнулся в поисках подходящего слова. – Ну, скажем, очень необычная женщина, миссис Мейджорс. Теперь я, кажется, понимаю, почему сенатор Гаррисон относится к вам с таким почтением.

Келли ответила загадочной улыбкой.

– Неужели?.. Ах да, доктор, еще одна вещь. Как вы считаете, она не может забеременеть? Трое мужчин… и я не хочу даже думать, сколько раз.

Доктор Франц взял ее руку, погладил с мрачной торжественностью.