Стефани Блэйк - Живу тобой одной

– Вы куда-нибудь уезжаете, сэр?

– Вообще-то да. Очень скоро отправлюсь в путешествие по реке.

– Вверх по Гудзону?

– Нет, не по Гудзону. Это будет гораздо более бурная река. Стикс. Слышал когда-нибудь о такой?

– Что-то знакомое. Наверное, не в нашем штате?

– Нет, не в нашем штате. – Он положил монету в руку Эба, хлопнул его по плечу. – Вот тебе твоя плата. Мне пора. Желаю успеха, Эб.

– Спасибо, сэр. Удачи вам. Я хочу сказать… спокойной ночи.

Он смотрел вслед, пока темнота не поглотила Карла. Постепенно тот растворился в калейдоскопических очертаниях мачт и стропил моста, нарисованных лунным светом. Эб усмехнулся, покачал головой и пошел обратно к своей будке, положить монету.

Карл остановился на середине моста. Сел, скрестив ноги. Большой кухонный нож торчал из дерева рукояткой вверх там, где он его оставил. Карл взялся за рукоятку, дернул и вытащил нож. Положил на руку острием внутрь, крепко обхватил рукоятку. Поднес бутылку к губам, откинул назад голову как можно дальше и стал пить. Продолжал пить все время, пока отточенное лезвие шеффилдской стали не разрезало ему горло.

Боли он не чувствовал. В какой-то момент ему показалось, что он не сумел осуществить задуманное. Потом кровь встала в горле, смешалась с виски, и он захлебнулся. Медленно повалился набок. Сок жизни свободно стекал по деревянным планкам моста, просачивался в трещину. Капли стекали в реку, одна за другой. Кап… кап… кап…

Он закрыл глаза. Наконец наступил покой. Вечный покой.

Натаниэль вернулся из лагеря на неделю раньше, чтобы присутствовать на похоронах деда. Склеп семьи Мейджорс находился на кладбище, построенном на деньги так называемых «богатеев с реки Гудзон» и предназначенном для них же.

Келли показалось, что итальянского мрамора на этом кладбище больше, чем осталось в самой Италии. Скульптуры купидонов, ангелов, херувимов. Кресты. Множество мраморных изваяний Христа – на всех дорожках, во всех видимых глазу направлениях. Пейзаж выглядел таким же нереальным, как и скульптуры. Трава, деревья, кустарники – все слишком пышное, цветущее, ухоженное. Такая атмосфера соответствовала бы скорее музею, чем кладбищу. Келли предпочитала маленький убогий кладбищенский участок позади дома Найтов с его покосившимися надгробиями, выцветшей травой и сорняками.

Она искоса взглянула на Натаниэля, стоявшего рядом. Преподобный Уилсон Вулкот читал заупокойную молитву. Нат, высокий и широкоплечий для своих одиннадцати лет, очень напоминал Хэма в тот день, когда она впервые увидела его на похоронах матери. То же красивое, немного сумрачное лицо, задумчивые глаза, тяжеловатая челюсть. И осанка такая же, как у Хэма.

Словно прочитав ее мысли, Нат обернулся к матери.

– Он должен быть здесь.

– Кто?

– Хэм. Он ведь член нашей семьи. А в беде семья должна собираться вместе.

Он даже говорил как Хэм.

– Мы не смогли ему сообщить. Не знали, где он. Вероятно, где-то в море. Я уверена, если бы он узнал, обязательно приехал бы.

– Нет, не приехал бы! – Лицо Ната потемнело, челюсть напряглась. – Хэм – подонок!

– Нат! – прошептала она. – Тебя могут услышать.

– А мне плевать! Я ненавижу Хэма. Надеюсь, он никогда не вернется.

Разобщенность семьи Мейджорс не укрылась от глаз друзей, знакомых, сослуживцев и работников, приехавших проводить Карла в последний путь. Брюс обнимал сестру за талию, крепко прижимая ее к себе. Ее хорошенькое личико с пустыми глазами не выражало ничего, кроме детского любопытства и благоговения перед свершавшимся на ее глазах ритуалом. Впрочем, в ее лице промелькнуло едва заметное недовольство тем, что ее вынудили покинуть теплую, уютную комнату и совершить утомительное путешествие в автомобиле5 сюда, в это неприятное место.

Келли с Натом стояли с другой стороны. Она обеими руками опиралась на руку сына с горделивым видом собствеиницы.

– Никто из знавших Карла Мейджорса не мог бы сказать о нем ни одного плохого слова. Он был хорошим человеком. Высокоморальным и великодушным.

Сладкая, как сироп, речь преподобного отца Вулкота лилась без остановки.

Глаза Келли яростно сверкнули под черной вуалью. Хороший, высокоморальный человек! Сволочь и сукин сын! Получил то, что ему причиталось. Убийца! О Джейке Спенсере и двух других Келли сейчас не думала. Он убил ее мать! И умер как сукин сын. Не мог уйти достойно, пощадить честь семьи! Намеренно обставил свой последний жест с жестокой мстительностью: перерезал себе глотку и истек кровью, как свинья, у всех на глазах. На ее мосту! Вызвал скандал, бросивший тень на тех, кого он любил, как он говорил. Лицемер!

Келли приложила к глазам платочек, скрывая улыбку за черной вуалью. Старая сволочь, он проделал это в пику ей. Но она все равно посмеется последней.

Келли строго-настрого приказала не смывать кровь с досок моста, пока она не смоется сама. А до тех пор эти пятна крови привлекут сюда вурдалаков со всей округи – посмотреть на то место, где такой известный человек жестоко расправился с самим собой.

Уолтер Кэмпбелл поправил очки на носу, раскурил трубку, удостоверился, что бутылка с яблочным бренди стоит под рукой, уперся локтями в кухонный стол. Написать письмо составляло для него немалый труд. Каждый раз ему приходилось мобилизовывать для этого все силы. Все равно что для посещения утренней церковной службы по воскресеньям.

Он наморщил лоб, несколько минут смотрел на чистый лист бумаги, постучал пером авторучки о промокательный пресс, проверяя, не течет ли. Дочь Люси прислала ему эту ручку из Нью-Йорка, в подарок на прошлый день рождения.

Уолт тяжело вздохнул и приступил к делу.

«14 декабря 1936 года

Дорогой Хэм!

Не знаю, когда ты получишь это письмо. В последний раз ты написал, что собираешься покинуть «Дейтон» после его возвращения в Нью-Йорк. Поэтому посылаю письмо на главное управление компании «Морские линии Соединенных Штатов». Думаю, они перешлют его тебе, где бы ты ни находился.

У нас в долине дела идут как обычно, не лучше и не хуже, чем до твоего отъезда. По радио постоянно передают, что в стране все идет хорошо и что акции снова начали расти в цене, с тех пор как президент Рузвельт вступил в должность. Наверное, так и есть. Его выбрали на второй срок, самым большим числом голосов за всю историю Соединенных Штатов. Похоже, его Новый курс помощи «забытому человеку» действует неплохо. Но как говорит миссис Мейджорс (ты ведь знаешь ее и ее цитаты), все люди рождаются равными, но некоторые немного равнее, чем другие. То же самое верно и для «забытых людей» в эти нелегкие времена. Некоторые оказываются более «забытыми», чем другие. Именно так обстоят дела в Найтсвилле. Хуже всего, что за последние четыре года условия жизни практически не улучшились. Похоже, мы слишком малая часть страны, чтобы иметь какое-то значение. Большие фермы, большие компании получают помощь от правительства. А мы – как мелкий картофель, который оставляют гнить в земле. Но знаешь, что я тебе скажу, Хэм? Тут не одно только правительство виновато. Даже если бы они захотели нам помочь, здесь совсем не осталось людей, которые могли бы работать на земле. Молодые начали покидать Найтсвилл еще в тысяча девятьсот тридцатом, как ты, и продолжают уезжать. Хотят найти такую работу, где не надо гнуть спину и сидеть в грязи и чтобы хорошо платили. Я их не осуждаю. Наша Люси сейчас живет в Нью-Йорке. Работает кассиршей в ресторане, а по вечерам изучает стенографию. Я рад за нее. То же самое и на железной дороге. Нью-Йоркская центральная не может найти местных ребят для работы. Те, которые хотели бы получить эту работу, не годятся по возрасту, вроде меня. Мне еще повезло. Твоя мачеха миссис Мейджорс держит меня, хотя делать мне почти нечего. А та работа, что еще осталась, делается в основном благодаря твоему брату, молодому Нату. Господи, Хэм! Видел бы ты этого парня! Как две капли воды похож на тебя, только покрупнее. Один работает за двоих. Беда в том, что нам бы нужно не меньше десяти человек, для того чтобы содержать поля в порядке. Сорняки и паразиты нас совсем доконали. Миссис Мейджорс решила будущей весной продать северный и восточный луга.

В Уитли дела тоже идут не очень хорошо. Брюс постоянно лечится в частной клинике. Что-то с печенью, от пьянства. Джейн Хатауэй ушла на покой. Вернулась к себе в Элмайру. С Крис много хлопот, особенно теперь, когда Брюс не может за ней присматривать. Похоже, миссис Мейджорс придется от нее избавиться. Да, трагическая участь постигла эту семью. Я, кажется, писал тебе в прошлом письме, что она продала компанию? Каменоломня закрылась с тех самых пор, как ты уехал: никому больше не нужны сланцевые крыши, кровля обходится намного дешевле.

Мы тоже получаем правительственную помощь – едва хватает на еду, да и то встаешь из-за стола с полупустым желудком. Но мы жили бы еще хуже, если бы не миссис Мейджорс. С правительственным обеспечением да с ее помощью можно прожить. Я, конечно, не получаю правительственного обеспечения, ведь она платит мне зарплату. Как я уже говорил, это скорее подачка. В прошлом месяце банк поручил шерифу Адамсу выдворить Лу Мартина из дома. Он просрочил платежи по ссуде на жилье. Лу забаррикадировался внутри с винтовкой и охотничьим ружьем и велел всем убираться к черту. Не знаю, чем бы это кончилось, если бы миссис Мейджорс не приказала банковским служащим оставить его в покое. Большая часть недвижимости в окрестностях Найтсвилла принадлежит Найтам наравне с банком. Люди поселка многим обязаны этой женщине.

Мы с Натом стараемся содержать старое гнездо Найтов в порядке. Прошлой зимой от снега обвалилась крыша над передним крыльцом. Летом мы все починили, заделали и покрасили, внутри и снаружи. Амбар заколочен. В прошлом году пришлось продать оставшийся скот. Странно… Дом и земля – они как люди. Если никому не нужны, разваливаются.

Хэм, не мое дело учить тебя, как относиться к родственникам. Ты никогда не скрывал своего отношения к ней! Ты человек справедливый, и, наверное, она сделала что-нибудь такое, о чем мы и не догадываемся, раз ты ее так сильно ненавидишь. Но как же Нат? Вы ведь с ним одна кровь! Ты для него всегда был единственным светом в окне. В первое время после твоего отъезда он только и говорил о том, что будет, когда ты вернешься в Найтсвилл, мечтал, как будет жить с тобой в поместье Найтов, работать вместе с тобой на ферме. Я что хочу сказать, Хэм: ты ведь мог бы поддерживать с ним связь, присылать время от времени весточку или хотя бы открытку. Каково ему знать, что посторонний человек получает от тебя письма? Сначала я от него это скрывал, но потом решил, что это нечестно. Столько лет прошло, а они ничего о тебе не знали. Мне пришлось сказать, что ты жив и здоров. Ты не поверишь, но миссис Мейджорс очень тобой интересуется. А вот с Натом все по-другому. Он теперь и слышать о тебе не хочет. Когда я приношу твое письмо, чтобы прочитать им, он выходит из комнаты. Он даже имя твое не может произнести, так сильно ты его задел. Неужели ты не можешь быть к нему добрее? Что бы ни сделала тебе когда-то его мать, Нат в этом невиновен и не заслужил такого обращения. Прости, что я сую свой длинный нос в твои дела. Тетя Сью передает тебе привет. Она очень похудела и выглядит намного моложе. Молодеет с каждым годом.

Твой дядя Уолт.

P.S. А вот миссис Мейджорс – ты не поверишь – вообще не изменилась. Так же хороша, как и в тот день, когда обвенчалась с твоим отцом, упокой Господи его душу. Она совсем не постарела. Говорят, так бывает с безгрешными людьми. А может, с теми, у кого нет совести».

«Август 1940 года

Дорогой Хэм!

Надеюсь, ты не поддашься первому – естественному, но ребяческому – порыву выбросить это письмо, не распечатывая. Ты должен признать, что долгие годы я с уважением относилась к твоему желанию разорвать все связи со мной и с нашим сыном. Да, Хэм, время притворства прошло. Натаниэль – твой сын. Если время обошлось с тобой не слишком жестоко, и ты не очень изменился, вы сейчас, наверное, похожи на братьев-близнецов.

Я пишу тебе еще и для того, чтобы сообщить о смерти Уолтера Кэмпбелла. Он умер на руках у Ната, на южном пастбище: чинил там забор. Судьба дала ему быструю и легкую смерть. Сьюзан не о чем беспокоиться. Я буду выплачивать ей зарплату Уолтера до конца ее жизни.

Я не изображаю из себя великодушную особу. Просто государство повернулось спиной к немногим беднягам, еще живущим в долине. Невзирая на все программы благоденствия короля Франклина, как у нас многие называют мистера Рузвельта, население Найтсвилла и других поселков с таким же тяжелым положением быстро превращается в «белые отбросы» Севера. И это очень жаль, потому что они хорошие люди, гордые, богобоязненные. Я вижу на твоих губах насмешливую улыбку. Тебя смешит моя высокопарная риторика? Но подожди смеяться. Бог, которого они боятся, так же как и король Франклин, которого они боготворят, даже не знают об их существовании. Их судьба, судьба Найтсвилла в моих руках. Она навсегда доверена мне твоим дедом Сайрусом Найтом. Да-да, Хэм, я взяла на себя это бремя ответственности, которое по справедливости должен был бы нести ты. Я верна тому наследию, которым ты пренебрег, так же как и своим сыном. Ты, Хэм, добропорядочный фарисей.