– Не понимаю, зачем этой дамочке столько нарядов? Шкафы завалены обувью и тряпьём? – недоумевала Катя.

Кармель усмехнулась.

– Я бы не называла тряпьём наряды от дизайнеров и обувь по цене отечественного автомобиля.

– Тем более. Совсем очумели богатеи. Стыда у них нет и совести. А ведь кто-то в это время не может найти денег на еду и одежду для своих детей. Где тут справедливость? Кому-то жрать в три горла и ходить в золотые унитазы, а кому-то едва на хлеб хватает.

Кармель закрыла ладонями уши.

– Кать, ты повторяешься. Надоело уже слушать одно и то же. Может, тебя утешит: счастье-то не в деньгах. Вспомни, где нашли женщину с детьми. Моя бабушка говорила: «Каждый будет отвечать за свои грехи».

Катя проплыла по коридору и скрылась за соседней дверью. Кармель последовала за ней.

– Только это меня и радует, – заявила Катя. – Все эти буржуи расплатятся по полной. Ох и будут их черти поджаривать на сковородке. Кому много дано, с того за многое спросится. А мне бы только попасть с Ванечкой в одно место. Он-то святой. Жизнь в бою отдал, а я умерла от болезни. Не потянут ли грехи куда дальше.

– Да какие грехи у тебя, – пробормотала Кармель и стала рассматривать комнату. – Это детская, для девочки. Её, кажется, Марфой звали. Переборщили с розовым. Полное ощущение, что засунули в торт с розочками. Кать, глянь. Девочка совсем не похожа на мать. Чёрненькая, голубоглазая, а женщина на портрете блондинка с плохо выраженным подбородком. А у ребёнка на личике выражение упрямства, подбородок квадратненький, скулы широкие.

– В папашу, наверно, – буркнула Катя. – А грехи у меня есть. В Бога не верила, думала: со смертью всё заканчивается. А оно вон как повернуло.

Кармель осознала, насколько переживает подруга, и попыталась успокоить.

– Тебе зачтутся солдатики, найденные тобой. Они за тебя вступятся.

Катя повеселела.

– Думаешь?

Комната хозяина дома разительно отличалась от прочих. Светлая мебель, на окнах жалюзи, на паркете ни единого коврика. Всё портила только вездесущая позолота и дурацкий портрет Сеченова. На нём он представал в образе дворянина восемнадцатого века. Комната мальчика походила на апартаменты отца один в один. Даже на портрете художник изобразил ребёнка в костюме, похожем на отцовский. Кармель вспомнила имя – Кирилл, вроде так Александр Григорьевич говорил. Имя, отчество его жены вспомнить не удалось.

Катя выглянула в окно, перевела взгляд на портрет.

– Оба ребёнка смахивают на отца, ничего от матери. Давай теперь обойдём владения местного людоеда. Сад исследуем, может хоть там призрак завалялся.

К вечеру, утомившись от впечатлений, разочарованные подруги появились на кухне.

– Анечка, а вы давно работаете у Сеченова? – поинтересовалась Кармель.

– Семь лет.

– Серьёзно? – Кармель оглядела её миловидное лицо, стройную фигурку. – А сколько же вам лет?

Аня поправила белоснежный передничек.

– Вы подумали: я начала работать подростком. Мне тридцать. Просто выгляжу молодо.

Кармель облизала пересохшие губы.

– У вас можно попросить чай или кофе?

– Конечно. А хотите сока?

– Давайте.

Аня сноровисто вымыла щёточкой апельсины, грейпфрут, включила соковыжималку.

– Звонил Александр Григорьевич – будет к ужину. – Девушка бросила взгляд на крохотные часики на запястье. – Через двадцать минут.

Кармель взяла тонкий высокий стакан с соком.

– Аня, получается, вы жили в семье и до рождения детей.

– В горничные меня принимала Алла Давыдовна.

Кармель разбавила сок водой из кулера.

– А кто это?

– Жена Александра Григорьевича.

– Точно. Я забыла её имя. Они хорошо жили?

Аня нахмурилась, в серых глазах промелькнула досада.

– Я не обсуждаю с посторонними личную жизнь хозяев.

Кармель вздохнула. Минуты две длилось напряжённое молчание.

– Вы знаете, зачем я здесь?

Аня села на стул, сложила руки на груди.

– Нет. Мне приказано показать вам дом. Это всё.

– Александр Григорьевич попросил меня расследовать смерть жены и детей. Для этого я использую свой метод. Думаю, он не будет возражать, если вы ответите на мои вопросы.

Горничная посмотрела на гостью пристальнее, улыбка тронула узкие губы.

– И всё же, я дождусь его указаний.

За дверью раздались тяжёлые шаги. В кухню вошёл Сеченов.

– Вот вы где? Добрый вечер, Кармель. Аня, скажите Ольге Ивановне, пусть накрывает ужин. Я поднимусь к себе в комнату буквально на десять минут, приведу себя в порядок, и мы поговорим.

Кармель проводила взглядом хозяина дома, допила сок.

– Пожалуй, я тоже переоденусь.

Она спустилась в столовую ровно через десять минут. Повар ещё расставляла блюда на столе, когда появился Сеченов.

– Спасибо, Ольга Ивановна, можете быть свободны. Кармель, давайте сначала поедим, а потом я отвечу на ваши вопросы, а вы на мои. Хорошо?

Кармель положила на тарелку тушёную рыбу и овощи.

– Боитесь поправиться? – Александр Григорьевич разрезал на кусочки бифштекс.

– Нет. Просто больше люблю рыбу. У вас, я успела заметить, собственное хозяйство. В конце участка я обнаружила корову, коз, телят, кроликов, кур.

– Гусей, уток, пару хрюшек, – добавил Сеченов. – А ещё свой огород. В наше время лучше иметь на столе своё, домашнее. В магазинах одна химия.

– То-то я не вижу на столе колбасных изделий, – не удержалась от подколки Кармель.

Лицо Александра Григорьевича окаменело. Он явно рассердился.

– Продукты моей фабрики качественные.

Кармель пожалела о сказанном, не стоило сердить хозяина.

– Не сомневаюсь.

Сеченов доел бифштекс. Ольга Ивановна забрала тарелки. Принесла блюдо с пирожными и шоколадные конфеты.

– Чай, кофе, компот?

– Чай. А вам, Кармель?

– Зелёный.

– Что-нибудь нашли в доме? – Сеченов сжал зубы, на скулах заиграли желваки.

Гостья с удивлением поняла: он изо всех сил пытается сдержать слёзы.

– В доме нет призраков. Мне не у кого спрашивать. У вашей жены есть родители, родственники?

– В живых только тётя, но она живёт далеко отсюда. Милиция уже её допрашивала, как и знакомых, друзей, подруг.

Кармель усмехнулась.

– Мне живые без пользы, вряд ли я умнее профессиональных сыщиков.

– Тогда подойдёт мать Аллы. Она умерла спустя шесть месяцев после исчезновения дочери и внуков.

– Вам уже сказали, как они погибли?

Александр Григорьевич вздрогнул, глаза потемнели от боли.

– В тканях обнаружили огромное количество снотворного. Они просто уснули. Меня утешает, что дети и Алла не мучились. На телах, вернее на том, что от них осталось, нет повреждений.

Кармель отпила глоток чая. Отодвинула от себя тарелку с пирожными. Она не могла их есть во время такой беседы.

– У вас нет предположения, почему они оказались в ста пятидесяти километрах от дома, в лесу? У вас требовали выкуп?

– Нет! В том-то и дело, никто не потребовал денег. Я по своим каналам перешерстил всех, кто мог желать вреда моей семье. Понятия не имею, почему они там очутились. – Он помассировал виски. – Завтра я сам отвезу вас на могилу тёщи. Кстати, кладбище неподалеку от моего комбината. Я покажу, как делается моя продукция.

Кармель нахмурилась: какой обидчивый богатей. Неужели ему важно моё мнение. «Может, он сам и уничтожил свою семью? Только неравнодушный убийца положит в могилы детей игрушки. Что за глупость, я сейчас выдумываю. Будь Сеченов убийцей, он не позвал бы меня».


В комнате, отведённой для неё, Кармель ходила из угла в угол, размышляя, позвонить ли Тимуру. Она успела за ним соскучиться и больше всего хотела сейчас оказаться рядом с ним. Едва пересилив огромное желание услышать его голос, отложила телефон в сторону.

– Ты заметила, что во всём громадном доме нет книг. – Катя проявилась прямо перед носом подруги, заставив её негромко вскрикнуть.

– А вдруг хозяева продвинуты настолько, что читают только электронные книги, – предположила Кармель. – Что ещё обнаружила?

– Надо же, электронные книги! Чего только люди не придумали. А наш буржуй умеет плакать. Он сидел в кабинете, держал в руках фотографию детей, а по щекам катились слёзы. Оказалось, этот Сеченов не совсем бесчувственный. Там одна стена вся увешана снимками детей, а вот фотки жены я не приметила – нигде. И это странно.

– Действительно, странно. – Кармель расстелила постель, переоделась в пижаму.

– А ещё я подслушала разговор горничной и поварихи, – похвалилась Катя.

Кармель улеглась в кровать.

– Кать, не томи.

– Ну во-первых, они не поверили, что ты здесь по делу. Решили: ты новое увлечение Сеченова. Судя по всему, наш буржуй ещё тот ходок. Оказывается, он собирался развестись с женой. А перед нашим приездом он вытурил из дому девицу, с которой тут проживал. Наверно, чтоб не путалась у нас под ногами.

– Или не ляпнула лишнее. К сожалению, твои сведения нам ничего не дают.


***


Кармель шла по узкому проходу меж могил за Сеченовым. Он остановился у памятника из чёрного гранита.

– Я похоронил Елену Семёновну рядом со своими родителями. Скоро рядом с ними лягут и мои детки, – голос Александра Григорьевича дрогнул.

Кармель обратила внимание, что он снова забыл про жену. Девушка смотрела на портрет пожилой женщины с простоватым, каким-то деревенским лицом. Дочь совершенно не походила на мать. Над головой от ветра шумела рябина, Солнечный свет сквозь узорчатую крону дерева падал на полированную поверхность памятника, пуская зайчики.

– Она не знает, что случилось с дочерью и детьми – прошептала Катя.

– Как это. Я думала: после смерти родные люди встречаются. Там. – Кармель показала пальцем в небо.

– Видимо, не всегда. Я сказала тёще Сеченова, где нашли её дочь и внуков. Елена Семёновна очень удивилась и пояснила, лет двадцать пять назад там стояла деревенька, в которой проживала её мать, и она там родилась. Алла маленькой часто гостила у бабушки. Став взрослой, она постаралась забыть, откуда родом. Елена Семёновна не понимает, кто мог знать об этом, дочь скрывала. Перед исчезновением она приехала к ней с детьми.

– Спроси. Алла опасалась кого-то? Ей угрожали?

Александр Григорьевич с удивлением слушал одностороннюю беседу.

– Вам удалось вызвать тёщу?

Кармель отмахнулась.

– Я потом вам всё поясню. Призрак может уйти в любую минуту.

Катя недовольно глянула на Сеченова, он бы обратил внимание, если бы мог её видеть.

– Нет, про угрозы Алла не говорила. Она была необычно спокойна и сосредоточена. Елена Семёновна даже решила, что она смирилась с разводом и согласилась принять отступные от мужа. Раньше она даже не желала слышать об этом. Сообщила, что хочет проведать Соню. Это тётка Аллы. Больше Елена Семёновна ничего не знает.

– Как приняла ваша жена известие о разводе? – поинтересовалась Кармель у Сеченова.

Он вздрогнул.

– Откуда вы знаете? Ах да. Вам сказала Елена Семёновна. Пойдёмте отсюда, не хочу говорить здесь.

Сеченов вывел Кармель к машине.

– Её здесь нет?

– Ваша тёща ушла.

– Понимаете, Алла не могла принять развод спокойно из-за своего характера. Она была импульсивной, даже истеричной натурой. Я больше не мог выносить её выходки и скандалы. Мне бы не хотелось вспоминать…

Кармель кинула взгляд на его мрачное лицо.

– Хорошо. Скажите, где живёт тётка Аллы? Думаю, мне нужно повидать её. – Кармель пересказала слова Елены Семёновны.

Сеченов разозлился.

– А мне она не сказала, что Алла с детьми заезжала к ней перед исчезновением. Я плохо выносил эту Соню, алчную, злую бабу, а жена общалась с ней больше, чем с матерью. Соня живёт в коттеджном посёлке под Спас-Деменском. – Он написал на листке блокнота адрес. – Хотя нет. Давайте я отвезу вас к ней.

Кармель забрала листок.

– Не стоит. Я сама съезжу. Если вы плохо ладили, она ничего не скажет.

– Тогда сделайте одолжение, пообедайте со мной на комбинате.

– Прямо на комбинате?

Александр Григорьевич усмехнулся.

– Не в цеху. На территории имеется кафе для персонала.

Кармель понятия не имела, как должен выглядеть мясокомбинат. Но её приятно поразила чистота в цехах для производства готовой продукции. Сеченов казался довольным, показывая современное оборудование, комнаты отдыха для рабочих, душевые, столовую. Территорию комбината украшали клумбы с розами и петуньей. Они пообедали в уютном кафе.

Кармель поблагодарила за вкусный обед и поднялась из-за стола.

– Мне пора. Нужно ехать.

– Мой шофёр отвезёт вас к дому. Кстати, «Ниву» привели в порядок. Вы немного подзапустили её.

– Спасибо.

К столику подошёл молодой мужчина лет тридцати. Сеченов передал ему папку с документами и, кивнув на Кармель, сказал:

– Олег, доставишь девушку ко мне домой.