Рилли находился на съемочной площадке как штатный фотограф, но в перерывах между отдельными эпизодами он успевал делать различные фотографии для прессы с Тарзаном и львами. Весь день он стоял, ссутулившись, за своей камерой, с закатанными рукавами рубашки, с растрепанными волосами, подкручивая линзы и кося глазами. Клик, клик, клик. Затвор щелкал не переставая, один кадр следовал за другим. Когда заканчивался один ролик пленки, он вставлял в аппарат другой. Потом третий, четвертый. Фрэнки наблюдала за ним и удивлялась: в работе он был другим человеком. Раньше он казался ей самоуверенным и нахальным, то есть именно таким парнем, каких она терпеть не могла и всячески избегала в пабе. Но с камерой в руках он менялся кардинально.

И притом в лучшую сторону. Ну, положим, самая важная роль на площадке отведена директору, но когда он объявляет перерыв и исчезает за новой порцией кофе и пончиков, то на пять или десять минут бразды правления в павильоне берет в свои руки Рилли. В это время все внимание актеров и команды переключается исключительно на него. И тут, по наблюдениям Фрэнки, его обычная самоуверенность превращалась в ответственность, наглость — в профессионализм. Народ на съемочной площадке беспрекословно слушался его инструкций, делал то, что он просил, доверял его мнению. Ей не хотелось в этом признаваться, но на нее произвело большое впечатление его умение управлять людьми, ситуацией, способность всего за несколько минут найти правильный ракурс для очередной фотографии. Ее поразило и то обстоятельство, что он все умел делать спокойно, никогда не выходил из себя, постоянно шутил и смеялся. Там, в аэропорту, или на балконе отеля, или на автомобильной парковке, его нахальство просто выводило ее из себя, но сейчас, наблюдая, как он легко разрешает любые трудные ситуации, умеет заставить людей расслабиться, чувствовать себя непринужденно перед камерой, она нашла его скорее привлекательным. И это несмотря на то, что делать этого ей совершенно не хотелось.

Вот если бы то же самое можно было бы сказать про нее саму. Вместо этого она чувствовала себя до такой степени непривлекательной, что дальше ехать некуда: потела, как лошадь, под прожекторами, таскала оборудование и держала над головой рефлекторы — диски серебристого металла шириной в три фута — до тех пор, пока ее руки не начинали ныть и затекать. Она чувствовала себя участницей японских соревнований на выносливость, которые она однажды видела по телевизору. Неужели это можно назвать работой? Она привыкла, что работой называется сидение в удобном кресле в офисе, в котором включено центральное отопление, походы в туалет, где можно поправить макияж, болтовня с сослуживцами возле ксерокса, персональные телефонные звонки друзьям, посещение Интернета с целью личных предпраздничных покупок, в то время как, предположительно, она занималась поисками материала для своих статей. Она подумала о своей работе в «Жизненном стиле». О своей старой работе. Она тосковала по ней точно так же, как тосковала по Хью.

— Рефлектор повыше! — Ее мысли были прерваны Рилли, который возился за своим треножником. Его голос прокатился по павильону, как мексиканская волна.

— Рефлектор поднимите повыше! — повторил кто-то в дальнем конце павильона.

— Поднимите рефлектор!.. — раздался голос с пола.

— Рефлектор, пожалуйста! — Это уже Тина со своим уоки-токи.

Фрэнки тихонько застонала. Так вот он какой, Голливуд. В полном изнеможении она еще выше вытянула над головой руки, привстала на цыпочки. Кто это назвал его Сказочным лесом?


Наконец съемка подошла к концу, и надо было отснять только последний эпизод. Все операторы снова взмыли вверх. Тарзан снова понесся по джунглям в своих фирменных шмотках и бил себя в натертую детским маслом грудь. Текст его роли был очень прост. Он имел одну-единственную гласную, протяжную и монотонную:

— О-о-о-о! О-о-о-о! О-о-о-о!..

Интересно, это трудно, так голосить?

Оказывается, довольно трудно. Через полчаса директор в нахлобученной на голову бейсболке все еще был недоволен, он сновал туда и сюда и наконец отправился за очередной порцией пончиков и кофе.

— Перерыв! — пролаял он через мегафон уже в который раз и попросил собраться вокруг него «своих людей». Словно в поединке регби, они сосредоточились вокруг заказчиков, чтобы обсудить эти самые «О-о-о». По павильону прополз слух, что, по мнению заказчиков, в этих «О-о-о» не хватало «О-хо-хо», то есть сексуальности и жизненной силы.

Через несколько минут директор появился снова.

— О’кей, прогоним еще раз с верхушки. Тарзан, нам нужно, чтобы вы давали меньше «Би-Джиз» и больше Паваротти. — Он стер с лица пот, поправил свою бейсболку и вгрызся в новый пончик. — Мне нужно, чтобы вы делали это очень серьезно.

Фрэнки наблюдала за всем происходящим со стороны. Как можно играть серьезно совершенно карикатурный характер, который издает обезьяньи вопли и целый день только тем и занимается, что лазает по деревьям? Это было выше ее понимания. Но она особенно и не старалась понимать. С ее еще не завершенной акклиматизацией она и так себя чувствовала, как живой труп. Все ее силы уходили на то, чтобы стоя не клевать носом.

— О’кей, кадр девятнадцатый… и-и-и-та-а-а-к… Мотор!!!

Тарзан пронесся по сцене, ударяя себя в грудь и испуская «О-о-о-о», достойные присуждения государственной премии.

Директор остался доволен. Эпизод был принят.

— О’кей, дело в шляпе! — заверещала Тина, которая, казалось, весь день только того и ждала, чтобы это сказать.

Начался всеобщий галдеж, хлопанье и хихиканье. Съемка была закончена.


Дело подходило к девяти вечера. С чувством громадного облегчения Фрэнки направилась к Рилли. Весь день они оба были так заняты, что едва сказали друг другу пару слов.

— Итак, вы выжили? — Он посмотрел на нее, не прерывая демонтаж своего оборудования.

— Как видите, — простонала она, падая на один из складных стульев.

Она ожидала, что он попросит ее подняться и подаст руку. Но он этого не сделал. Вместо этого он зажег сигарету, сделал глубокую затяжку и передал сигарету ей.

— Главное, не позволяйте никому видеть вас с сигаретой. Пожарники придут в ярость.

Он сел напротив нее на пол и оперся головой в стену.

— Спасибо. — Фрэнки взяла сигарету, закрыла глаза и затянулась.

Он наблюдал за ней, как она сидела на стуле, распростертая, как паук, в этом своем ужасном джемпере, руки и ноги ее свисали по бокам, и пытался вычислить, кто она такая.

— Так что же вы делаете в Ла-Ла?

Фрэнки пожала плечами и вернула ему сигарету.

— Я не знаю. Я сама все еще задаю себе тот же вопрос… — Она замолчала. Кто она такая, чтобы лукавить? Она прекрасно знает, зачем сюда приехала. — Просто нужно было исчезнуть из Лондона.

— Зачем? — Он смотрел прямо на нее.

Она отвернулась, чувствуя себя не совсем удобно. Он задает слишком прямые вопросы.

— Какой-нибудь мужчина?

— Нет! — быстро выпалила она. Слишком быстро. Она вовсе не собирается ни с кем обсуждать, что у нее случилось с Хью. И уж тем более с ним — в самую последнюю очередь она хотела бы это делать с ним.

Рилли пожалел, что об этом заговорил. Не стоило форсировать события. Только-только она начала раскрываться, и тут — на тебе! — захлопнулась снова, как болотная мухоловка.

— Ну, ладно, слушай, прости, пожалуйста. Я вовсе не собирался совать нос в твои дела…

Фрэнки посмотрела на него. Он и правда выглядел искренне озабоченным. Может быть, она в нем ошибалась?

— Ну, хорошо, если хочешь знать, да, действительно был парень… мой бойфренд, Хью… и работа. Я потеряла и то и другое в одну неделю. — Ну вот, она это сказала.

— Неприятно. — Рилли пожал плечами и раздавил сигарету башмаком.

Неприятно? Фрэнки закусила губу. Потерять пять фунтов — это действительно неприятно. Попасть под дождь без зонтика — тоже, можно сказать, неприятно. Но разве с ней случилось нечто подобное? Как он может сводить к банальности ее ситуацию и воспринимать все так поверхностно? Очевидно, он понятия не имеет о том, что может чувствовать человек в ее ситуации, и вообще не понимает, о чем она говорит. Какой дурой надо быть, чтобы подумать о нем хорошее. Разочарованная и раздосадованная, она поднялась со стула и уперла руки в бока:

— Послушайте, у вас когда-нибудь был человек, которого вы по-настоящему любили? Или работа, которую вы по-настоящему любили? Или дом, который вы по-настоящему любили? А затем внезапно вы всего этого лишились! Неужели вы даже никогда не задумывались о том, что человек при этом чувствует?

Ее реакция его удивила. Господи, кажется, он попал в самое больное место.

— Послушай, я просто хотел сказать…

— Ой, ради бога, не надо! У вас, очевидно, ни малейшего понятия нет об этом! — Она повернулась и решительным шагом направилась через павильон к двери.

— Эй, куда же ты?

— Домой. — Часть ее существа хотела как можно скорей убраться отсюда. Другая часть хотела, чтобы он позвал ее обратно. Попросил ее остаться. Она обернулась. — А в чем дело?

— А как же быть со всем этим оборудованием, его же надо упаковать. — Совершенно неправильный ответ.

Фрэнки посмотрела на него с тоской.

— Я уже потеряла одну работу, потеряю и другую. — Она снова повернулась к нему спиной и зашагала прочь.

Он наблюдал за ней, прислонившись к стене.

— Фрэнки, — пробормотал он сквозь зубы. Но это уже не имело никакого смысла. Она ушла.

Он достал из кармана джинсов зажигалку и зажег новую сигарету. Но, едва затянувшись, тут же бросил ее на пол. И вздохнул. Эта девушка начинает кружить ему голову без всяких сигарет.

ГЛАВА 17

Рита приняла известие о своей разбитой машине на удивление спокойно.

— Ну, подумаешь, это всего лишь металл, — сказала она, выйдя из дома в домашних шлепанцах из бараньей кожи и в ночнушке от Фреда Флинстона. Она посветила фонариком на заднее крыло своей «Жар-птицы», сплющенное наподобие гармошки, и пожала плечами. — Ну, подумаешь, — повторила она. — Это же не конец света.

Но после трех дней вынужденного затворничества в четырех стенах, пока машина находилась в ремонте, ее отношение к инциденту несколько изменилось. Целых три дня им с Фрэнки приходилось заниматься только тем, что перечитывать старые номера «Национального следопыта» и другую оказавшуюся под рукой американскую прессу; слушать садовника, который все дни напролет сгребал с дорожек листья, но, вместо того чтобы делать это с помощью старых испытанных грабель, решил автоматизировать свой производственный процесс и подключил к делу ужасающе шумную листьеуборочную машину; постоянно что-то жевать, чтобы хоть как-то скрасить свое унылое существование, и смотреть по телевизору «Е» — «американское развлекательное шоу номер один», которое шло каждый вечер практически без перерыва. Время тянулось бесконечно, дни казались однообразными и беспросветными. Но у них не было другого выхода. Таков был единственно возможный способ существования в Ла-Ла тех несчастных, которые оказались в этом городе без машины. Не то чтобы здесь кому-то нарочно могла прийти в голову мысль жить без машины. Таких идиотов здесь и не было — за исключением Риты и Фрэнки.

К субботе Рита почувствовала, что с нее довольно.

— Все! — воскликнула она. — Еще парочка «Правдивых голливудских историй», и я сойду с ума!

Она щелкнула дистанционным пультом управления, выключила телевизор и посмотрела на Фрэнки, которая сидела рядом с ней на софе, чесала уши Фреду и Джинджеру и читала объявления о косметической хирургии в «Еженедельнике» Ла-Ла — местной бесплатной газетенке. По всей видимости, на следующей неделе в городе намечалась грандиозная рекламная акция: «Две операции по цене одной». Газета пестрела объявлениями: «Если вы хотите увеличить свой бюст…»; «Если вы желаете избавиться от лишнего жира на бедрах методом липосакции…»; «Позвольте себе подтяжку лица или изменение формы носа и насладитесь скидкой в 2000 долларов» и так далее. Больше всего Фрэнки заинтриговали специально рекламируемые операции по «увеличению пениса» и «возвращению девственности», что можно было понимать как угодно. Очевидно, в этом городе постная и обезжиренная диета только на первый взгляд пользовалась такой уж популярностью, а на самом деле в ходу было гораздо больше всяких остреньких и сладеньких блюд.

— Мне просто необходимо выйти из дома! — стонала Рита, не уточняя, для каких именно целей. Затушив сигарету, она поднялась с дивана и начала смотреть в окно. А там одна из ее озабоченных сохранением окружающей среды соседок занималась тем, что прилежно вытряхивала свой мусор в специально поставленные для этих целей многоразовые контейнеры. Но, совершив столь сознательную акцию, она прыгнула в свой далеко не экологичный, энергонесберегающий, воздухозагрязняющий могучий внедорожник и с ревом выкатила на улицу. Рита отвернулась от окна и подошла к столу. Там она сделала глоток из своей чашки с остывшим быстрорастворимым «Нескафе», скорчила гримасу отвращения и отодвинула чашку в сторону. — Кроме этого, мне нужно выпить нормального, хорошего кофе!