Бросив ключи в серебряную пепельницу на журнальный столик, она забралась с ногами на диван. Фред лениво открыл один глаз и, не меняя своей величественной позы, потянулся к ней своей мохнатой лапкой. Всегда гораздо более экспансивная, Джинджер вскочила на ноги, выгнула спинку, широко зевнула и только потом деликатно перебралась на голые колени Фрэнки. Уткнувшись своим маленьким мокрым носиком в ее шею, она начала мурлыкать. Как правило, Фрэнки в ответ нежно поглаживала обеих кошек по спинкам, чесала им за ушками, под обросшими жесткой шерстью подбородками, играла с их бархатными лапками. Но на этот раз она этого не сделала. Не в силах двинуться, она, как мертвая, лежала на подушках и невидящими глазами смотрела в пространство.

Ее начали душить непроизвольные рыдания, из распухших глаз снова полились слезы. Меньше всего на свете она ожидала того, что с ней произошло! Они никогда не ссорились, то есть по-настоящему не ссорились, разве что по поводу самых дурацких предметов, вроде того, чья очередь идти в ванну или кто использовал последний рулон туалетной бумаги. И сексуальные отношения их протекали вполне нормально. Или она так думала, что нормально. Она почувствовала, как в ее желудке начинает расти ком. О господи (тут она кое-что припомнила), только не говорите мне, что все дело в этой ерунде! Все, что угодно, только не это! Да, она действительно не выносила люстр. Не то чтобы у них была настоящая люстра, но все-таки на потолке висел один из тех белых китайских фонариков, которые продаются в магазине «Товары для дома» за пять фунтов, и Хью его обожал.

Фрэнки съежилась от ужаса, в голове ее пробегали мысли, как отравленные дротики: одна ужаснее другой. Может быть, все дело в одной детали: Хью любил целовать ее в шею и покусывать за мочки ушей. Он был вообще крупным специалистом по мочкам. Может быть, его эрекция была искусственной? Просто имитацией? Притворством? В конце концов, женщины же могут сымитировать оргазм, почему же мужчины не могут искусственно вызвать у себя эрекцию? А может, все было еще хуже, и он воображал ее во время акта кем-то другим? Например, Сьюзи из бухгалтерии или этой новой временной служащей с французским акцентом, которая постоянно покупала ему круассаны? О господи, только не говорите мне, что он с ней трахался! Что творил с ней всякие штучки за офисными шкафами! Чем больше она думала об этом, тем яснее вспоминала, каким странным было его поведение последние несколько недель. Отчужденный, невнимательный, он как будто все время что-то держал в уме. Черт подери, какой же идиоткой надо было быть, чтобы этого не замечать! Она-то полагала, что он обдумывает детали женитьбы, а он все время раздумывал о разрыве!


В довершение всего — как будто у нее и так было мало несчастий — ей теперь следовало подумать о новом жилье. Но как? Если бы у нее была работа, то она бы тут же начала поиски, но как на стандартное пособие по безработице снять комнату за две сотни фунтов в неделю в квартире-двушке? Правда, всегда оставалась возможность обратиться к друзьям и напроситься к ним на диванчик. Но она тут же отбросила эту мысль. Кому охота давать приют вечно ноющей, стенающей неудачнице, какие бы симпатии она ни вызывала у других людей. Это значит, что оставался вариант с родителями. Но их она тоже не хотела беспокоить. Ей уже двадцать девять лет, и она должна сама решать свои проблемы, а не бежать домой и плакаться в чью-то жилетку, как будто она снова превратилась в маленького ребенка и не может самостоятельно совладать с яйцом и ложкой или попасть фантиком в расписную коробочку.

Ее старики теперь несколько сдали — отцу в следующем мае стукнет семьдесят два, да и мать от него недалеко ушла. После пятидесяти лет совместной жизни они все еще пребывают в счастливом браке. Мать всегда любила рассказывать историю о том, как они впервые встретились с отцом в танцевальном зале на курорте Блэкпул, а потом, когда через полгода они поженились, то вальсировали в церкви и танцевали фокстрот на свадебном приеме. Но лучшая история ее матери, которую она повторяла охотнее всего, касалась того, как в сорок лет она вдруг почувствовала себя плохо. Испуганная, она ожидала увидеть в истории болезни слово на букву К («канцер»). А вместо этого — и это место в рассказе доставляло ей наибольшее удовольствие — она увидела там слово на букву Б («беременность»). Ни о каких приготовлениях к смерти дальше не могло быть и речи: она была четыре с половиной месяца беременна Фрэнки, и, следовательно, разраставшаяся в ней опухоль имела самый доброкачественный характер.


Закрыв лицо руками, Фрэнки снова начала плакать, и ее тихие слезы постепенно перешли в громкие конвульсивные рыдания. Фред и Джинджер смотрели на нее с изумлением, замешательство прочитывалось в их мерцающих янтарным блеском глазах. Кошачья шерстка постепенно пропитывалась ее слезами, а лицо распухло и покрылось красными пятнами. А потом наступил такой момент, когда она уже не могла больше плакать.

Всхлипывая и тяжело дыша, она утерла нос рукавом своего нового жакета, измазала его соплями и слезами и, осторожно поднявшись с дивана, прошла, шатаясь, через гостиную к окну. Прижавшись липкой щекой к приятной прохладе стекла, она смотрела вниз на улицу, почти неосознанно надеясь увидеть там Хью, как он заворачивает за угол, поднимается по ступенькам лестницы, подходит к двери. Но улица была пуста, и на ней ничего не было видно, кроме рядов припаркованных машин и отвратительной груды опавших осенних листьев.


Она не помнила, сколько стояла в таком положении, прежде чем заметила вспыхивающий огонек автоответчика, лежащего рядом с ней на столе. Несколько минут Фрэнки на него просто смотрела, не понимая, что значит этот мерцающий свет. Потом догадалась, в чем дело, и нажала кнопку «Пуск». Раздался шуршащий звук перематывающейся кассеты, потом щелчок, потом голос Риты с ее характерным ланкаширским акцентом, громкий и близкий, наполнил комнату.

«Привет, Фрэнки, это я. — Рита почти кричала. Казалось, она говорит по мобильному телефону из Лондона. — Я тут машину купила… с открытым верхом… и еду теперь по Западному району… так что не знаю, как тебе меня слышно… Просто я хочу еще раз поздравить тебя с днем рождения. Я посылала тебе е-мейл, но ты его, кажется, не получила, по крайней мере от тебя ни слуху ни духу. Я даже не знаю, где ты сейчас находишься… может, классно проводишь время со своим Хью в каком-нибудь шикарном ресторане… Ах ты, счастливая сучка! — Голос Риты был прерван гудком автомобиля. Из телефона раздались ее ругательства. — Черт подери, эти придурки вообще не смотрят, куда едут! — Снова гудок автомобиля. — Убирайся с дороги! Ой, прости, это я не тебе. Тут какой-то идиот на «Роллс-ройсе»… Ой, не бросай трубку. Кажется, это Род Стюарт. — В телефоне раздалось тоненькое хихиканье Риты. — Знаешь, давай сменим тему. Когда ты ко мне приедешь? Уже три месяца прошло, как ты обещала это сделать. Неужели ты не можешь оторваться от своего обожаемого Хью даже на пару недель? Все слушаешь, как он заливает тебе про любовь и разлуку? Как его сердце разрывается и все такое прочее… — Раздался скрежет тормозов. — О, черт, что же это такое? (Пауза.) Слушай, сюда, кажется, едут копы. Мне лучше убраться. Пока». — Раздался звук поцелуев, и телефон смолк.

Фрэнки услышала звук перематываемой пленки. Эта сумасшедшая, добродушная болтушка Рита! Ее так часто в жизни кидали и били, а она не обращала на это внимания и продолжала упорно карабкаться на поверхность. Но у Фрэнки нет лучшей подруги, которая помогла бы ей выбраться на поверхность. Рита сейчас находится по другую сторону Атлантики. За тысячи миль отсюда. То есть именно там, где ей больше всего хотелось бы сейчас оказаться. За тысячи миль от всего этого кошмара, в который превратилась ее жизнь…

Спонтанно родившуюся идею предстояло еще хорошенько обдумать, но ее эмбрион уже рос, рос и, наконец, попутно привел в действие какие-то неожиданные внутренние соки, от чего Фрэнки почувствовала себя увереннее. Выброс в кровь эндорфинов породил решимость действовать и бросить вызов судьбе. Черт с ним, с Хью. Черт с ним, с журналом «Жизненный стиль». И черт с ним, с фактом, что ей уже почти тридцать. Она не собирается сдаваться и покорно подбирать все камни, которые были в нее брошены за последнюю неделю. Она будет действовать. Постарается во что бы то ни стало снова взять под контроль свою жизнь.

Вытерев глаза, она подняла телефон и набрала номер Риты. Никто ей не ответил, но Фрэнки оставила голосовое сообщение. Рита постоянно приглашала ее в Лос-Анджелес. Ну что ж, теперь она собирается принять ее приглашение. Ум ее работал уже в другом режиме. Если Хью говорит, что ему нужно пространство, — ну что ж, он его получит. Она очистит ему жизненное пространство на ширину в шесть тысяч проклятых миль.

ГЛАВА 7

С глухим стуком шасси «Боинга-747» дотронулись до полотна посадочной полосы, после чего самолет начал резко и шумно тормозить и его затрясло на вполне земных и очень чувствительных для пассажиров кочках бетонного полотна аэродрома. Этот удар и тряска вывели Фрэнки из глубокого забытья, наполненного какими-то обрывками сновидений. Открыв глаза, она долго всматривалась в пространство перед собой, пялилась на солнечный свет за овальными иллюминаторами, освещающий ее лицо яркими полосками. Слабая после почти десятичасового перелета и почти непрерывного состояния бесчувственности, она некоторое время недоуменно хлопала глазами, пытаясь сосредоточиться на происходящем. Несколько мгновений она не могла понять, где находится и что с ней происходит, затем внезапно услышала громкий голос пилота Британских авиалиний, сообщивший через громкоговоритель:

«Калифорнийское время 12.30, температура за бортом 87 градусов по Фаренгейту. Леди и джентльмены, добро пожаловать в жаркий и солнечный Лос-Анджелес».

Лос-Анджелес! Вжавшись в свое кресло, Фрэнки снова выглянула из иллюминатора. Небо куталось в марево из солнечного света и смога, здание аэропорта искрилось на солнце, как чудесное видение. Но оно не было видением. Оно было реальностью. Фрэнки действительно приехала в Лос-Анджелес.

Постичь этот факт было очень трудно. Только вчера вечером она еще находилась в Лондоне, рылась в ящиках стола, полных всякого сентиментального хлама — старых билетов в кино, пробок из-под шампанского, сухих розовых лепестков от прошлогодних валентинок, — и пыталась не давать волю слезам, листая страницы фотоальбомов. Всего несколько часов назад она позвонила в круглосуточную службу заказа билетов Британских авиалиний, сверила свои почти иссякшие кредитные карты и купила билет до Лос-Анджелеса. Потом вытащила из-под кровати весьма заслуженного вида чемоданы и торопливо набила их своей разношерстной одеждой, туфлями и еще бог знает чем.

На рассвете ее разбудил гудок такси с улицы. Она столь же торопливо заперла дверь квартиры, положила ключи в почтовый ящик и проворно забралась на заднее сиденье автомобиля. В Хитроу она прибыла, когда регистрация только начиналась. Одетый в униформу персонал аэропорта встретил ее с заспанными глазами, тщательно скрытыми за килограммовыми масками из туши для ресниц, румян и прочей косметики. Фрэнки без колебаний подписала чек и выкупила свой билет. И тут только адреналин перестал поступать к ней в кровь, и она смогла остановиться и подумать о том, что она здесь делает. Конечно, это было классно придумано — упаковать вещи и броситься очертя голову в Лос-Анджелес. Поступок, безусловно, сильный, решительный. Он говорит о ней, как о сильном, инициативном человеке, не желающем раскисать и сдаваться без борьбы. Впору ей теперь запеть вслед за Глорией Гейнор «Я буду жить!» без всякого караоке. Но если уж она такая сильная и храбрая, то почему сейчас она чувствует себя так, как будто у нее разрывается сердце?


— Убедительная просьба ко всем пассажирам оставаться на своих местах и не расстегивать ремни до тех пор, пока на табло не погаснет предупредительная надпись!

Но неистовые призывы стюардессы уже никто не слушал, как будто неуправляемая толпа в салоне самолета состояла из двухсот пятидесяти тугоухих людей. Как посаженные в клетку звери, возбужденные и нетерпеливые пассажиры начали вскакивать со своих мест, судорожно сгребать свой ручной багаж и, толкаясь и давя друг друга в проходах, прокладывать себе дорогу к выходу, надеясь оказаться на свободе хотя бы на одну живительную секунду раньше соседа.

Глядя на это столпотворение с безопасного места своего сиденья, Фрэнки заметила знакомую соломенную шляпу, плывущую над потоком людских голов где-то впереди салона. Ага, это тот самый наглый американец. И на этот раз решил всех растолкать и пробиться к выходу первым.

Отвернувшись, она снова взглянула в окно. В отличие от других, она вовсе не жаждала покидать самолет. Если вчера вечером, когда она была в шоке и в слезах, побег в Лос-Анджелес казался ей спасительной идеей, то сегодня она уже чувствовала себя, как с перепоя, и уже не была так сильно уверена в своем решении.