Я потрясенно молчала.

– Так что ты обо всем этом думаешь, Варя?

– У меня просто слов нет! Знаешь, кажется, я опять начинаю верить в везение!

Глава 4

Манекенщица Зина Карнаухова, с которой мне предстояло делить квартиру, не понравилась мне с первого взгляда. Я ей – нетрудно догадаться – тоже. Почему-то мне всегда казалось, что все манекенщицы – хрупкие заоблачные красавицы, в присутствии которых хочется расправить плечи, втянуть живот и грустно сказать себе, замарашке, что внешность – это все-таки не самое главное. Зина же казалась вполне земной. Она была похожа на больную двусторонней пневмонией. Высоченная, тощая, безгрудая, немного длинноносая, Зинка ярко красилась и носила черные обтягивающие платья. Почему-то ей казалось, что в этих платьях она выглядит стильной, как голливудская красавица пятидесятых годов. В ее гардеробе я насчитала восемь примерно одинаковых платьев цвета крымской ночи. В них она выглядела еще выше и еще худее.

– Я модель, – томно представилась она, беззастенчиво меня разглядывая.

Наверное, ей было чему удивиться. Моя сумка с немногочисленными пожитками осталась в клубе «90-60-90». В первые месяцы московской жизни у меня даже одежды не было. Жалостливый Вилли Федоркин подкинул мне кое-что из своего гардероба. Как я уже заметила, он, к сожалению, испытывал слабость к ярким цветам и экстравагантным фасонам. С его легкой руки я стала обладательницей оранжевых джинсов, нескольких облегающих футболок из репертуара классического фрика, растрепанной белоснежной шубки из искусственного меха. Естественно, Зинаиде, не вылезающей из своих жутких черных нарядов, я казалась непоправимо вульгарной.

– Я танцовщица, – весело отрекомендовалась я новой соседке.

– Думаю, я надолго не задержусь в этой квартире, – протянула она, – у меня намечается несколько выгодных контрактов. Надеюсь после Нового года уехать в Париж.

Когда она впервые это сказала, я ей, признаюсь, немного позавидовала. Откуда мне тогда было знать, что похожая на узника Освенцима Зинка собирается в Париж каждый Новый год – и пока ни разу в столице европейской моды не побывала.

Но тогда мне, наивной, она казалась почти звездой. Ее жизнь была так не похожа на мою. Хотя Зинка тоже в свое время приехала в Москву издалека. Восемь лет назад она выиграла провинциальный конкурс красоты, подписала контракт с модельным агентством и приехала покорять столицу. Пока Москва осталась вершиной непокоренной, но Зина с упорством альпиниста продолжала невозмутимо карабкаться вверх.

Моя соседка отчаянно хотела прослыть особой светской. Она постоянно моталась на какие-то вечеринки, она непринужденно упоминала названия самых модных закрытых клубов, она жонглировала именами звезд в уменьшительно-ласкательной интерпретации («Вот мы давеча с Андрюшей Макаревичем…» или «Ужас, в гостях у Славки Зайцева так напилась»). И я верила, что моя соседка и в самом деле знакома с вышеупомянутыми персонами.

Жили мы с Зинкой в однокомнатной норке на 16-й Парковой улице. Я спала на продавленном, скрипящем диване, Зинаида ютилась на раскладушке, которая была ей мала, – наверное, создатели этой разновидности мебели и не подозревали, что на раскладушке когда-нибудь будет спать высоченная без пяти минут топ-модель.

Зинка была жуткой неряхой. Не представляете, как это меня раздражало. Строгая тетка приучила меня к порядку – она отчитывала меня даже за оставленный в раковине стакан. Зина же вообще, кажется, не подозревала, что посуду необходимо хотя бы иногда мыть. Она разгуливала по квартире в уличных туфлях. Сток в раковине был забит ее крашенными в гламурно-белый цвет волосами (от краски волосы у Зинки совсем испортились и выпадали пучками). Раздеваясь, она бросала одежду прямо на пол. Сколько раз, проснувшись, я с отвращением наблюдала такую картину: Зинаида ползает по полу в поисках колготок. Вытащив из кучи несвежего тряпья очередные, она подозрительно обнюхивает капроновые пятки, пытаясь таким способом определить степень заношенности колготок. Сколько раз я пыталась ее воспитывать – все без толку. Нет, она не пыталась специально меня разозлить. Она искренне недоумевала, почему я возмущаюсь. «Оставила на кухонном столе грязные трусы? Подумаешь, я же выпила много, лень было стирать. Да ладно тебе, Варька, не дуйся, не будь занудой!»

Зинаида вела богемный образ жизни – спала до полудня и тусовалась ночи напролет. Работала она далеко не каждый день. Иногда, правда, вскакивала с утра пораньше, чтобы отправиться на очередной кастинг. Но вообще-то моя соседка в модельном мире особенным успехом не пользовалась. В основном ее ангажировали для показа одежды в ночных клубах – работа необременительная, но малооплачиваемая и непрестижная.

Я казалась Зинке рабочей лошадкой.

Не прошло и двух недель, как я осознала смысл Алисиных слов о том, что в Москве ничего не дается задаром. Вилли Федоркин познакомил меня со своим продюсером Олегом Токаревым. Меня приняли в группу и положили оклад двести долларов. Сначала я обрадовалась, деньги казались огромными. Однако первая же вылазка в московские магазины несколько охладила мой пионерский пыл. Я с грустью поняла, что превратиться в светскую модницу в ближайшее время у меня не получится. Да и времени модничать у меня не было. У Вилли Федоркина был жесткий график репетиций, к которому я долго не могла привыкнуть. Каждое утро в десять часов я должна была являться в специально арендованный танцкласс, где со мной и Вилли занимался хореограф. Через два месяца меня впервые выпустили на сцену. Произошло это в задрипанном окраинном клубе, где Вилли Федоркин пел в сборном концерте.

А потом в нашей группе появилась еще одна танцовщица – Наталья, о которой я вам в подробностях расскажу немного позже. Она была особой настолько колоритной, что вполне заслуживает отдельной главы.

Итак, моя жизнь наконец устаканилась. Я осела в Москве, у меня были работа и квартира, постепенно я обзаводилась новыми вещами и новыми привычками. Я перестала бояться метро. У меня появились друзья. Иногда меня даже приглашали на какие-то светские мероприятия. Почти каждый месяц я почтовым переводом посылала тетке деньги. Она ни разу не выразила желания навестить заброшенную родственницу. Да и мне совсем не хотелось возвращаться домой. На праздники мы обменивались красочными открытками с ничего не значащими пожеланиями – тем наше общение и ограничивалось.

Вилли Федоркин не обманул – мы действительно поехали на гастроли по Европе. Не знаю, насколько его песни могли заинтересовать эмигрантов. Я же еще ничего не рассказала о репертуаре Федоркина, который был весьма специфическим. Чего стоят только названия композиций – «Первый аборт», «Твой двойной оргазм», «Целлюлит». Я искренне не понимала, кому может быть интересен этот псевдоюмор ниже пояса, но у Вилли время от времени даже объявлялись какие-то поклонники. Правда, он пока и близко не подошел к желанному статусу звезды.

А на европейских гастролях я познакомилась с мужчиной, который испортил всю мою дальнейшую жизнь. Но и об этом немного позже.


Прошло два года. Вот что представляет собой моя жизнь в данный момент. Я по-прежнему танцую в группе Вилли Федоркина – он так и не стал звездой, но все еще надеется на это. И по-прежнему живу в квартирке на 16-й Парковой улице с манекенщицей Зинкой, которая так ни разу и не побывала в Париже.


О нашем коллективе стоит рассказать отдельно. Разумеется, главной персоной в нем является Вилли Федоркин, все остальные относятся к его немногочисленной свите. Вилли – жеманный блондин лет тридцати, самая большая жизненная трагедия которого – ранняя лысина да маникюрша-идиотка, случайно порезавшая ему палец. Он любит томно рассуждать о новой прическе певицы Мадонны и моде на пирсинг пупка. Я отношусь к Вилли немного снисходительно, несмотря на то что именно ему я обязана своей неплохо сложившейся жизнью.

Вилли любит привлекать к себе внимание немыслимыми нарядами (видимо, потому, что больше ему выделиться нечем). Оранжевые штаны с блестками, прозрачные рубашки, блестящие лакированные ремни с пряжками в виде готовых к поцелую губ, какие-то немыслимые разноцветные кардиганы. За глаза мы называем Федоркина «Пидоркин». Надеюсь, не надо объяснять почему.

На самом деле Вилли такая же наемная рабочая сила, как и я. Заправляет карьерой Пидоркина продюсер Олег Токарев, невысокий брюнет с загорелым подвижным лицом, чем-то смахивающий на Адриано Челентано. Цепкий, талантливый бизнесмен, он мог бы, наверное, добиться фантастических высот, если бы в свое время прочно не подсел на кокаин. Я не сразу догадалась о том, что мой работодатель – наркоман. Сначала Олег показался мне просто необыкновенно веселым и жизнерадостным человеком. Меня он приветствовал словами: «Какая красавица! О, как хорошо, что ты нашел эту девушку, Вилли!! Это же самая лучшая девушка на свете!!!» Я даже немного смутилась от такой искренней демонстрации дружелюбного отношения. Каково же было мое удивление, когда на следующий день Олег едва поздоровался со мной, а на мой невинный вопрос: «Как дела?» – рявкнул в ответ: «Ты что, не видишь, что я занят, мать твою?!» И только потом Вилли объяснил, что эмоциональное состояние Олега Токарева напрямую зависит от наличия денег на «кокс». Есть наркотик – он весел и игрив, как щенок лабрадора. Нет наркотика – у него черная депрессия.

Наверное, именно стойкая зависимость от «веселящего порошка» и вселила в продюсера непоколебимую веру в большое будущее творческой единицы под названием «Вилли Федоркин». Лично на мой взгляд, «песнопения» спасшего меня Вилли озадачили бы даже склонных к анархизму подростков. Уж слишком физиологичны его тексты. Но Токареву нравится, вот и находит он спонсоров на очередной федоркинский клип.

Кордебалет – это я и еще Наташка, которую приняли в группу на вакансию моей полной противоположности. Я брюнетка, а она – ожившая блондинистая Барби, обладающая слишком кукольно-выверенной внешностью, чтобы считаться настоящей красавицей. Наташке недавно исполнилось пятнадцать лет, и я кажусь ей старухой. Несмотря на демонстративно грубоватую манеру поведения, Натка мне импонирует. Выглядит она моей ровесницей. У нее было больше мужчин, чем у меня. Она любит шокировать окружающих своей сексуальной раскрепощенностью. Курит, как боцман. И мало кто догадывается, что наша Натка еще учится в школе. Разумеется, в экстернате, потому что с нашим безумным графиком едва ли можно стать отличницей.

Она едва ли отличит тангенс от котангенса. Зато Наташка умеет: филигранно сворачивать косячки (одно по-обезьяньи ловкое движение ухоженных пальчиков – и кусочек папиросной бумаги и горстка сушеной конопли превращаются в тугой joint); проникнуть в модный ночной клуб, с гордым видом минуя фейсконтроль; выдавать сумку из кожзаменителя за эксклюзивную продукцию от «Луи Виттон»; копировать «лунную походку» Майкла Джексона; «развести» заинтересовавшегося ее юными прелестями мужчину на покупку куртки из стриженой норки, а потом вытаращить на него голубые глаза и возмущенно заявить: «Подняться ко мне на кофе?! Да за кого вы меня принимаете? Я девушка приличная и не принимаю у себя ночных гостей… И вообще, мне пятнадцать лет, могу паспорт показать!»; не влюбляться в мужчин, с которыми спит.

По-моему, не такой уж плохой багаж для пятнадцати лет. А тангенс с котангенсом – да кому они, если разобраться, нужны!


Воскресенье, девять часов утра. Все нормальные люди (включая мою соседку по квартире Зинаиду) сладко спят. Ну в крайнем случае бессмысленно смотрят какую-нибудь благостную телепередачу или дремлют над чашечкой ароматного кофе.

Я же выхожу из дома и сажусь в трамвай. Наш новый хореограф, женщина по имени Стася, ни с того ни с сего решила собрать нас на спонтанную репетицию. Она, видите ли, придумала новое пластическое оформление для песни Федоркина «Твой двойной оргазм».

Не знаю уж, где Токарев ее откопал. Сама Стася отрекомендовалась как лучший балетмейстер города, много лет по контракту работавший в Париже. Но по некоторым дошедшим до нас слухам, Стася десять лет танцевала стриптиз в каком-то третьесортном парижском кабаре. Кувыркалась на скользком от чужого пота шесте. А теперь туда же – большой начальницей себя возомнила.


Я приезжаю в танцкласс с опозданием на пятнадцать минут. И туг же попадаю в лапы по-утреннему злобной, непроспавшейся Стаси, физиономия которой без мейк-апа выглядит несвежей. Вот что косметика делает с женщиной. Еще вчера вечером наш хореограф была похожа на томную фарфоровую статуэтку – глаза подведены, щечки румяные, как у купеческой дочки. А сегодня ее кожа тусклая и желтая, как поношенный лыжный ботинок.

– Из-за таких неорганизованных людей, как ты, мы теряем кучу денег! – принялась с ходу возмущаться гарпия. – Знаешь, сколько стоит аренда танцевального зала? Ты опоздала на репетицию, и зал простаивает!

Прежде чем ответить, я мысленно досчитала до пятнадцати. Очень действенный прием, если не хочешь невзначай сорваться на хамство.