- Когда планируется наступление? В ближайшее время?

 - Нет. Приказа об этом не было, я бы знал. Скорее в июне, возможно в конце.

 - Точнее? Точная дата!?

 - Не знаю. Не знаю! Честное слово!

 - Врешь?!

 - Нет, правда, не знаю! Клянусь! Не могу говорить, дышать тяжело, мне плохо.

 - Катя, воды принеси!

 - Ваши хлопцы, меня подрезали…

 - Зачем бежать пытался? Еще и гранату достал?

 - Они стрелять начали, я бежал, потом ничего не помню. Меня ударили ножом…

 Выбившись из сил я уже простонал:

 - Я устал, дайте мне умереть спокойно.

 - Умереть говоришь? Это можно, - майор наставил на меня пистолет.

 Я замолчал, ожидая, что сейчас он выпустит пулю и на этот раз мне пощады не будет. В конце концов, меня уже допросили и вряд ли ему еще что-нибудь от меня нужно. Но выстрела не следовало. Чтобы его не смущать, я отвернулся и опустил глаза.

 - Сейчас наверное мои мучения закончатся, надеюсь что это мгновенно… - подумал про себя.

 Посмотрев на меня, майор вдруг убрал свой «тт» и спрятал его за пояс.

 - Хорошо, с вас достаточно. Ладно, живи...  Вы действительно немец?

 - А что, не похоже?

 - Русский откуда так знаешь? В Абвере обучали?

 - Нет, от бабушки.

 - Ты что, мне сказки решил рассказывать?

 - Сказки? Я же не Ханс Христиан Андерсен.

 Савинов рассмеялся, капитан тоже.

 - Интересно, что у тебя за родня. Кто родители?

 - Отец у меня немец, дед – поляк, а бабушка русская, из Одессы. Они в семнадцатом, уехали из России.

 - Из Одессы?! Оно и видно. Откуда еще такие берутся?

 Обоих разбирает смех, ну ржачь  просто дикий!

 - Ладно, разберемся еще, что с вами делать, - заключил Савинов.

 Нахлобучив на лоб фуражку, одернув ремень, майор с капитаном вышли.


 После допроса я плакал. Плакал от боли, собственного бессилия, унижения и позора который мне пришлось пережить. Вошла Катерина и уставилась на меня. Она стояла молча и смотрела. Мне стало ужасно стыдно, я вовсе не хотел показывать своих слез.

 - Ты что плачешь? - спросила она.

 Я не ответил, только отвернулся и закрыл лицо одеялом. Девчонка все равно продолжала пялиться на меня! Не выдержав, я уже закричал:

 - Не смотри! Оставь меня!!!


 Катерина немедленно вышла, после чего вошел доктор. Он тоже посмотрел на меня, но допытываться не стал, только сказал:

 - Ладно Катя, оставь его пока. Пойдем, пусть успокоится.

 Все что мне было нужно в этот момент, этот то что бы меня оставили в покое.


 Минут двадцать, я лежал неподвижно, уставившись в потолок. Мне было плохо, рана заныла, вернулась боль, которая острым кинжалом отдавала в плечо и в левое предплечье.

 В комнату снова вошла Катя.

 - Ну что, развязали тебе язычок? – съехидничала девица.

 - Отстань. Тебе то что?

 - Так тебе и надо! – продолжала она с явной издевкой.

 Я передразнил ее, скорчив рожу и показав язык, отвернулся и сделал вид что обиделся.

 - Злая, змея подколодная. Ведьма! – подумал я про себя. – Итак  тошно, она еще издевается!

 Катя снова бросила взгляд на валяющуюся шоколадку. Не выдержав, она схватила ее и вонзила в нее свои зубки. Аж до дури в глазах! Как будто вообще ничего вкуснее в жизни ни ела. Тут она и попалась!

 - Ты же не х-хотела?

 Девица покраснела, как спелая ягода. Видно, что ей было стыдно, но ничего поделать с собой она не могла.

 - Возьми ты эту шоколадку. Мне не жалко, я и так его наелся, что даже тошнит.

 На что, демонстративно надкусив еще один кусок шоколадки, она гордо вздернула свой курносый нос и выдала следующую фразу:

 - Назло врагу! - после чего она хлопнула дверью и вышла.

 Чем снова меня рассмешила, аж до слез и до дикой истерики! Только вот смеяться я не мог, итак все болело.

 - Как он? – спросил доктор Катю.

 - Уже лучше.

 - Истерика прекратилась со слезами? Сопли высохли?


 Доктор заглянул в палату и пристально посмотрел на меня.

 - Досталось? - спросил он.

 - Ничего, все в порядке. Я просто устал, – ответил я с грустью.

 - Самочувствие нормальное?

 - Больно... рана болит.

 - Обезболивающее надо? Укол?

 Я кивнул.

 - Если можно…

 - Я вам сделаю сейчас перевязку, сделаем обезболивающий и успокоительный. Согласны?

 Я молча кивнул, мне сделали перевязку.

 Рана была зашита, но я заметил, что сбоку из тела торчит какая-то резиновая трубка.

 - Что это? - задал я вопрос.

 Доктор объяснил, что это дренаж и он мне необходим, через него мне также шприцом вводили антисептик.


 Через какое-то время, снова вошла Катя, сделала мне укол, потом принесла чашку.

 - Пей.

 - Что это?

 - Молоко. Парное, еще даже теплое.

 Я выпил, после чего закрыл глаза и уснул, не знаю, сколько проспал, вздремнул ненадолго. Услышал шаги, потом чью-то речь за стеной. Как оказалось, в санчасть зашел зам комдива.

 - Здравствуйте!

 - Здравствуйте!

 - Где раненный, тот «фриц», которого принесли?

 - Здесь лежит. Только что майор Савинов был, с капитаном, недавно ушли.

 - Ясно.

 Полковник прошел в палату, Катя сидела возле меня.

 - Здравствуйте Владимир Николаевич!

 - Здравствуйте, – он посмотрел на меня, окинув оценивающим взглядом, как мне показалось свысока, ни то презрительным, ни то снисходительным. – Это что, и есть наш пленный?

 - Да, он самый.

 - Ну-ну! Уже допросили, как я полагаю?

 - Так точно, только что вышли.

 - Ну что ж, ладно, – еще раз смерив меня своим пронзающим взглядом, он вышел.

 - Кто это? – спросил я у Кати.


 Как выясниться позже я попал в одну из советских дивизий, входивших в состав 13-й армии, точнее в 15-стрелковую под командованием генерал-майора, на тот момент Слышкина Афанасия Никитовича,(позже, полковника Джанджгавы Владимира Николаевича, с 26.06.43 по 14.07.43 г).

 Перед уходом, зам комдива перекинулся словом с доктором.

 - Ну что, какой прогноз? Жить будет?

 Доктор закурил.

 - Не знаю, – пожал плечами. – В ближайший день два видно будет, все может быть, сейчас не скажу. Если ни каких осложнений не будет.


 Глава 25


 Майор Савинов и капитан Колесов, явились в штаб дивизии, там собрались еще офицеры.

 - Только что в санчасть заходил, хотел вас застать! – ответил зам комдива.

 - А мы сюда заходили, Вас нет!

 - Разминулись значит, я к вам заходил, сказали в санчасти. Посмотрел я на этого «фрица», видал, что за птица. Ну что, допросили, товарищ майор?

 - Так точно.

 - Личность установили?

 - Да. Краузе Ганс Вильгельм - лейтенант,  22 года, офицер 258-й немецкой пехотной дивизии, подразделения разведки. Состояние у него конечно тяжелое, показания давал с трудом, но кое-что все же удалось выбить. На русском говорит хорошо, мне даже переводить не пришлось, он сам оказывается переводчик!

 - Вот как? Что, в самом деле, так хорошо говорит на русском?

 - Ну, как мы с вами, разве что акцент небольшой. Говорит бабушка у него русская и жил он в Польше…

 - Интересно. Ну ладно, с этим мы еще разберемся. Дайте мне протокол допроса.

 Комдив внимательно прочитал записанный протокол, вплоть до мельчайших подробностей.

 - Все как я и думал. Значит, он утверждает, что в ближайшее время, гитлеровцы не собираются переходить в наступление?

 - Именно так, – сказал Савинов.

 - Ясно, только вот стоит ли этому верить?

 После комдив взял трубку и связался с кем-то по телефону.

 - Генерал Пухов, слушаю…

 - Командир 15-й стрелковой, Слышкин.

 - Доложите обстановку. Что у вас там? Тихо?

 - Да, товарищ командарм. На моем участке все относительно спокойно. Никаких изменений. Вчера наша группа, дивизионной разведки, уничтожила разведгруппу противника, в количестве шести человек, проявляют активность время от времени. Проводили разведку на местности, с целью уточнить границы и расположение наших передовых частей. Пленного одного взяли, лейтенанта.

 - Допросили уже?

 - Так точно! Пленный из 258-й немецкой пехотной дивизии,478-го полка, 9-я рота. Рядом действительно, находится  артиллерийский корпус, и прямо напротив нас 6-я пехотная дивизия.  Данные допроса, подтверждают все наши предположения, в том числе и данные нашей разведки о расстановке и численности сил противника. Самое главное, пленный утверждает, что в ближайшее время наступление не планируется, по крайней мере, до июня вероятно точно.

 - Не очень конечно верю, эти данные, все равно надо подтверждать, показаний одного вашего пленного мало. Нам поступают сообщения о движении и сосредоточении дополнительных сил противника на нашем плацдарме, надо бы его еще допросить в штабе армии. Сможете его мне доставить?

 - Сомневаюсь товарищ командующий, возможно ли это. У него ранение тяжелое, состояние критическое, он и показания то давал с трудом. Пока находится в нашей санчасти, может даже не выживет.

 - Ладно, просто вышлите мне копию протокола допроса, со всеми подробностями, этого будет достаточно

 - Хорошо.


 Я наверное очень перенервничал из-за допроса, к вечеру мне снова стало плохо, появился озноб, поднялась температура.

 - Сестра. Катя! – я крикнул, насколько хватало сил.

 Девушка подошла ко мне.

 - Мне плохо. Х-холодно.

 Она потрогала лоб.

 - Ты весь горишь, у тебя температура. Григорий Яковлевич!

 - Что? – отозвался доктор.

 - У него температура.

 Врач осмотрел меня, поставил градусник.

 - Тридцать восемь и пять, - лицо у доктора сделалось озабоченным. - Да... Дело плохо, не знаю что делать. Кажется, начались осложнения. Пойдем, – сказал Кате.

 Они куда-то вышли, вероятно, беседовали о чем-то наедине.

 - Может не выживет… - озабоченно сказал доктор.

 - Вы думаете дело уже безнадежное? – спросила Катя.

 - Не знаю… Подождем до завтрашнего утра, может  ночью уже помрет.  Но все равно температуру надо сбить, сделай жаропонижающее. Там видно будет…


 Минут через десять вернулась Катя с наполненными шприцами.

 - Что это? - спросил я

 - Еще обезболивающее и жаропонижающее.

 - Господи! Майн Готт! А яду у тебя нет? Чтобы легче умереть, уснуть и не проснуться.

 Она посмотрела на меня с укором.

 - Ты что такое говоришь? Разве можно?! Давай, я сделаю укол.

 - Зачем? Не надо, я не хочу. Все равно умру...

 - Дурак! – разозлилась на меня. – Мужчина, а ведешь себя как  капризный ребенок! Мне еще с тобой возись. Повернись набок!

 Абсолютно не церемонясь, она повернула меня и вколола уколы в мягкое место. Первый укол был ничего, а второй больной.

 - А-а! Больно! Что за укол такой?

 - Так тебе и надо. Терпи! Кто-то просил вас сюда соваться, как будто в гости звали!

 Доктор куда-то вышел. После уколов я снова заснул.


 Мне приснился сон, будто иду я по лесу, кругом деревья, вдруг мне является Кристиан.

 Лицо его бледное, выглядит несчастным, в глазах тоска.

 - Ганс. Ганс! - он позвал меня. – Мне плохо без тебя, пойдем с нами, Ганс!

 Я вдруг испугался, мне стало страшно, и я ощутил холодный ужас.

 - Нет!

 - Ты предал нас Ганс! Предал!

 - Нет!

 Передо мной лежали тела убитых товарищей. Я подошел к одному  из них, повернул лицом,  он вдруг открыл глаза и схватил меня за руку! Тянул и тянул к себе, начал душить,  вовлекая меня под землю, вероятно в объятия ада. От собственного крика я проснулся. Мне трудно было дышать, лицо покрылось холодным липким потом.

 - Ты чего кричишь? - услышал я голос Кати.

 - Они мертвые, мертвые, – бормотал на–немецком.

 - Тише, успокойся.

 - Их убили, убили! Они мертвые… - сказал я уже по-русски.

 - Кто?

 - Они хотят меня забрать. Я не хочу... Нет! Нет!

 Мне вдруг захотелось жить, я понял, что не хочу умирать, мне стало страшно.

 - Катя, К-катюша… не уходи, пожалуйста. Я умру...

 - Не умрешь! Перестань, не говори так!

 Я вцепился в нее клещами, схватил ее за руку.

 - Прости меня, я не хотел…