Наталья Соловьёва - Жизнь за ангела

 Пока Ганс сидел, ожидая своей участи, начальство решали его судьбу.

 К штабу дивизии подъехала машина, офицеры вышли из нее, и зашли в помещение.

 - Вы что хотите его расстрелять? – спросил комдив.

 - Да решение принято и оно окончательно. Я уже подписал договор,- ответил майор.

 - Подписали приговор?

 - Он отказался с нами сотрудничать.

 - Постойте, как отказался? – сказал капитан Синицкий. - Это не правда, я сам лично разговаривал с ним, проводил беседу, и он со мной соглашался. Соглашался сотрудничать! Он даже перейти хотел на нашу сторону с оружием в руках, зачем его расстреливать? А если это так, почему бы ему не позволить? В Сибирь его сослать или под пули подставить, не все ли вам равно как он погибнет? Какая разница! Скоро и так пекло начнется, что многим не уцелеть. Оставьте его в покое!

 - Я тоже лично беседовал с ним, проводил, полит агитацию, - продолжал Джанджгава[2].-  Он даже карикатуры мне здесь рисовал на свое руководство. Алексей Константинович, вы допрашивали пленного? - обратился к майору Савинову.

 - Да, на допросе он рассказал все что знает, показания давал охотно. Все полученные нами сведения проверены, все правда.

 - Меня не волнует. Развели здесь черти что! Вы что сочувствуете и испытываете жалость к врагам? Я могу сообщить своему начальству, загремите под трибунал.

 - А вы нас не пугайте, я сам начальству вашему позвоню и узнаю, какие он давал вам распоряжения, - ответил комдив.

 - Товарищ капитан, - обратился политрук к капитану НКВД, - вы можете подтвердить, что в результате вашей беседы с пленным, он действительно отказался с нами сотрудничать? Почему вы молчите?

 Капитан посмотрел на майора, в конце концов, сознался.

 - Извините, Александр Петрович, но при мне вы действительно не спрашивали пленного о том, согласен ли он, сотрудничать с нами, ваше решение подписать ему приговор было авторитарным. А полковник, между прочим, по моему, давал вам совсем другие указания, расстреливать пленного только в случае категорического отказа.

 - Что съели? Выходит, занимаетесь самоуправством. Мне позвонить вашему начальству? – спросил комдив.

 Майор бросил бешенный взгляд на своего подчиненного.

 - Ну, вы у меня еще получите.

 - Интересно? Это мы еще посмотрим! Я в точности выполняю  все указания и не хочу из-за вас получать по шее.

 - Немцы вербуют наших пленных сплошь и рядом! – говорил Джанджгава. - А мы не можем действовать теми же методами! Поймите, у нас итак с переводчиками проблема с немецкого их и так не хватает, каждый хороший специалист на вес золота. Нельзя же так кидаться! Этот шпана три языка в совершенстве знает! А вы? Его же можно запросто на задания посылать комар носа не подточит, хоть проводником использовать. Да мало ли что можно придумать! Какая разница если это пойдет нам на пользу? Цель оправдывает средства. Вам бы только расстреливать сразу! Наш доктор и так его после ранения еле выходил.

 - А если он снова к немцам сбежит? – сказал майор

 - Я его хорошо изучил, - сказал Савинов, - не похож он на идиота, он теперь своих, как черт ладана боится. В любом случае немцы ему не поверят, посчитают, что его специально подкинули, а все что он скажет дезинформация. Ему прямая дорога в гестапо и расстрел.

 Минут через сорок машина вернулась обратно.

 - Вставайте, сказал Апраксин. - Считайте, что вам повезло. Пойдете вот с этим капитаном, - указал на замполита.

 Я не сдвинулся с места, продолжая сидеть как каменный, впав в состояние ступора.

 - Вам что не ясно? Вы можете идти, вам сохраняют жизнь,- повторил майор.

 Наконец я очнулся. Со мной вдруг случилась истерика, произошел нервный срыв. Ни с того ни сиво я вдруг начал рыдать как мальчишка, глотая  горькие слезы. Меня подняли, попытались увести.

 - Пустите меня! Отстаньте! Почему? - закричал я.- Надоело! Все надоело! Почему вы меня сразу не расстреляли? Жить не хочу! Умереть не даете, сволочи! Гады! А-а-а!

 Меня привели на место, где до этого содержали.

 - Отдохните, возьмите себя в руки, успокойтесь, я скоро зайду, - сказал политрук. - Вы меня поняли?

 Дверь закрылась, я лег на подстилку и плакал, плакал, плакал…пока не заснул, давая волю слезам.

 После пришла Катюша, обратилась к охраннику.

 - Мне сказали, что его привели обратно.

 - Привели.

 - Пусти меня ненадолго. Он наверняка ничего ни ел, я только покормлю его.

 - Не положено.

 - Мне сказали отнести ему еду.

 - Хорошо, проходи.

 Дверь открылась, я увидел девушку. Но в тот момент мне было безразлично, я лежал, уставившись в одну точку, даже не обращая на нее внимание.

 - Ганс, - окликнула Катя, тронула за плечо. – Ганс очнись! – она стала меня тормошить. - Очнись же! Господи! Что с тобой сделали?

 Я поднял на нее глаза, и снова нахлынули слезы.

 - Что ты, успокойся, - сказала она. – Не надо.

 - Катя, прости...

 Охранник наблюдал за нашей сценой.

 - За что? – спросила Катя. – Ты же мне ничего не сделал.

 - Прости, за все прости. Ты, наверное, тоже меня ненавидишь, я же для тебя враг.

 - Враг? Какой ты враг? Ты же меня не обидишь, правда?

 - Я бы не смог. Катя, я не смогу тебя обидеть. Ты мне веришь?

 - Верю, верю. Я тебе поесть принесла. Будешь?

 - Нет, не хочу.

 - Тебе надо поесть. Слышишь?

 - Я не буду.

 - Подожди, я сейчас еще приду, - она вышла, предупредив солдата.

 Через несколько минут снова вернулась, принесла разведенного спирта.

 - Пей.

 - Я не хочу.

 - Пей, легче же будет. Пей, говорю! Доктор сказал, что это нужно тебе сейчас, - она влила мне стопку чуть не силой, заставив выпить. Подала кусочек хлеба. - Поспи немного, тебе это необходимо. Я снова закрыл глаза. На этот раз, проспал наверное до вечера.

 Вечером пришел замполит.

 - Извини, конечно, что так получилось. Я не мог все проконтролировать, некоторые вещи от меня не зависят. Это я вас спас, сделал для вас все возможное.

 - Зачем? Лучше бы меня расстреляли.

 - Зачем же так?

 - Не надо было меня выручать. Что за барские замашки? То казнят, то опять милуют. Я устал! Я больше так не могу, понимаете? Зачем меня мучить? Я все вам рассказал, согласился сотрудничать с вами, что еще нужно? Я же вам поверил, а вы? Я думал, что хуже, чем в гестапо уже не будет. Всю жизнь сломали, обломали как ветку!

 - Я все понимаю. Когда вы мне все рассказали, я вам тоже поверил, иначе не стал бы вас выручать. Если бы вы знали, чего мне это стоило! Думаете, все было так просто?

 - Давно бы в плен сдался, сам бы пришел, я же боялся. Выходит не зря? Вот идиот. Дурак! Так мне и надо, - сказал я с досадой.

 Вербовка.

 Утром за мной пришли.

 - Краузе? – спросил ст. сержант. – Пойдешь со мной.

 - Зачем?

 - Руки за спину.

 Я подчинился. Что еще придумали на этот раз? Меня посадили в машину и привезли в штаб дивизии. В штабе собрались офицеры.

 - Товарищ комдив, пленный по вашему приказанию доставлен, - доложил солдат.

 - Вольно, - ответил комдив. - Идите.

 - Садитесь, - предложил мой дядя, майор Апраксин, который вчера меня чуть было не расстрелял.

 Незнакомый мне полковник, оглядел меня с ног до головы, осмотрев очень внимательно.

 - Вы догадываетесь, зачем вас сюда пригласили?

 - Пока не очень. А зачем?

 - Проводить будем с вами политинформацию.

 - То есть?

 - У нас есть к вам предложение. Дело в том, что вами заинтересовались в советской разведке.

 Его речь меня удивила.

 - Это правда, что у вас русские корни? - спросил полковник НКВД.

 - Да, это правда. Моя бабушка русская.

 - Интересно? – сказал он. - Значит, получается, что вы наполовину немец, наполовину русский и поляк? Смесь какая-то получается прямо гремучая! Даже взрывоопасная. Немецкую овчарку с русской борзой скрестили! Вы знаете, что даже наш маршал, командующий центральным фронтом Рокоссовский, тоже поляк? Данная армия находится под его командованием.

 - Я слышал об этом.

 - Ну что ж, я думаю, вы не глупый молодой человек, образованный. Сколькими языками вы владеете?

 - Четыре. Польский, русский, немецкий, английский, правда не очень, и французский немного, - ответил я честно.

 - Что вы закончили?

 - Берлинский университет. Факультет журналистики и иностранных языков.

 - Хм? Очень даже неплохо! – закурил сигарету. - У нас ценят умных и образованных людей. Мы даже можем вам простить, то, что вы воевали на стороне немецкой армии, но при одном условии, разумеется. Возможно, вы еще слишком молоды и неопытны, наверняка на вас надавили, поддались дурному влиянию, я понимаю. Сколько вам лет?

 - Двадцать три.

 - Вы мне в сыновья годитесь. Мы предлагаем перейти вам на нашу сторону, вы согласны? Вам будут созданы все условия, вы будете одеты, обуты, накормлены, поставлены на довольствие, наравне с остальными нашими солдатами, но при этом будете должны беспрекословно нам подчиняться и выполнять все наши указания. В любом случае у вас есть только два выхода, первый - вы подписываете одну бумагу и делаете все, что мы скажем, второй – уже другую бумагу мы подписываем сами и вы прямиком отправляетесь в Сибирь, в тот самый лагерь для военнопленных, где можете закончить свои дни, скончавшись от голода, холода, тяжелой работы, туберкулеза или других инфекционных болезней. Решайте сами!

 - Я могу подумать?

 Он посмотрел на часы.

 - Мы даем вам пятнадцать минут. Время пошло… И все же, - спросил он, - почему вы пошли в немецкую разведку?

 - У меня не было выхода. Отчим сдал меня в гестапо. Меня три дня продержали в застенках, не давали ни есть, ни пить, не спать. Сказали что я коммунист, что у меня родственники в Советском Союзе, если я не соглашусь, меня расстреляют, но сначала убьют у меня на глазах мою маму и заберут мою дочь.

 Полковник достал фотографию, которую я раньше всегда носил с собой в левом переднем нагрудном кармане и никогда с ней не расставался.

 - Это ваша дочь?

 - Да. Я могу ее забрать?

 - Да, можете.

 - Спасибо, - я прижал ее к сердцу как самое дорогое, что у меня было.

 Так получилось, что я оказался между двух огней, между молотом и наковальней. Куда бы я не смотрел, в любой стороне, везде ждала меня гибель и выходом из этой ситуации была только смерть. Я чувствовал это, как никогда и отчетливо понимал, что мне все же придется сделать свой выбор. Да простит меня моя Родина, которую я все же очень любил, но я поступал по совести, так как подсказывало мне мое сердце. Мы сами были виноваты, когда вступили на этот путь, абсолютно не думая к чему это приведет. Борьба со стороны русских была справедливой и честной, Германия, все равно проиграла бы войну, рано или поздно, и ничто нас от этого не спасло. Для меня этот выбор был не из легких, но иначе было нельзя.

 - Ваше время вышло. Что вы решили? – спросил полковник.

 - Хорошо, я согласен. А если погибну, что ж тогда так и быть считайте меня коммунистом,- сказал я в шутку.

 Полковник сдержанно улыбнулся.

 - Отрекаетесь ли вы от присяги, данной на верность вашему фюреру и Германии? – задал он вопрос.

 - Отрекаюсь.

 - Клянетесь?

 - Клянусь! – ответил я тихо, но уверенно и твердо.

 - Мы так и думали, что вы согласитесь. Пока  можете идти, завтра вас поставят на довольствие, выдадут советскую военную форму. – Он обратился к комдиву,- Определите его пока в дивизионную разведгруппу, к капитану Колесову. Да, и приведите его в порядок, подстригите, помойте наконец, а то совсем запустили! Передаю его под вашу личную ответственность.

 Меня увели из штаба.

 - Завтра же изготовим ему документы, на новое имя, - сказал полковник. - Не Гансом же ему быть! Для начала используем в нескольких операциях, проверим надежность, а там посмотрим.

 Через час они уехали.

 - Что же вы факты вашей биографии скрыли? Я знаю, что он ваш племянник, - обратился полковник к майору Апраксину.

 - А что я должен был обо всем рассказать, чтобы вы меня расстреляли?

 - Должны, а вы это скрыли.

 - Откуда вы об этом узнали?

 - Не важно, ваша жена обо всем рассказала.