Наталья Соловьёва - Жизнь за ангела

 Ребята снова засмеялись.

 - Стоят Адольф Гитлер и Йозеф Геббельс на высокой башне, - продолжал я -  Гитлер говорит Геббельсу: «Что бы еще такое приятное сделать для народа?» Геббельс: «Прыгнуть с этой башни...». Фриц, что такое для арийца партия фюрера?» «Родная мать, герр обер-лейтенант»  «А фюрер?» «Родной отец, герр обер-лейтенант». «А что бы ты желал сделать для них?» «Остаться круглым сиротой!»

 Снова хохот.

 - Правда, - я признался ребятам, - эти анекдоты, мы рассказывали, тайком, между собой. Если бы кто-то донес, нас могли за них расстрелять.

 - Что, так серьезно? - спросил Александр.

 - А вот еще, - добавил Егор, - Сидят два пленных немецких солдата, смотрят на карту мира. Один другому говорит: «Ганс, ты видишь что это за страна на карте? Такая маленькая?» «Это же наша Германия!» «А это что за страна, такая огромная?» «Это же Советский Союз!» - Чешут Голову. «Интересно, а Гитлер думал об этом, когда послал нас сюда воевать?»

 Такого анекдота я еще не слышал.

 Снова мы собрались все вместе, все наше подразделение, в общей сложности человек сорок.

 - Ваня, спой что-нибудь, - попросили его.

 - Ладно, давай гармонь,- он взял ее в руки. – Что сыграть?

 - Веселое что-нибудь.

 Мелешников улыбнулся, растянув гармошку, скосив набок пилотку.

 - Внимание! Внимание! Говорит Германия! Сегодня под мостом, поймали Гитлера с хвостом! 

 И пошли припевки:

 Ты играй гармошка наша,

 Мы чужую разорвем.

 Сами милости не просим,

 И другим не подаем!

 Моя досада - не рассада

 Не рассадишь по грядам!

 Моя кручина - не лучина,

 Не сожжешь по вечерам!

 Играй, играй гармонь моя!

 Сегодня тихая заря,

 сегодня тихая заря,

 услышит милая моя.

 Не хочу баранины,

 Потому что раненный,

 Прямо в сердце раненный,

 Хозяйкою баранины!

 Словом Ваня Мелешников был гармонистом отличным, душой кампании, его любили все. Родом был из Рязани, вернее рязанской области, родины русского поэта Есенина, поэтому многое знал, и частушек, и песен, и народных напевов. А уж стихи своего любимого поэта тем более, он даже просто увлекался этим фанатично!

 Он спел еще несколько песен…

 - А можно мне? - спросил я немного робко.

 - А ты что еще и играть умеешь? – спросил Ваня.

 - Умею. Правда, забыл немножко, но попробую.

 - Попробуй, посмотрим, что он играть умеет?

 Я бережно взял гармонь, пальцы мои заскользили по клавишам. Подбирая аккорды, я запел:

 Бьется в тесной печурке огонь,

 На поленьях смола как слеза,

 И поет мне в землянке гармонь,

 Про улыбку твою и глаза.

 Ребята слушали меня молча, не осмеливаясь прервать. Песня шла из моей души. Пока я пел, я вспоминал все то, что мне довелось пережить, в том числе и суровые русские зимы, когда замерзал в окопах, когда от холода гибли мои товарищи, у которых не было даже нормальных сапог, валенки были далеко не у всех и тонкие солдатские шинели, выданные вермахтом, не спасали. Мне было обидно, что по чьей-то прихоти, не думая о людях, немецкое правительство бросало миллионы своих солдат на гибель. Не мог я простить Гитлеру и Сталинград. За что моя Родина, так со мной обошлась? Почему я должен был рисковать своей жизнью ради чьих-то хищнечиских интересов? Мне хотелось нормальной жизни, хотелось любви, которой так не хватало.

 До тебя мне дойти не легко,

 А до смерти четыре шага…                      

 Как эти слова запали мне в душу!

 - Ты откуда ее знаешь?! – спросил Михаил.

 - Я ее по радио слышал, случайно. Мелодию сам подобрал, а слова в газете нашел. Мне эта песня понравилась, в душу запала. Я тогда под Москвой замерзал как проклятый. Досталось нам тогда, я чуть без ног не остался. В госпитале лежал с воспалением легких, температура сорок была.

 - А еще, какие песни ты знаешь?- спросил один из товарищей.

 Я подобрал аккорд:

 Там вдали за рекой, догорали огни,

 В небе ясном, заря догорала...

 Сотня юных бойцов, из буденовских войск,

 На разведку, в поля поскакало.

 Они ехали долго, в ночной тишине,

 По широкой, украинской степи.

 Вдруг вдали у реки,засверкали штыки

 - Это белогвардейские цепи...

 Эту песню тоже слушали молча,  а потом хором подпели.

 - А это ты знаешь, откуда? – спросил меня Ваня.                

 - Мне ее еще бабушка пела, когда я маленький был. Кровь течет во мне русская. Не знаю, но я чувствую это, не могу объяснить.

 Позже я Ване признался, что дядя у меня в НКВД, рассказал как он меня нашел, и всю эту историю.

 - А на немецком, что-нибудь знаешь? - спросили ребята.

 - Да, знаю.

 - А ну спой! – нашелся кто-то.

 - Нет! – наотрез отказался я, дыбы не вызывать негативных эмоций.

 - Спой! – закричали хором. – Нам интересно! Пускай споет! – послышались голоса.

 Пришлось спеть несколько песен, спел я и «Лили Марлен», потом рассказал перевод.

 Ребята дружно посмеялись, хохот стаял довольно внушительный, особенно над некоторыми строчками.

 Между делом, Колесов снова спрашивал, спустя какое-то время.

 - Ну что Ваня? Как этот, «волчонок»? Парода, неизвестно какая, помесь немецкой овчарки с русской борзой, хрен поймешь.

 - Порода, - засмеялся Ваня.– Краузе, немец этот? Ничего освоился. С ребятами общается, вообщем нормально. Парень мне кажется простой, общительный с чувством юмора. Командам моим подчинятся, приказы все исполняет в точности. Пока проблем с ним не возникало.

 - Ладно,- успокоился капитан. Но все же контролируй его пока, проследи за ним.

 - Хорошо.

 Проблем с Гансом и так не могло возникнуть, солдатом он был дисциплинированным, к порядку приученным, сами знаете, что у немцев это в крови!  Только по началу  ребята его понять не могли, страсть была страшная к аккуратности. Вещи он складывал, так, чтобы они не мялись, сапоги ставил рядом, нос к носу, постоянно их мыл. Оружие тоже начищал постоянно, так, что не придерешься, вообщем образец, да и только. Даже пряжка на ремне и та блестела, все как с иголочки! А выправка и осанка была сама стройность! Занудою в этом плане был он страшным. Сначала над ним немного посмеивались, а потом привыкли и перестали заострять на это внимание. Парень вообще Ганс был простой и общительный, часто шутил, иногда мог такое сказать, что хоть падай. Интересно с ним было. Только вот настроение у него менялось, как погода, то пасмурно, то ясно. Иногда глаза у него были грустные, находила хандра, а когда улыбался, становилось как-то светло, казалось, что солнце выглядывает.

 В конце концов, служба есть служба и разведчика занималась своим делом. Первый раз пришлось Ивану идти на задание, уже не со своими, а с русскими ребятами.

 - Ну, ребята, завтра снова займемся привычной работой, пойдем на задание,- сказал Ваня.

 - Что на этот раз? – спросил Володя Березин.

 На дозор ходили группами, обычно по очереди, то с первого, то со второго взвода. Иногда получали две различных задачи, одному взводу одна, другому другая. Если одна из групп в одном месте, то вторая в другом, параллельно вели наблюдение. Обычно, это были такие же  небольшие группы просушки из шести-восьми, до десяти человек. По мере того как шло время, обстановка постепенно накалялась, то тут, то там стороны сталкивались между собой, возникали перестрелки. Иногда то немцы, то русские пытались провести разведку боем. Последние пленные были захвачены в период с 24-го по 29-е мая, в соседних соединениях, но ясности это не вносило.

 - Надо отслеживать перемещение немецких групп,- сказал лейтенант - Нам сообщили, что они появляются время от времени, выходят, вероятно на рекогносцировку местности или исследуют минные заграждения. Возвращаются небольшими группами, вероятно с каких либо заданий. Вообщем отслеживать придется все, что творится в близи у немцев на передовой. По возможности надо брать «языка», это необходимо.

 - Да, - сказал Федя, - раз ведут рекогносцировку местности, значить наступление уже скоро. Вероятно уже готовятся.

 - Вот именно, - сказал Мелешников. -  Пойдем группой восемь человек. Пока будем отслеживать, потом разработаем план, по поиску и взятию «языка». Прорабатывать будем детально. Дело серьезное. Параллельно с нами будет работать еще полковая разведка и делится информацией. О том, что замечено передвижение рекогносцировочных групп, получено от них. Значить так, пойдут со мной те, кого я назову. Березин, Гузынин, Иванов, Семенов Федя, Николай, Логозинский, Краузе. Значит так. Идите сюда, – он показал на карте, - Здесь Н. Тагино, здесь поселок «Ясная поляна». Вести наблюдение будем здесь, вот в этом районе. На задание отправляемся ночью.

 В десять часов мы вышли. Через некоторое время приблизились к поселку, залегли метрах в пятидесяти от немецких позиций. Было видно, как ходят люди, слышна немецкая речь. В основном передвигались группами. Недалеко был пост, кругом сидели дозорные и смотрели во все глаза, наблюдая в бинокли. Вообщем пробраться в сам поселок мы пока не решились, поскольку посчитали слишком рискованным, слишком бдительно его охраняли. Поднимать шум, нам было ни к чему. Чтобы  подслушать, двое из нас подползли чуть поближе, спрятавшись за кустами. Навострив свои уши-локаторы, я услышал обрывки разговора:

 - Слышишь Мартин? Сколько времени на твоих часах?

 - Половина двенадцатого,- ответил тот.

 - Дай прикурить. Сидишь здесь, даже заняться нечем.

 - Курт куда подевался?

 - В туалет наверное побежал. Тишина как в склепе.

 - Ганс! Ганс! Иди сюда!

 Я немного вздрогнул, услышав свое имя.

 -Да, - ответил тот. - Я сейчас!

 - Сыграй что-нибудь, чтобы спать не хотелось.

 Послышался смех, а затем игра на губной гармошке.

 - Вот клоуны! – подумал я. - Неужели они развлечений больше не знают?

 За то время, что я был в немецкой армии, губная гармошка меня просто достала! Иногда, конечно она начинала меня даже раздражать. Чисто деревня! Эти придурки, обычно напившись, начинали на ней играть черти что, при этом дико ржали как идиоты! Пока я был офицером, я пресекал своих подчиненных  и отчитывал за пьяные выходки. Вообще губная гармошка, как часть немецкого фольклора ассоциировалась у меня с деревней, пьянством, простотой и личностью недалекого ума. Видно сам я был натурой утонченной с присущей мне аристократичностью.

 Все время пока мы находились рядом, смех не прекращался, возникая с определенной периодичностью ржанием. Тут к нам подобрался Ваня, потом остальные.

 - Ты разберешь, о чем они говорят? – спросил он шепотом.

 - Да, беседуют. Один у другого время спрашивал на часах. Развлекаются, на гармошке играют.

 - Слышу.

 - У них одно развлечение,- шепнул Андрей.

 - Сколько их здесь?

 - Я пятерых видел в бинокль, - сказал Федя Семенов. - Их здесь много.

 - Анекдоты рассказывают, - шепнул я товарищам.

 - Ржут как кони, - сказал Ваня.

 Просидев в засаде почти всю ночь, часов в шесть утра мы вернулись и уставшие завалились спать, проспав до обеда.

 Так мы сидели долгими часами, подсматривали, подслушивали, замечали все, что творится на передовой, в близи немецких окопов, к  утру возвращались. С неделю было все примерно одно и тоже, и никаких изменений, ни какого либо значительного передвижения людей, ни техники. Русские посылали группы по очереди, одну за другой.  В основном это были группы подсушки. Проходили дни, недели, а возможности взять «языка» не предоставлялось. Немцы были крайне осторожны, и поиски не давали особых результатов.

 Придя с одного из заданий, я почувствовал, что сильно натер сапогом себе ногу.  Оказалось, что сбилась портянка, видимо я не достаточно плотно её обмотал. Всю дорогу назад я хромал и кажется еле дошел.  «Беда с ним!» - сетовали ребята, - «Он даже портянки как следует наматывать не умеет!» А что было делать, если в немецкой армии этого не было? Я хоть и пытался, но разве можно было вот так сразу, сходу этому научиться. От потертости на пятке образовалась мозоль, а потом она лопнула.   Пришлось идти в санчасть за пластырем. Пошли мы втроем с Мелешниковым Ваней  и Андреем Ивановым, они сами взялись меня сопровождать.