Предположение показалось Агнессе чудовищным. Неужели именно это подтолкнуло месье Боба к преступлению? Такой бесчувственный негодяй вполне мог такое сделать. Он способен, наверное, на любое преступление, лишь бы оно тешило его самолюбие. Тем более мог он убить взбесившуюся девчонку, чья трепотня выглядела опасной. Эта девка позволила себе непростительную наглость, она провинилась перед своим покровителем и должна была быть наказана.

Можно ли закрыть глаза на это преступление? Чувство справедливости подталкивало Агнессу к борьбе. Надо сообщить обо всем в полицию. К черту последствия! Законы преступного мира не пугали ее, хотя она знала, какие они безжалостные. Они-то и позволяли месье Бобу и его собратьям спокойно заниматься своим ремеслом; как бы они эксплуатировали женщин, если бы не могли расправляться с ними при малейшем неповиновении? Пусть сообщники месье Боба даже убьют ее, все равно стоит выдать его полиции. А смерть будет справедливым возмездием за ее беспутство. Убийцы могут думать, что свели с ней счеты, но она-то знает, что задолжала обществу, живя вне принятых в нем законов морали, а главное, обманула Элизабет, единственного человека, относившегося к ней с любовью и доверием. А за это приходится расплачиваться сполна.

Все это заставило Агнессу подавить отвращение и вернуться на улицу Фезандери. Ей так хотелось, чтобы Боб оказался дома и можно было попытаться раскрыть тайну смерти Сюзанны.

Все вышло так, как ей хотелось: он спокойно покуривал, сидя в гостиной в уютном кресле.

Она подошла прямо к нему и, вынув из сумочки «Франс-суар», протянула ее Бобу.

— Читай!

— Уже прочел, — небрежно ответил он и затянулся сигарой. — Бедняжка! Иного и не могло быть… — Его лицо казалось застывшей маской, глаза из-под опущенных век внимательно следили за Агнессой. — Вспомни, я ведь говорил: нечего тебе с ней дружбу водить.

Сбитая с толку, она посмотрела на этого спокойного, загадочного для нее мужчину.

— Ну что, отошла уже? Одумалась?

Она снова почувствовала, как его невозмутимость и сила буквально подминают ее.

— Глупенькая, — усмехнулся он. — Ведь должно же было когда-то встать все на свои места. Я не спешил открывать тебе глаза, но раз уж так вышло, оно и к лучшему. Теперь ты освободилась от предрассудков. И не надо выяснять отношения. Не вздумай больше скандалить. Это бесполезно, потому что мы не можем расстаться! Ты знаешь, как крепко мы с тобой повязаны!

Он обнял ее за талию и притянул к себе. Она почувствовала привычную слабость и прошептала:

— Да.

— Скажи: да, мой Боб!

Она сжалась, отпрянула назад, но, ощутив близость любовника и стыдясь себя самой, шепнула:

— Да, мой Боб.

Он обнял ее, и она почувствовала, что изнемогает.

— Теперь ты моя настоящая женушка, и одна имеешь право называть меня Бобом.

Он выпустил ее из объятий. Он понял, что она успокоилась и вновь покорна.

— Не выпить ли нам виски, чтобы отметить это событие? — предложил он.

А наполнив рюмки, спросил, нежно улыбаясь:

— Скажи… Когда она назвала мое настоящее имя, что еще она тебе рассказала?

— Все!

— И какое впечатление это произвело на тебя?

— Я тебя возненавидела.

— Это и есть любовь, — сказал он.

— Ты мне стал отвратителен!

— Вот это и есть любовь!

— Мне хотелось уйти и больше никогда не видеть тебя…

— А ты осталась! Да, малышка, такова любовь. Нельзя же все время любезничать, говорить друг другу всякие нежности. Неплохо, когда любовь слегка приправлена ненавистью. Что в этом страшного, если в постели у нас полное согласие? В законном браке тоже бывают свои приливы и отливы. Но это не мешает семейному счастью. И потом, не только всякие пустяки скрепляют семью. Главное — это бизнес…

Он закурил новую сигару.

— Ситуация прояснилась, и это к лучшему: не нужно больше лгать друг другу; я знаю, что ты обслуживаешь клиентов, а ты поняла, что это — прекрасный способ доставить мне удовольствие. Все теперь упростится: вместо того чтобы ходить по квартирам — а это иногда опасно, — ты сможешь принимать своих дружков здесь. Верь моему опыту: такая роскошная обстановка позволит повысить таксу. Когда у тебя есть прелестная машинка, твоя «аронда», чтобы зазывать клиентов, и великолепная квартирка, куда их можно привести, то уж будь любезен, выложи денежки!

Деловой тон беседы развеял сомнения Агнессы. В ней взяла верх профессионалка, какой, помимо своей воли, она все-таки стала. Она взвесила и оценила эти разумные аргументы.

— Кстати, — продолжал Боб, — раз уж ты преодолела глупые предрассудки, нет больше нужды делать вид, будто приносишь получку в конце месяца. Это годилось, пока ты считала, что я верю в твой дом моделей. Теперь ты будешь сразу отдавать мне деньги.

— Хорошо.

— Это облегчит подсчеты, и мы каждый день будем знать, чем располагаем.

— Можно задать тебе вопрос?

— Раз ты поняла, что к чему, спрашивай о чем угодно!

— Сюзанна…

— Опять о ней! Слушаю тебя.

— Скажи, ты не боишься неприятностей из-за ее смерти?

— Каких неприятностей?

— Не знаю… Разве полиция не расследует самоубийств?

— Конечно, это ее обязанность. Но здесь все очень просто, сомневаться не в чем: Сюзанна открыла газ — и прости-прощай!

— И все-таки полиция…

— Что полиция? Опять ты за свое? Тебя это волнует?

— Мне страшно. Тебя, конечно, будут допрашивать?

— Уже допрашивали сегодня утром в одиннадцать…

— Быстро они успели!

— Такая уж у них работа…

— Тебя вызывали?

— Да нет! Когда я узнал, что она задохнулась…

— Откуда ты узнал?

— Черт возьми, теперь ты меня допрашиваешь! Мне это не очень нравится, крошка! Ну, в конце концов, скажу тебе все как на духу, раз уж ты избавилась от предрассудков, чтобы ты из-за меня не волновалась. Сегодня утром мне надо было переговорить с Сюзанной. Я позвонил ей в десять часов…

— Выходит, когда ты вчера вечером рассердился, то пошел к ней?

— Ты слишком многое себе позволяешь, милочка!

— Не сердись… Значит, ты ей позвонил сегодня в десять?

— Да… Она не отвечала. Я стал ругать телефонистку, настаивал, чтобы она попробовала соединить еще раз. Но дозвониться не удалось. И у меня появилось дурное предчувствие… Я решил, что что-то произошло, сел в «шевроле» и отправился к ней. Когда я подъехал к дому, консьержка мне сказала: «Ах, месье, случилось ужасное несчастье! На лестнице запахло газом. Жильцы забеспокоились… Я вызвала слесаря, взломали дверь… Бедная девушка! Я сразу вызвала полицию, и меня спросили, часто ли мадемуазель приглашала гостей. Я ответила, что у нее бывал только один господин, очень приличный, должно быть, ее друг. То есть вы! Я правильно поступила, рассказав об этом?» Я поднялся наверх, зашел в квартиру: там уже орудовала полиция, и все были в сборе — медицинский эксперт, фотограф. Шел обыск… Ну, в общем, классическая картина. Видела бы ты бедную Сюзанну! Она лежала на постели с фиолетовым лицом. Она даже не разделась! И страшно воняло газом! Я вообще-то не слабак, но еле сдержался — меня чуть не вырвало! Такие вот дела!

— А дальше?

— Дальше от меня потребовали предъявить удостоверение личности. Я сказал, что живу здесь с тобой и что покойница наша знакомая.

— Наша знакомая?

— Но ведь так оно и есть! Ты же познакомилась с нею раньше, чем я, когда вы обе работали манекенщицами. Никогда нельзя врать полиции: рано или поздно это оборачивается против тебя; разумеется, я не вдавался в подробности. К чему? Вполне возможно, что и тебя допросят, чтобы проверить, правду ли я сказал. Ты должна отвечать точно так же.

— Хорошо.

— Инспектор, ведущий следствие, не видит в деле ничего необычного. Он сказал, что, по его мнению, это банальное самоубийство… Через сутки они дадут разрешение на похороны, и дело будет закрыто…

— А других вопросов не задавали?

— Ах, да. Меня спросили, на что она жила и были ли у нее еще друзья, кроме нас.

— И что ты ответил?

— …Правду! Что, должно быть, у нее было много друзей, потому что она никогда не казалась нам воплощением добродетели! Что касается ее доходов, я сказал, что об этом ничего не знаю. Пришлось солгать, чтобы не портить репутацию покойной!

— Ты поступил правильно.

— Я не стал вдаваться в детали, уточнять. К чему? Они все вынюхают и без моей помощи! Эти полицейские совсем не идиоты! Ну, успокоилась?

— Не совсем… А за комнату она сама платила?

— Тебе вряд ли понравилось, если бы платил я.

— А машина записана на нее или на тебя?

— Техпаспорт оформлен на мое имя… Это могло показаться подозрительным, но я опередил их и объяснил ситуацию раньше, чем меня об этом спросили.

— А как ты выкрутился?

— Элементарно: сказал, что Сюзанна попросила одолжить одну из моих машин, и мы с тобой охотно согласились, потому что у тебя есть другая. Я даже добавил, что хотел бы получить ее назад. Полицейские нашли техпаспорт в сумочке Сюзанны, проверили его и объявили, что я могу забрать машину…

— И где же она теперь?

— Поставил в гараж. Хоть ее удалось выцарапать в возмещение прочих убытков!

— Каких убытков?

— Можно было продать все ее платья и шубы, чтобы покрыть расходы на похороны! У нее не нашли денег, и неизвестно, есть ли у нее родственники, и я сказал этим господам, что мы с тобой готовы взять на себя все расходы в память о старой дружбе. Мы обязаны так поступить. Не ты ли сама сказала позавчера, что она виновница нашего счастья?

Оба надолго замолчали. Что скажешь, выслушав такие великодушные слова? Месье Боб наблюдал за подругой, казалось, она снова задумалась и помрачнела.

— Знаю, — сказал он наконец, — у тебя доброе сердце, милая Агнесса. Но будь благоразумна. Не убивайся: она сама того хотела.

— Раз мы платим за похороны, значит, придется пойти на них?

— Конечно. Но все закончится очень быстро: ведь самоубийц не отпевают в церкви. Из ее меблирашки поедем прямо на кладбище.

— Ужасно! Меблирашка, кладбище…

— Таков итог жизни.

— И это все, что ты можешь сказать о ней на прощание?

Он не ответил, и она продолжала настаивать:

— Как-никак, она годами «работала» только на тебя!

Тут он задумался и сказал:

— Вот в этом я не совсем уверен…

— Почему?

— Так, есть основания… Послушай, хватит об этом! Давай сменим пластинку! Это все не очень-то весело!

— Клянусь, я больше никогда не спрошу о ней, если ты искренне ответишь на мой последний вопрос…

— Ну, валяй, — ответил он раздраженно.

— Ты так равнодушен к ее смерти… Значит, ты не любил ее?

— Да никогда я ее не любил…

— Как, даже до знакомства со мной?

— До тебя? Я ведь велел ей подыскать мне другую женщину, потому что с ней больше жить не мог…

— А ведь ты и меня однажды попросишь подыскать тебе другую женщину?

Он удивленно взглянул на нее, потом ответил:

— Не глупи, Агнесса… Поговорим о серьезном. Вернемся к делу. Об одном я не мог поговорить с тобой раньше, потому что приходилось делать вид, будто я не знаю, чем ты на самом деле занимаешься… Сегодня, наконец, запрет снят… Милая Агнесса, ты и не представляешь себе, как мне всегда нравилось твое имя — Агнесса. Какое оно нежное и изысканное. Так и подмывает добавить частицу «де» после него: Агнесса де… И именно поэтому мне хотелось бы оставить его только для нас двоих, не надо использовать его на работе! Такое имя нельзя опошлять! Почему бы тебе не взять другое, боевую кличку, менее изысканную, но более пикантно звучащую для клиентов?.. Тебе нравится имя Ирма?

— Но ведь оно вульгарное.

— Зато запоминается…

— Ирма так Ирма… С этой минуты нет больше Агнессы!

— Вот уж нет! Агнесса останется, но только для одного мужчины — Робера!

— Это твое настоящее имя?

— Да, настоящее… Месье Боб и красотка Ирма — годятся только для работы! Ты же знаешь, почти все крупные артисты берут себе псевдонимы…


Так они и продолжали жить вместе.

Каждый день повторялось одно и то же: она уходила во второй половине дня и возвращалась далеко за полночь. Обессилевшая, она ложилась в постель рядом с мужчиной, который давно уже сладко спал. Раньше полудня они не просыпались. Затем впопыхах совершали утренний туалет: он принаряжался, готовясь к каким-то таинственным занятиям, главным из которых было посещение игорного дома; а ей нужно было успеть принарядиться и подкраситься, чтобы привлечь новых клиентов. Только в этот час они успевали поговорить друг с другом. Разговор чаще всего начинался с вопроса, ставшего почти ритуальным: