– Так не иди, – пожала плечами я, нервно хватая один из круассанов. Почему я не заказывала завтрак в номер, когда тут не было мамы? Мне не хотелось, чтобы кто-то сюда заходил. Иногда я не была в номере до самого утра.

– Думаешь, твоя мать не обидится? – обрадовался Сережа. Но мама немедленно воспротивилась. Объяснить, почему ей непременно нужны и я, и Сережа, она не считала нужным.

– Ты должна переводить мне, Даша. Как я буду там одна общаться с продюсером? И я уже сказала месье Робену, что к тебе приехал твой молодой человек.

– Скажем, что он уехал, – пожала плечами я, но маме, видимо, хотелось иметь большую группу поддержки. Звезды всегда ходят со свитой, а у нее не было никого в наличии, кроме меня и Сережи. Так что еще до обеда мы оказались в магазине, где мама то и дело примеряла на нас разные вещи, словно мы были манекенами.

– Я чувствую себя идиотом, – морщился Сережа, один за другим отбрасывая в сторону пиджаки то со слишком узкими плечами или слишком длинными рукавами, то не сходящиеся на животе или, наоборот, такие, в которые можно обернуться два раза.

– У месье нестандартная фигура, – разводила руками продавщица, а мама злилась и смотрела на часы. В двенадцать часов в нашем номере должен был появиться визажист, и мама боялась опоздать, она хотела предстать перед продюсером во всем блеске, а это значило, что на макияж потребуется никак не меньше пары часов. При условии, что платье для обеда уже выбрано. Я смотрела на все это в абсолютном бессилии. Тебе необходимы каблуки! – вдруг воскликнула мама. – Скажи им, чтобы принесли что-нибудь подходящее. Ты наденешь бежевую блузку и длинную красную юбку с цветочным принтом.

– Нет, не надену. Это слишком ярко, – возмутилась я, но мама только усмехнулась про себя и отошла к Сереже. Мне принесли туфельки Золушки, которые я бы потеряла обе сразу, и притом с удовольствием. Красные тонкие блестящие перемычки на босоножках немедленно впились в босые пальцы но ступня лежала на стельке так, словно колодку выпиливали прямо по моей ноге. Однако материала было слишком мало, а шпилька – чересчур высока для меня. Я чувствовала себя эдаким клоуном на ходулях. Но Сереже почему-то понравилось.

– Вах, какая женщина! – воскликнул он, когда я, облаченная в летящую длинную красную юбку, тонкий шелковый платок и бежевую блузку с оголенными плечами, вышла из примерочной. Вышла – громко сказано. Цок-цок, на шесток. Я постоянно боялась упасть, и только одна мысль грела меня – что скорее всего в этом идти на прием мне не придется. Потому что никакого приема не будет. Интересно, когда наконец эта мысль придет в голову маме? Это просто ужас, – проворчала я, пытаясь разглядеть себя в зеркале. Оттуда на меня смотрела длинная, как каланча, перепуганная, раскрасневшаяся от напряжения девица с большими карими глазами – взлохмаченная и балансирующая, как на канате.

– Просто позор, насколько ты пошла в отца! Где моя грациозность, где шарм?

– Оставила в номере, – буркнула я, а мама, всплеснув руками, принялась показывать мне, как правильно ходить на высоких каблуках. Ходить у меня кое-как получалось, но я благоразумно предпочитала двигаться поменьше. Главное, что мне не нравилось во всем этом наряде – это то, что я была в нем не я. Открытые руки, браслеты, умело подобранные мамой, темные солнцезащитные очки, ярко-красная помада. В зеркалах витрин торгового центра Форум лез Аль отражалась другая женщина, намного красивее и смелее, чем я, и мне это казалось несправедливым по отношению к той, другой, настоящей.

– А мне кажется, Даша очень похожа на вас, – неожиданно встрял Сережа, за что получил долгий осуждающий взгляд от моей мамы. Время стремительно утекало сквозь пальцы, я чувствовала, как песчинки проскальзывают между фалангами. Мама казалась поразительно спокойной для человека, который собирается на обед «неизвестно куда», на встречу «неизвестно с кем».

– Может быть, есть смысл позвонить Андре? – спросила я, когда мы все, с миллионом пакетов в руках, утрамбовались наконец в такси. Неожиданно удивленный взгляд мамы заставил меня похолодеть. Она помолчала, словно осмысливая услышанное, затем склонила голову и спросила строго:

– Андре?

– Разве его не так зовут? – поинтересовалась я с намеренной жесткостью, каким-то капризным тоном. Мама закатила глаза.

– Вот поэтому я и не люблю выходить с тобой в свет, Даша. Ну как тебе могло прийти в голову так назвать совершенно чужого человека? Что за бесцеремонность? Где твои манеры?

– А я и не люблю выходить в свет, потому что не люблю этого в принципе, мама, – возразила я. – Я и сегодня не хочу никуда идти, это тебе нужен переводчик.

– Да, нужен. Может быть, ты предложишь мне нанять кого-то постороннего? Он, во всяком случае, не опозорит меня, назвав месье Робена Андре. Господи, Андре! Даже я себе этого не позволяю, а ведь он – мой врач. Даша, какой кошмар!


Мама разыгрывала вселенскую трагедию, не подозревая, что кошмар куда глубже и хуже, чем она может себе представить. Я сплю с ее врачом. Интересно, как это – с точки зрения правил хорошего тона? Я спала с ним в кладовке нашей гостиницы, в нашем номере, в его квартире, куда мы собираемся ехать. Я звала его Андре, потому что он был моим любовником. Сережа смотрел на нас с мамой нехорошим взглядом, полным вопросов и подозрений.


– Этот доктор что, действительно так хорош, как ему платят? Неужели у нас в России нет нормальных врачей? – спросил вдруг Сережа.

– У нас в России есть все, – строго сказала мама. – В этом нет никаких сомнений. Только не надо расспрашивать меня о моих делах и моем здоровье. Я совершенно здорова, и дела у меня – лучше некуда. Вы меня поняли, Сережа? Улыбайтесь. Даже если этот костюм не сидит на вас идеально, улыбайтесь так, словно он сидит замечательно. В конце концов, когда еще вы побываете на обеде французской аристократии? Французской аристократии? – выдохнула я, едва не поперхнувшись собственной слюной. – О чем ты?

– Ох, глупый мой ребенок, ты все читаешь, переводишь, да только не то, что нужно. Не те книги. Хоть бы в интернет заглянула. Ты хоть знаешь, что семья нашего месье Робена принадлежит к очень старинному роду? Его мать, Габриель Буже, это по третьему мужу. По первому – не знаю, если честно, об этом мало что известно. Второй ее муж, Владимир Рубин. Черт его знает, как эта фамилия превратилась в Робена, но это неважно. Главное, девичья фамилия Габриэль Буже – Де Моро, она – одна из потомков Лотарингского дома.

– Какого дома? – переспросила я, теряя дар речи.

– Лотарингского. Господи, Даша, какая разница, если ты все равно в этом не разбираешься. Она происходит из очень древнего рода. Хотя сейчас в Париже, в кого не ткни, все потомки Каролингов, но это ничего не меняет. Это общество очень и очень достойное.

– И с чего ты взяла, что мы туда попадем? – осторожно спросила я. – Одно дело – обед с Анд… с месье Робеном, другое…

– Другое дело – обед в резиденции его матери, приглашения куда нам прислали сегодня утром, – отбрила меня мама, выходя из такси. Она спешила на встречу с визажистом, а мне вдруг захотелось забиться обратно в такси и немедленно уехать в аэропорт. Прием на высшем уровне? Я даже приемы на низшем никогда не посещала, а тут вдруг… Потомки кого? Каролингов? Ну уж нет.

– Ты идешь? Счетчик-то тикает! – Сережа подтолкнул меня в спину, и я с неохотой выбралась на тротуар. Швейцар тем временем раскланивался перед моей мамой, меня же он еле заметил. Вот и хорошо. Значит, обед будет. Отлично. Я вцепилась в пакеты с одеждой и попыталась успокоиться. Однако паническая атака нарастала.

* * *

Мне кажется, я до последней минуты не верила, что это произойдет на самом деле. Что такси заглотнет нас, как кит Иону, и пронесет сквозь чрево Парижа, оставив в целости и сохранности наши наряды, макияж, идеально отглаженный костюм, в котором Сережа сидел, как мышь в капкане. Я оттягивала объяснения на последний момент, пока он не прошел безвозвратно, оставив меня на пороге старинного бежевого здания, въезд в который был украшен фонтаном. Фонтан! Я видела их в городских парках, в Петергофе, в загородных особняках «новых русских» – там они смотрелись нелепо, несоразмерно, и, вкупе с безрукими Венерами заставляли задуматься о том, что творится с «крышей» их владельцев. Здесь же фонтаны стояли не первый век, а нелепо и несоразмерно тут смотрелась я – с моим постоянным желанием тереть уши, куда мама вставила длинные цепочки серёг, которые оттягивали мочки и мешали.

– Что ты дергаешься? Стой ровно и улыбайся, – прошипела мама, умудряясь при этом царственно улыбаться, оглядывая благоухающие клумбы, фигурные, великолепно постриженные кусты и свисающие со стен ветви винограда.

– Я ненавижу серьги, – прошипела я в ответ. – К тому же почему-то чешутся глаза. Кажется, у меня аллергия на твою тушь.

– А у меня сейчас начнется аллергия на тебя, – пригрозила мама. – Если бы не твой характер, из твоей внешности можно было бы что-то выжать. По крайней мере, ты хотя бы высокая. Могла бы рассказывать про погоду по телевизору, уж это бы я устроила.

– Погода всегда непредсказуема, – буркнула я, принимая предложенную Сережей руку. Бедный, он, кажется, онемел от увиденного, и теперь хватался за меня, тщетно пытаясь понять, как он попал в подобное место. Тучи разлетелись, и вторая половина дня прекрасно вписывалась в интерьер и экстерьер «небольшого» парижского особняка семьи Де Моро. Сбоку, среди деревьев, я увидела несколько фигур, но не разобрала лиц. Андре среди них не было, хотя я вполне могла представить его здесь, в этом сердце неги, храме красоты и комфорта, где фонтаны смотрятся так естественно.


Прозрачные двери раскрылась, и из дома нам навстречу вышла высокая темноволосая женщина средних лет. Она двигалась с самой благожелательной улыбкой на лице, а за ней, почтительно держась на некотором расстоянии, шел одетый в темный костюм слуга. Во всяком случае, я сочла этого человека явно не гостем, а скорее дворецким, хотя на моем фоне он смотрелся едва ли не королем, столько важности было в его темном от загара лице. Кудрявые волосы были пострижены достаточно коротко, но, видимо, этого оказалось недостаточно, чтобы их усмирить, и дворецкий время от времени поправлял непослушную челку. Он держался важно и был полон апломба. Она – просто, естественно и добродушно. При этом одного взгляда было достаточно, чтобы понять, кто из них потомок Каролингов. Совершенно очевидно – перед нами стояла сама Габриэль Де Моро, мать Андре, и для меня сразу же многое стало ясно….


Женщина на фото в квартире Андре – это была его мать. Его МАТЬ! А я чуть не начала ревновать, испугавшись – памятуя о мамином Кузьме – что и Андре живет с красивой взрослой женщиной, против которой я – просто пыль. Какая же я дура! Я заулыбалась против воли. Мысль о том, что в квартире Андре не проживала его взрослая любовница, согрела меня. Я могла бы догадаться и сама. Вот он, тот же самый пытливый, задумчивый взгляд, унаследованный им у десятков поколений предков. У него был взгляд Габриэль и ее черты лица. Мне стало интересно, что же он взял у своего отца.


При близком рассмотрении было видно, что Габриэль уже далеко не сорок. Скорее всего, сильно за пятьдесят, но, что еще более удивительно, она явно нимало не беспокоится об этом, даже не пытаясь стереть с лица следы прожитых лет. В этом она кардинально отличалась от моей мамы, неся с достоинством все отметины времени, которые, впрочем, совсем не портили ее. И сеточка морщин, и легкая проседь в волосах только намекали на большой жизненный опыт и на то, что Габриэль, должно быть, очень много смеялась. Три мужа. У моей мамы тоже было много мужчин. Мать Андре, хоть не была стройна, как моя мама, но и лишнего веса у нее тоже не было. Нежные, округлые черты, длинная шея, изящные движения рук, волосы, наскоро сколотые сзади, чтоб не лезли в глаза. В руках Габриэль держала солнцезащитные очки, но не надевала их – скорее всего, из вежливости.


– Добро пожаловаться! – поприветствовала она нас на мягко искаженном русском, и мы закивали, заулыбались в ответ.

– Спасибо за приглашение, – сказала мама, кивая в той же добродушной и полной достоинства манере, подстраиваясь под стиль Габриель Де Моро. Эта способность мимикрировать, органично встраиваться в предлагаемую среду была ее преимуществом, сверхспособностью, полученной за годы профессионального фиглярства.

– Что вы, это нам в удовольствие, – улыбнулась женщина. – Это просто волшебно, что вы смогли выбраться к нам! Я очень радостна за это. Андре показал мне ваших картин. Замечательная игра! Мы почитаем искусства.

– Ах, конечно. Искусство, искусство! – мама неопределенно махнула рукой и закатила глаза. – Куда мы без него? У вас, однако, чудесный дом! Волшебные цветы.

– А это ваша дочь, Даша́, верно? – Габриэль сделала ударение на последний слог.

– Даша́! – тихонько усмехнулся Сережа, и Габриэль посмотрела на него с некоторым удивлением. Мама прожгла меня взглядом в тысячу вольт, словно я была лично, персонально ответственна за все, что сделает или скажет Сережа. Хотя, если мне не изменяет память, именно я возражала против того, чтобы он шел с нами на обед. Я и сама не горела таким желанием.