«Ты чего так переполошилась? Все хорошо!»

«Нет, любопытство не порок, конечно… Разве тебя не раздражает?»

«Да брось. Нисколько не раздражает. А ты почему все время молчишь?»

«Не знаю… Сама не знаю, что происходит… А ты – знаешь?»

«Знаю. Хочешь, скажу?»

«Нет, не надо. Нет, нет…»

Юля испугалась, опустила глаза. И волнение поднялось к горлу, и в ушах зашумело, будто нырнула глубоко под воду. Да, под водой надо и отсидеться, и в себя прийти. Кажется, беседа Адама с Любочкой продолжается. Она опять что-то спрашивает, он спокойно отвечает. И пусть, и хорошо. Голоса невнятно звучат…

Наверное, глупо сидеть так – с опущенными глазами. Получается как в пословице – на воре шапка горит. Нет, надо выныривать и как-то самой определять ситуацию! Дурацкую ситуацию, надо сказать. Потому что надо сейчас действовать по законам жанра, то есть скромно отойти в сторону. Потому что знакомство с Адамом – Любина затея! Все, все Любино! И утреннее коварство, и наивно любопытные вопросы, и красное платьице! И вообще… Люба же не виновата…

Да, главное теперь – найти правильную для себя интонацию как точку опоры. И вовремя отойти в сторону. Зачем, зачем она потащилась на ужин? Вполне могла обойтись без чая и салатика.

Но пошла ведь… Значит, сама себе врет. И еще – знает сейчас, как Адам на нее смотрит… Нельзя, нельзя поднимать на него глаза! Господи, да что же это такое?!. Даже голова кружится!

– Юля, Юля! – вдруг услышала над ухом озабоченный Любин голос. – Что с тобой? Тебе плохо? Ты меня слышишь, Юля?

– Да слышу… Я задумалась, извини…

– Ты бледная такая! Может, на воздух пойдем?

– На воздух? Да, пойдемте на воздух…

Когда пробирались меж столиков, Адам подхватил ее за локоть, сжал сильно. Всего лишь вежливый жест, не более того, даме же плохо стало! Одну даму вон утром вообще на себе тащил… А у нее прикосновение вызвало сердечную аритмию. Нет, правда, лучше бы он этого не делал! И пальцы у него какие! Сильные, цепкие. И опять – волнение к горлу… И попытка включить спасительную иронию – очнись, Юля, старая ты Джульетта! Да разве ты сама от себя ожидала? Да никогда… Видно, заморозилось в тебе с юности что-то невостребованное, Сашкиной гибелью законсервированное, а теперь вылезло наружу, крутит и вертит как хочет. И то ли еще будет? Надо бежать, бежать…

– Может, мы в бар отправимся, дамы? – предложил Адам, когда вышли на улицу. – Как я понял из Любиного рассказа, вы там уже почти завсегдатаи. Но сразу предупреждаю – я не пью, у меня по утрам пробежка.

– Да, мы видели… – тихо откликнулась Любочка, глядя на него с кокетливой улыбкой. – А может, мы просто погуляем?

– Что ж, можно и погулять, – кивнул головой Адам, глядя на Юлю.

– Я не пойду. Вы гуляйте, а я пойду прилягу, у меня голова болит, – пробурчала она себе нос. – Тем более скоро дождь начнется…

– Да где дождь, Юль? – удивленно подняла Люба глаза к небу. – Не будет никакого дождя.

Юля знала – Адам на нее смотрит. И не выдержала, подняла глаза. Сколько они смотрели друг на друга? Меньше секунды? Им хватило, чтобы поговорить.

«Да брось, не уходи…» – попросил он глазами тревожно.

«Не могу… Сам же понимать должен…» – послала она ему ответный импульс.

«Что я должен понимать?»

«Закон жанра… Про Любу все должен понимать… Про ногу, подвернутую утром…»

«Глупости, Юля. Какие глупости. Не уходи. Все равно я пойду туда, куда пойдешь ты…»

«Это ты сейчас говоришь глупости!»

«Нет, это правда. Ты и сама знаешь».

«Ничего я не знаю, не знаю. Не хочу ничего знать. Вообще не понимаю, что происходит! Будто не со мной».

«Это с тобой происходит, Юля. И со мной. И я этому рад…»

И тут же одинаково вздрогнули от Любиного голоса, радостно и бесцеремонно ворвавшегося в молчаливый диалог:

– Ой, а пойдемте в кино?

Они повернулись к ней так быстро, будто схватились за соломинку. И одновременно переспросили:

– Что?

– В кино, говорю, пойдемте… Правда, я не знаю, какой фильм сегодня покажут. А вдруг хороший?

– Да, пожалуй… Да, пойдемте в кино! – торопливо согласилась Юля.

Наверное, со стороны они ужасно забавно выглядели. Взрослые вроде люди…

Фильм был довольно противный, старый американский боевик с гундосым голосом переводчика. Только под пыткой Юля смогла бы раньше пойти на такой фильм. А уж тем более – Любочка. Да и Адам не был похож на любителя киношных стрелялок. Но они сидели, пялились на экран в пустом зале маленького кинотеатра. Дурацкая ситуация. Взрослые вроде люди!

Юля кожей ощущала присутствие рядом Адама. Наверное, то же самое ощущала и Любочка, сидящая по другую сторону от него. Да, смешно. Очень, очень смешно.

Потом он проводил их до корпуса, уже в темноте. И Юля, даже не попрощавшись, первая рванула к входной двери, быстро поднялась по лестнице на свой этаж, не оглядываясь. Открыла дверь, привалилась к ней спиной… Потом вышла на балкон, глянула вниз, услышала обрывок разговора:

– …Вы простите ее, Адам! У нее голова болит, наверное…

– Да, я так и понял.

– Мы завтра с вами увидимся? Вы утром опять на пробежку отправитесь?

– Да, конечно.

– Тогда до утра… Я встану пораньше, чтобы выйти гулять. Спокойной ночи, Адам!

– Спокойной ночи, Люба!

* * *

Ночью Юля плохо спала. Вертелась с боку на бок, вставала, выходила на балкон, вглядывалась в темноту, с жадностью вдыхала холодный воздух. Очень хотелось, чтобы и голова тоже стала холодной. А главное – рассудительной. Да, она привыкла жить с холодной рассудительностью, так легче. Когда не ждешь от жизни эмоциональных пожарищ, будь они неладны. Да, у каждого своя судьба! У кого с пожарищами, у кого – нет! Еще и неизвестно, чья судьба лучше, не все могут жить обгорелыми головешками. А тут вдруг… Ни с того ни с сего… Оно ей надо? И что теперь делать, куда бежать?

Потом вдруг пришло спасительное решение – надо просто собраться и уехать… Да, да, как ей сразу в голову не пришло! Да, утром собраться и бежать отсюда! Тем более вот оно, утро, уже и небо начинает светлеть, и выступила из тумана осень рыхлыми желто-багряными мазками.

Юля легла спать, утешив себя мыслью о побеге. И уснула крепко. Совсем ненадолго – пока не зашуршал над ухом Любин голос:

– Юлечка, вставай, уже утро. Пойдем гулять?

– М-м-м… – простонала Юля сонно, отворачиваясь к стене и натягивая одеяло до подбородка. – Иди одна, Люба… Я спать хочу…

– Юлечка, ну пожалуйста! Ну что я одна? Я же уступила тебе, когда ты меня просила… Помнишь? И перед Адамом неловко.

– Почему же тебе неловко? По-моему, наоборот.

– Нет, что ты! Я ж не на свидание иду! Просто… Поздороваться, и все! У него же пробежка! Пойдем, Юль, а?

Юля вздохнула, прислушалась к себе. Может, и впрямь?.. Пойти, глянуть ему в глаза последний раз? Ну, как маленький компромисс перед побегом! Хотя – зачем?.. Где ты, где, предутреннее спасительное решение, где холодная рассудительная голова? Почему отстала от бегущего впереди неконтролируемого пожарища?

– Хорошо, я сейчас встану, Люба. Дай мне пятнадцать минут. Ты уже умылась?

– Да, конечно! Уже и умылась, и оделась, сижу и жду, когда ты проснешься! Вставай, Юлечка!

– Да встаю, встаю.

Когда они собрались выходить из номера, услышали осторожный стук в дверь. Переглянулись удивленно – кто бы это мог быть в такую рань?

Люба открыла… За дверью стоял Адам, улыбался приветливо и чуть виновато.

– Доброе утро… Вы уже встали? Хорошо… Я боялся разбудить.

– Доброе утро, Адам! – радостно прочирикала Люба, в то же время разглядывая его с удивлением и даже со страхом.

Да, он был совсем другим… В деловом дорогом костюме, безупречной рубашке и галстуке, свежевыбритый, пахнущий дорогим парфюмом. Не мужчина – картинка с выставки. Только глаза оставались теми же – немного грустными, мягкими, чуть насмешливыми. Глаза «сами по себе», потому и обманчивые. С одной стороны – всем и каждому приветливые, с другой – оберегающие внутреннее пространство хозяина.

Юля вдруг подумала, улыбаясь ему навстречу – а ведь они очень похожи. И она так же зорко оберегает свое пространство, выставляя миру внешнюю безупречную оболочку. Нате, мол, смотрите, какая я… Красивая, ухоженная, вежливая. Ну, может, вежливость ее другого оттенка – более холодного, что ли.

– А я к вам с огромной просьбой, дамы! Очень нужна ваша помощь! – с улыбкой произнес Адам. – Дело в том, что у меня неожиданно изменились обстоятельства. Срочно нужно ехать в офис, партнера спасать! У него проект горит! А я с этим проектом завязан… Ну ладно, это долго объяснять, да и ни к чему, в общем. Проблема состоит в том, что мама меня будет ждать. А я и к вечеру вряд ли смогу вернуться. И позвонить не могу, у нее телефон отключен.

– А почему он отключен? Может, случилось что? – тревожно спросила Люба.

– Нет, нет… Она часто его на ночь отключает. Говорит, ей так спится спокойнее. А утром забывает включить… Не могли бы вы прогуляться после завтрака до ее пансионата? Мне, конечно, неловко вас обременять, но…

– Да, да, конечно! – замахала ручками Люба, не дав ему до конца озвучить свою просьбу. – Мы обязательно сходим к вашей маме! Если хотите, можем провести с ней весь день!

– Нет, весь день не надо, что вы. Тем более вам это будет нелегко. У мамы достаточно сложный характер.

– Да что вы, нам будет нетрудно! – с радостным упорством настаивала Люба, возложив ручки на грудь и преданно выпучив глаза.

– Где находится мамин пансионат? – деловито спросила Юля, досадливо покосившись на Любу.

– Выйдете из главных ворот и сразу направо, пешком километра три. Больше никаких объектов по дороге нет, заблудиться не сможете. Мама живет в пятом корпусе, вход с торца, комната номер десять. Если ее в комнате нет, значит, она гуляет… Ну, если это можно назвать прогулкой, конечно. Вы ее легко найдете, там колясочников немного. Она самостоятельно на коляске передвигается, без помощи. Ну в крайнем случае спросите у дежурной медсестры, она подскажет, где ее найти.

– Да, мы найдем, не волнуйтесь. Сейчас сходим на завтрак и сразу отправимся.

– Спасибо, Юля.

– Да не за что…

Юля торопливо отвела глаза, чтобы опять не провалиться с потрохами в это молчаливое пожарище. Услышала, как Любочка выстреливает в Адама радостной готовностью к действиям:

– Да, мы прямо сейчас и отправимся! Очень рады будем познакомиться с вашей мамой!

– Спасибо, Люба. Но я прошу вас учесть – у мамы сложный характер. Если вам покажутся обидными какие-то ее высказывания, просто сделайте скидку на возраст. Да, кстати! Совсем забыл! Ее зовут Вероника Антоновна!

– Да, да, мы запомним… Вероника Антоновна… Поезжайте спокойно, Адам, мы все сделаем.

– Да, у меня времени на дорогу почти не остается. Спасибо еще раз! – бросил он на ходу, торопливо шагая по коридору.

После завтрака Юля с Любой отправились в путь. Утро было прохладное, но солнце уже пригревало, и день обещал быть чудесным. Любочка тоже пребывала в чудесном настроении, болтала без умолку:

– Конечно, я понимаю, что ничего серьезного у нас быть не может. Он же такой… Ты видела, Юля, какой он, да? Как с картинки. Но заметь – никакого снобизма, правда? Ой, у меня впервые в жизни такое!.. Никогда в реальности не влюблялась, правда! А в юности я была влюблена в Андрея Болконского… А потом в профессора Преображенского! И позже уже в Павла Алексеевича Кукоцкого, когда роман вышел… Ты читала «Казус Кукоцкого», Юлечка?

– Нет. Не читала.

– А жаль… Тебе бы тоже Кукоцкий понравился!

– Ты считаешь, я бы тоже в него влюбилась? Нет, Люба, что ты. Моего жалкого ресурса духовности на такой подвиг не хватит.

– Опять надо мной подсмеиваешься, да?

– Ничуть…

– Подсмеиваешься, я знаю. Это, наверное, ужасно нелепо выглядит – влюбляться в литературных героев. А в Адаме есть что-то от чеховских мужских персонажей, ты не находишь?

– Нет… Не знаю. Почитай лучше стихи, Любочка.

– Хорошо… Баратынского хочешь?

– Валяй Баратынского.

– Нет, все-таки не понимаю, как ты живешь без стихов, Юлечка…

– Да, так и мучаюсь всю жизнь, что поделаешь.

– Ты опять иронизируешь, да? Ладно, не буду уточнять… Если хочешь, иронизируй на здоровье, может, у тебя настроение поднимется. А то я болтаю все утро без умолку, а ты все молчишь, молчишь… Ладно, слушай Баратынского! Я много его стихов знаю! Как заведусь – не остановишь! Вот с этого, пожалуй, начну, как раз в тему нашего разговора!

Мой дар убог, и голос мой не громок,

Но я живу, и на земле мое

Кому-нибудь любезно бытие…

Любочкиного «завода» хватило аккурат на сорок минут, которые ушли на дорогу. Юля слушала, удивлялась тихо – остались же еще такие человеческие экземпляры. Это ж в наше время с поиском искать надо, кто будет тебе сорок минут без продыху читать Баратынского! Да, Любочка редкий экземпляр. Можно сказать, раритет. Жаль, не ценит никто. Вот и она, как Любочка говорит, постоянно подсмеивается. Нехорошо. Стыдно должно быть. А еще так и вертится на языке расхожее выражение – хорошо смеется тот, кто смеется последним…